клпсс
НАРЦИССИЗМ
И ТРАНСФОРМАЦИЯ
личности
Психология нарциссических расстройств личности
Перевод с английского Валерия Мершавки
Мифологическая традиция представляла Нарцисса как человека, чрезмерно обожающего самого себя и отрицающего всякую потребность в близких отношени¬ях с окружающими. Долгое время считалось, что нарциссические расстройства личности неизлечимы из-за непроницаемого барьера – нарциссической защиты, которая служила главным препятствием для установления любых эмоциональных отношений между пациентом и аналитиком. Сегодня эта точка зрения в корне из¬менилась.
В этой книге природа нарциссических расстройств личности рассматривается с точки зрения классического психоанализа и современного юнгианского анализа. А кроме того, подробно описывается клиническая работа с такими пациентами.
Книга будет полезна прежде всего специалистам, занимающимся клинической практикой. Однако в ней немало интересного найдут для себя и другие читатели, стремящиеся разгадать тайну собственной идентичности и ответить на вопрос «Кто я такой?»
Главный редактор и издатель серии JIM. Кроль Научный консультант серии ЕЛ. Михайлова
Нарцисс (рисунок на стене в доме Лукреция в Помпеях, 14 – 62 гг. н.э.)
Предисловие к русскому изданию
Я пишу предисловие к изданию своей книги «Нарциссизм и трансформация личности» на русском языке с искренним удо-вольствием. Эта книга была написана в 1982 году, но ее предпо-сылки, то есть анализ клинических случаев, сейчас в той же мере присущ моему мышлению, как и 15 лет назад. Нарциссическая структура психики является весьма стабильной, в чем можно убе-диться, читая литературу и мифологию за две тысячи лет истории. Читатель может захотеть узнать о том, как развивались мои взгля¬ды на эту тему с учетом того, что я являюсь дипломированным юнгианским аналитиком. По традиции юнгианские аналитики, в отличие от тех групп психологов, которые следуют психоаналити-ческой традиции, не обучались специальной интерпретации пере-носа. Основными факторами, определяющими аналитический процесс, считаются не перенос и контрперенос, а глубинный ар-хетипический процесс, наличие которого признается по умолча-нию и которому оказывают заслуженное уважение вследствие его целеполагающей сущности. Считается, что интерпретация профа-нирует это таинство.
К сожалению, какая бы убежденность ни лежала в основе та-ких взглядов, ее теневая сторона заключается в недостаточном знании и умении уловить тонкости и сложности процесса перено¬са и контрпереноса. Хотя такое упущение можно допустить в слу¬чаях, когда существует сильное Эго и еще не слишком сформиро¬валась личность, обладающая ригидностью и мощными защита¬ми, – и тогда аналитик может приступить прямо к интерпретации сновидений, – но при наличии расстройств личности этот подход часто не приводит к успеху.
Именно отсутствие такого успеха, по существу, побудило меня написать эту книгу. Я проводил психотерапию с 40-летней женщиной, которая сама была обучающимся аналитиком фрейди-стского толка. Она много лет проходила психоанализ и пришла ко
мне, юнгианцу, со словами: «Я проходила анализ у многих психо-аналитиков и думаю, что, может быть, мне поможет юнгианский аналитик. У меня нарциссическое расстройство личности. После-дний психоаналитик, у которого я была, сказал, что после оконча-ния климакса я буду чувствовать себя лучше». Этот прогноз ее совершенно не удовлетворил, поэтому она предприняла попытку радикально изменить курс своей психотерапии.
Вспоминаю, как я почувствовал, что мне брошен вызов, ибо я не имел никакого понятия, что представляет собой нарциссичес-кая личность. Совсем недавно я закончил свое обучение в Цюри¬хе, и хотя оно было прекрасным, но в чем-то больше теоретичес¬ким, чем практическим. Так, например, вопросы, связанные с пе¬реносом, контрпереносом и расстройствами личности в то время рассматривались очень бегло, в отличие от нынешней программы обучения. Но пока клиентка говорила, а мое бессознательное слу-шало, я ощутил импульс, который побуждал меня молчать, отки-нуться назад и только слушать ее. Я с уважением отнесся к голо¬су своей Самости, который я узнал, и в результате наша работа с этой женщиной продолжилась. Сессии проходили дважды в неде¬лю, причем каждую сессию она доминировала, иногда «позволяя» мне сделать короткое замечание. Спустя некоторое время после такой работы она почувствовала себя лучше.
Это меня не удивило, ибо я знал, что Самость может обла¬дать такой энергией и что каким-то образом могла вмешаться ее динамика. О том, что у клиентки наступило улучшение, причем довольно заметное, свидетельствовал тот факт, что она рискнула назначить свидание мужчине, при том, что уже 10 лет избегала таких встреч после многочисленных неудачных связей. Однажды она пришла на сессию, и я почувствовал, что атмосфера в кабине¬те изменилась. Я не чувствовал внутреннего призыва своей Само¬сти слушать ее и ограничивать себя в высказываниях. Напротив, я ощущал нечто противоположное, словно меня не только пригла-сили поговорить, а что она была твердо уверена в том, что я знаю, как ей следует решать конкретную проблему в ее отношениях с тем мужчиной. Я предложил ей решение и приободрил, что ей следует попробовать рискнуть и оказаться с этим мужчиной в си¬туации, когда появляется некоторая тревога, так как она ощуща¬ла себя скованной в присутствии посторонних людей. На следую¬щей сессии она была возбуждена и жаловалась на то, что ее сви¬дание с мужчиной закончилось неудачно.
Это был последний раз, когда я видел эту пациентку. На сле-дующей по расписанию сессии, открыв дверь, чтобы пригласить ее войти, я не увидел ее в приемной. Потом я услышал шорох, слов¬но открывалась дверь. Посмотрел вниз – на полу лежала книга. Я открыл ее и нашел в ней сердитую надпись. Эта книга была «Ана¬лиз самости» Хайнца Кохута.
Я начал читать, и постепенно книга стала увлекать меня все больше, чем больше я понимал, что, внутренне следуя воле своей Самости, я вместе с тем следовал диктату контролирующей сущ-ности грандиозно-эксгибиционистской Самости.
Следовательно, все было нормально и, может быть, даже луч-ше, чем предполагалась в подходе Кохута, в котором использова-лись идеи развития и проявления эмпатии. В конечном счете ей не помогли психоаналитики, приверженцы эго-психологии, а я ненамеренно следовал той же модели, но в интровертированном виде и ощущая присутствие Самости как руководящей мной сущ-ности.
Но, продолжая читать эту книгу, я пришел к выводу в отно-шении идеализированного переноса, а впоследствии – всей пара-дигмы переноса: как перенос может переключаться от констелля-ции зеркального переноса (который преобладал в данном случае) на идеализированный перенос. Я стал понимать, насколько такое переключение переноса является существенным для осознания, а также как важно понимать, когда именно происходит подобное переключение переноса. Ибо оно может представлять собой пози-тивный творческий момент в анализе, а может и регрессивный и защитный – в ответ на ошибки аналитика. Но во всяком случае я стал обращать внимание на то, что следовать воле Самости и по-нимать значение сновидений необходимо, но недостаточно. С точ¬ки зрения развития нужно было знать гораздо больше, как это было написано в замечательной книге Кохута. Затем я снова по¬думал об ограничениях его подхода, особенно об отсутствии при¬знания Самости архетипической сущностью, имеющей трансцен¬дентные связи, хотя в более поздних своих работах Кохут следо¬вал в этом направлении. Но я считаю, что в его подходе и вообще в подходе эго-психологии отсутствуют динамика и глубина, при¬сущие «объективной психике» (понятие, которое ввел Юнг).
Когда я писал эту книгу, я еще не разработал идею, которая сейчас является главной в моей работе, – это понятие интерактив-ного поля. Еще Кохут и приверженцы эго-психологии, особенно
Томас Огден, а также Роберт Столороу и его коллеги ввели поня¬тие поля, но это понятие полностью опирается на индивидуальные взаимоотношения; в нем отсутствует объективная или архетипи-ческая составляющая.
Если бы я снова стал писать книгу о нарциссизме, то обяза-тельно включил бы в нее понятие поля, которое совершенно отли-чалось бы от понятия, введенного этими психоаналитиками, о ко-тором много сказано в моей книге «Таинство человеческих отно-шений» (The Mystery of Human Relationship (Routledge, February, 1998). Но оно включало бы в себя и все содержание этой книги. Знание переноса и контрпереноса при работе с нарциссическими расстройствами личности важно для применения любого подхода, в котором используется концепция поля, иначе этот подход про¬сто потеряет свою определенность и, как следствие, уникальность личности. Но для работы с феноменами переноса и контрперено¬са мне требуется подход сродни тому, который изложен в этой книге. Это не чистое переложение психоаналитического развива¬ющего подхода на юнгианскую основу. Скорее, он позволяет пере-осмыслить и переформулировать понятия переноса и контрпере-носа с точки зрения осознания «огромного моря», если использо-вать метафору Юнга, которая лежит в основе этих феноменов и стремится придать направление движению психики в сторону ин-дивидуации.
Я выражаю свою признательность Валерию Мершавке за пе-ревод моей книги. Моя жена, Лидия Салант, вместе с которой я работаю и обсуждаю свои идеи, особенно понятие и концепцию поля, русская по происхождению. Зная русский язык, она сообщи-ла мне о прекрасном качестве перевода.
Натан Шварц-Салант
Предисловие
Старый упавший лист производит интересное впечатление.
Его края аккуратно скручены. В таком водоеме может быть что угодно.
Часто и вполне справедливо говорят, что аналитик меньше, чем любой другой человек, может сказать что-то новое, потому что он всегда учится у своих пациентов. В значительной мере это от-носится и к данной книге.
Однако есть и другой учитель. И эта книга обязана своей до-стоверностью видению – какой бы ни была эта достоверность. Слова и метафоры могут позволить лишь приблизиться к невыра¬зимому, но я попытался быть честным по отношению к способно¬сти видеть, о которой говорится в книге. Уильям Блейк писал: «Тот, кто не может вообразить более точных и прекрасных очер¬таний, существующих в более ярком и прекрасном свете, чем мо¬жет увидеть глаз простого смертного, тот вообще не способен к воображению»1. Видение научило меня этой истине, а мои попыт¬ки помочь пациентам исцелить их расщепленные, персефонопо-добные души позволили мне осознать, что оно совершенно необ¬ходимо.
Введение
^> 1. Нарциссизм и проблема идентичности
Нарциссизм – явление, которое в самой общеизвестной и широко распространенной форме означает чрезмерное обожание человеком самого себя с присущими такому обожанию отчужде-нием, равнодушием и отрицанием всякой потребности в близких отношениях с окружающими, – давно привлекало и до сих пор продолжает привлекать к себе внимание многих людей. Многолет-няя исторически-литературная традиция, тщательно прослежен¬ная Луизой Винж в работе «Тема Нарцисса в западноевропейской литературе до начала XIX столетия», началась с пересказа мифа о Нарциссе Овидием в его «Метаморфозах», написанных в VIII веке нашей эры. Как мы вскоре убедимся, в истории Овидия мож¬но найти убедительное свидетельство того, что образы самого Нарцисса и его спутницы Эхо послужили источником для множе-ства гипотез и рассуждений о состоянии человеческой души и воз-можности ее спасения. Совершенно ясно, что такой распростра-ненный и даже популярный взгляд на это явление, в какой-то мере отражая истинное положение вещей, только скользит по по-верхности очень объемного и сложного феномена, называемого нарциссизмом.
В психоанализе и психоаналитической мысли понятие нар-циссизм появилось довольно рано, употреблялось в уничижитель-ном контексте и, как правило, несло негативный смысл. Изначаль¬но этот смысл заключался в проявлении человеком патологичес¬кой любви к самому себе, а также связанной с этой любовью эмо-циональной непроницаемостью, что не давало никаких оснований для оптимистических терапевтических прогнозов. Быть нарцисси-ческой личностью фактически означало быть плохим. Тогда было распространено мнение, что такая личность не только поглощена
собой, но и недоступна для психотерапии. Такое отношение, при-нятое в психоаналитической традиции, распространялось на меди-тацию, интроверсию и творческую фантазию, поэтому нет ничего удивительного в том, что Юнг пользовался этим понятием край¬не редко2.
Однако «непроницаемый барьер» нарциссизма стал давать трещину вскоре после начала подробных исследований психоло-гических особенностей детей младенческого возраста и больных шизофренией, и тогда отношение к феноменологии, скрывающей¬ся за понятием «нарциссизм», постепенно стало изменяться. Эта тенденция в дальнейшем отразилась в развитии клинической практики при работе с так называемыми нарциссическими рас-стройствами личности. (В числе характерных симптомов этих рас-стройств можно назвать тревожность, депрессию и паранойяльные склонности, но, в общем, они могут считаться вторичными по сравнению с главными жалобами таких пациентов – на недоста-точное ощущение ими собственной идентичности и заниженную самооценку. При работе с такими расстройствами мы сталкиваем¬ся с нарушениями развития отношений между Эго и Самостью, а вовсе не с симптоматикой, характерной для психоневрозов, возни¬кающей при преодолении инстинктивной энергией защитных ме¬ханизмов эго-структуры.)
Раньше существовала убежденность в том, что нарциссичес-кие расстройства личности неизлечимы именно из-за этого непро¬ницаемого барьера, называемого нарциссической защитой, кото¬рый, как тогда считалось, служил пациенту главным препятстви¬ем для установления с аналитиком любых эмоциональных отно¬шений (переноса). Когда же было установлено, что все это мало соответствует истине, что у пациентов с нарциссическими рас¬стройствами возникают на аналитиков очень сильные переносы, которые оказывают на них очень мощное воздействие (вызывая реакции контрпереноса), нарциссизму стало уделяться гораздо больше внимания в психоаналитической литературе. Затем этот термин в основном начали использовать применительно к отноше¬ниям и понятию идентичности, так как к тому времени стало со¬вершенно ясно, что все особенности защитных механизмов лично¬сти, страдающей нарциссическими расстройствами, несут харак¬терный отпечаток защит от травм, обусловленных уже имеющим¬ся недостатком в ощущении идентичности. Распознавание реак¬ций контрпереноса, имеющих объективную природу, приводит к появлению аналитических инсайтов, которые улучшают наше по¬нимание природы психических структур, определяющих челове¬ческую идентичность и скрытых за психологическими защитами нарциссической личности.
Настоящее исследование, в котором сочетаются как юнгиан-ский, так и психоаналитический подход, является попыткой рас¬ширения и углубления клинического взгляда на вопросы, связан¬ные с нарциссизмом и проблемой идентичности.
В целом есть веские основания утверждать, что взгляды на психотерапию К. Г. Юнга достаточно близки основным принци¬пам некоторых других психотерапевтических школ и направле¬ний. Сам Юнг очень ценил подход Фрейда, который считал эк-стравертированной, объектно-ориентированной психологией, тогда как подход Адлера (который он считал не менее ценным) рассматривал как интровертированную и субъектно-ориентиро-ванную психологию3. Поэтому Юнг иногда говорил, что перио¬дически он работал то по Фрейду, то по Адлеру. Развитие иссле¬дований в области психотерапии в последние несколько десяти¬летий позволили убедиться в немалом соответствии юнгианско-го и других психотерапевтических подходов. Так, например, ра¬бота Гантрипа, представляющего английскую школу объектных отношений, в которой теория либидо Фрейда облекается в соот¬ветствующую времени форму4, очень напоминает концепцию психической энергии Юнга. И теперь, вслед за Юнгом, современ¬ная школа психоанализа пришла к выводу, что в содержании сновидения проявляется символическое содержание бессозна¬тельного, поэтому идея о латентном содержании сна окончатель¬но утратила свой смысл5. Пересмотренное психологическое со¬держание эдипова комплекса и признание необходимости разви¬вать психологическое содержание Самости в поздних мыслях Фрейда также вполне соответствует юнгианскому подходу к че¬ловеческой психике.
Несмотря на то, что эти и другие открытия психоаналитичес-кой мысли внесли неоценимый вклад в поиск точек соприкосно-вения и установления связи между юнгианским и другими подхо-дами и, следовательно, способствовали улучшению общения меж-ду клиническими психологами, фундаментальную юнгианскую концепцию, согласно которой архетип рассматривался как базовая психическая структура, по существу, часто не принимали и даже не понимали полностью.
В результате своего индивидуального и клинического опыта Юнг пришел к выводу, что отдельные события в жизни человека вполне могут подходить под описание нуминозных, то есть обла-дать первостепенным для его жизни трансформативным содержа-нием и смыслом. Событием именно такого масштаба является от-ношение Нарцисса к своему собственному образу. Эта тема была и остается неисчерпаемой в литературе и многочисленных психо-логических комментариях, ибо таинство, которое здесь затронуто, нисколько не теряет своей силы и привлекательности. Это таин¬ство – тайна идентичности, а именно: Кто Я Такой и Что Я Такое?
Рассматривая этот вопрос подробнее в главе 2, мы увидим, что двойственный взгляд на Нарцисса в основном обусловлен существованием Самости – образа целостной личности, а также Эго личности, которое абсолютно не является эго-сознанием. Са¬мость – это корневая структура, первооснова личностной иден¬тичности. Здесь мы специально остановимся, чтобы разделить психоаналитическую и юнгианскую концепции, поскольку эта разница будет проявляться и в написании термина «seif» (Са¬мость). Употребление заглавной (прописной) буквы, как это де¬лал Юнг, означает следование юнгианскому значению Seif, упот¬ребление строчной означает, что понятие seif используется в со¬ответствии с другими концепциями, хотя следует отметить, что стиль изложения цитируемых здесь авторов, включая самого Юнга, мог меняться.
В юнгианской модели психики Самость является одновре-менно архетипом целостности и центральным организующим пси-хическим фактором. Хотя феноменология Самости довольно час¬то оказывается сходной с психоаналитической концепцией само¬сти, она может и существенно отличаться от нее. В таком случае приходится говорить и об отличии концепций личностной иден-тичности. Именно в этом заключается основное зерно данного ис-следования.
2. Идентичность и самость
Идентичность является довольно загадочным понятием, и попытки определить его слишком просто неизбежно ведут к су-жению его смысла и приводят к тому, что Эго начинает играть роль, которая для него слишком велика. Теолог Харви Кокс, осме¬ивая так называемые «поиски идентичности», следующим обра¬зом охарактеризовал такой слишком упрощенный взгляд, откры¬вая дискуссию, проливающую яркий свет на этот весьма непро¬стой вопрос:
«Для «искателя идентичности» самость выступает как некая разновидность внутренней сущности. Она является тем самым ядром, которое, несмотря на его способность к росту, только увеличивает уже заложенный в нем потенциал, так как вопло-щает скрытую в нем внутреннюю идею. Сущностное содержа-ние самости может быть покрыто самыми разнообразными сло¬ями или иметь вид туго свернутых пружинных колец; тем не менее, там все равно сохраняется ее сущность. Самость можно себе представить и обнаружить – стоит лишь проявить доста¬точно настойчивости в ее поисках. Ее можно считать психоло¬гической миниатюрой вневременной несотворенной души нео¬платонической философии. В соответствии с этим учением мы, наверное, не сумеем прямо ее увидеть, обремененные своим телом, мраком, в который погружен материальный мир, или слепотой, вызванной детскими обидами. Но все равно нас уве¬ряют в том, что эта внутренняя сущность, этот реальный Вы действительно существует. Она лишь ожидает, чтобы скрытый в ней внутренний свет вышел, наконец, на поверхность и оза¬рил окружающую темноту.
Очень важно понять, что этот современный взгляд на са-мость как на то, поиском чего следует заниматься, как на не-кую сущность, которая только и ждет своего раскрытия или развития, не только по своей сути противоречит библейской духовности; она не имеет ничего общего с идеей самости-как-иллюзии, которую исповедуют большинство буддийских школ…
Поиск идентичности не является ни библейским, ни буд-дийским. Это бедное наследие традиции, ведущей к Платону и его предшественникам, согласно которой душа рассматрива-ется как неизменная часть Вселенной. Однако такой взгляд не может считаться всеобъемлющим, поскольку те свойства, ко-торые мы считаем принадлежащими всей Вселенной, становят¬ся принадлежностью одной души. Таким образом, эта душа/ самость может раскрываться и расцветать, но при этом она все равно всего лишь реализует заложенный в ней потенциал. Ее развитие можно предвидеть и ему можно как-то способство¬вать. Нет и не может быть ничего такого, чего нельзя было бы полностью предвидеть и что вызывало бы откровенное удив¬ление. Эта душа/самость проявляет все черты феномена «без сюрпризов»…
Что касается отдельного человека, то неприятность, свя¬занная с тем, что вся его жизнь вместо расширения и углубле¬ния его возможностей целиком посвящается поискам сущнос¬ти самости (точнее, того, что называется самостью), начинает все больше походить на саму себя… Если «настоящая самость», которую я постепенно в себе раскрываю, начинает определять мое поведение, достаточно рано становятся заметными прояв¬ления ригидности и склеротические изменения. Мои действия становятся предсказуемыми, сужается мое восприятие альтер¬нативных жизненных возможностей. Я теряю свою ранимость, свою способность быть подавленным и застигнутым врасплох любой неожиданностью, даже мало-мальскую возможность себя удивить…
Однако существует и другое отношение к миру и, соот-ветственно, к самости […] которое предполагает взгляд извне. Этот взгляд на самость приходит к нам от древних евреев и исповедуется теми теологическими и психологическими шко¬лами, которые во главу угла ставят novum – беспрецедентное явление, имеющее новизну. В противоположность универсу¬му «без сюрпризов», этому миру свойственны отдельные, не¬предвиденные события и для него характерны уникальные лич¬ности. Болезнь в этом мире представляет собой обыденное со¬стояние, зато здоровье является чем-то уникальным. Этот мир соприкоснулся с тем явлением, которое в христианской теоло¬гии называется нисхождением «благодати».
В библейском универсуме удивления и благодати чело-веческая самость не является вневременной сущностью. Она представляет собой открытое физически-духовное поле, кото¬рое одновременно является и продуктом, и источником реаль¬ных изменений. Как сказал апостол Иоанн: «То, чем нам толь¬ко предстоит стать, пока еще не открылось нашему взору»… (Исходя из этой точки зрения) самость является не внутрен¬ней сущностью, которую необходимо открывать, а незакончен¬ной и нескончаемой поэмой, уникальным утверждением, для которого существует архетипический закон. В этом библейс¬ком универсуме разные самости встречаются и сталкиваются между собой как друзья или противники, не являясь при этом отдельными элементарными частицами Единой Космической Самости. Там имеются центры бытия, которые борются, лю¬бят и ненавидят. Таким образом, этому библейскому взгляду на самость свойственна неустранимая инаковость другого и других. Этот взгляд к тому же является единственным взгля¬дом на самость или человеческую психику, на основании кото¬рого современная психология может построил, новую и осво¬бождающую науку о душе»6.
Кокс абсолютно прав в своей критике ограниченности пси-хологического взгляда на идентичность, но вместе с другими концепциями он ошибочно делает объектом своей критики юн-гианский подход. Юнгианская концепция Самости разделяет точку зрения, согласно которой она является «тем, что следует искать, чтобы раскрыть или развить ее сущность». Но, по Юнгу, Самость всегда внутренне открыта и находится в полном соот-ветствии с «библейским универсумом восхищения и благодати», она остается той недостижимой структурой, к которой мы в луч¬шем случае приближаемся, когда говорим о ее завершенности и полноте, но никогда – о ее совершенстве. То, что в процессе ин-дивидуации участвует содержание Эго, которое фактически вно-сит свой вклад в его сотворение, ни в коем случае не противоре¬чит характерной для него спонтанности. Самость может прояв¬ляться и как очень хорошо организованный и непрерывный про¬цесс, и послужить главной причиной внезапного вторжения в Эго человека неизвестных до этого энергий, потрясающих самое ядро сознания личности.
Критика Кокса является односторонней, так как образование идентичности также происходит далеко не сразу, а постепенно, шаг за шагом. То, что она возникает не сразу и, возможно, даже не в первую очередь, – такая точка зрения кажется мне очень близ¬кой, и я ее полностью разделяю. Однако основной вопрос заклю¬чается в том, будет ли такой подход, обусловливающий постепен¬ное образование идентичности, подобный, например, юнговскому подходу к процессу интеграции комплексов, работать во благо «универсума удивления и благодати» или, наоборот, ему препят-ствовать. Разумеется, многое зависит от пути, по которому идет эта интеграция. Если это происходит чисто механически, без под-спудного осознания того, что она является малой толикой велико¬го универсума, то, вне всякого сомнения, мы почувствуем серьез¬ное препятствие и сильное сопротивление, что повсеместно и про-исходит в классическом психоанализе. Но это совсем не обяза-тельно, и мы не можем хорошо выполнять аналитическую работу, не обладая фантазией об интеграции частей, ибо эта фантазия свя-зана с сущностью идентичности в той же мере, в которой можно говорить о жизни в рамках исторического времени.
^> 3. Нуминозность Самости
Взгляд Юнга на концепцию Самости нельзя точно понять, не учитывая ее нуминозной сущности:
«Религия, как на то указывает латинское происхождение этого слова, есть тщательное наблюдение за тем, что Рудольф Отто точно назвал numinosum – то есть динамическим существова-нием или действием, вызванным непроизвольным актом воли. Напротив, оно охватывает человека и ставит его под свой кон-троль; человек здесь всегда скорее жертва, чем творец нуми-нозного. Какой бы ни была его причина, numinosum выступает как условие, независимое от воли субъекта…
Всякое вероучение основывается, с одной стороны, на опыте numinosum, а с другой – nzpistis – преданности, верно¬сти, доверии к каким-то образом пережитому воздействию ну-минозного и к последующим изменениям сознания. Порази¬тельным примером может служить обращение апостола Пав¬ла. Можно сказать, что «религия» – это понятие, обозначающее особую установку сознания, измененного переживанием numinosum»1.
Нуминозное наполняет человека трепетом, вызывая у него изумление и наслаждение, но вместе с тем может вызвать невыра-зимый страх, ужас и полную дезориентацию. Соприкосновение с энергией Самости вызывает именно такие эмоции, которые всегда и везде связывались с религиозными переживаниями.
Существуют по крайней мере три основные формы, которые может принимать страх перед нуминозной сущностью Самости. Первая форма связана со страхом человека быть подавленным ар-хетипическими энергиями и оказаться во власти воли, не сравни¬мой с волевыми усилиями Эго. По мнению Юнга, переживание Самости угрожает существованию Эго. Я мог бы добавить, что та¬кое переживание приводит к поражению величественных устрем¬лений и соответствующих им защит: при переживании Самости они в первую очередь переполняются энергией, и тогда происхо¬дит их видоизменение и трансформация.
Во-вторых, страх перед Самостью и ее энергиями возрастает вследствие боязни быть брошенным и покинутым. Снова и снова мне приходится сталкиваться с такими заявлениями: «Если я со¬беру все свои силы и использую все свои возможности, ни один человек не сможет находиться со мной рядом, ибо тогда я буду на голову выше всех остальных, а этого никто не потерпит».
Третья разновидность страха, которая очень близка ко вто¬рой, связана с необходимостью сдерживать энергии Самости, ибо они могут настолько завораживать и притягивать, что человек ста-новится уверенным в том, что все окружающие ему завидуют. По-этому, жертвуя своим «Я», он станет скрывать всякое проявление Самости, боясь, чтобы его «не сглазили». Он становится похожим на дикаря, который, по словам Шойка, возвращаясь к своему пле-мени с добычей, заливается слезами и жалуется на то, что охота была неудачной и от него отвернулась судьба8. Тем временем, спрятав свою добычу за пределами селения, он тайком по ночам возвращается к ней и постепенно украдкой ее поедает. Такого че-ловека самого съедает зависть, и мы впоследствии убедимся, что нарциссическая личность, как правило, подвержена сильным при-ступам зависти, поэтому зачастую ее поступки очень похожи на поведение дикаря, даже несколько хуже: нарциссическая личность скрывает все свое достояние и от себя самой.
Роль психических нуменов в процессе лечения ни в коем слу-чае нельзя недооценивать. Однако их очень легко не заметить, так как чаще всего они проявляются очень смутно, хотя всегда чем-то отличаются от других. Но они далеко не всегда неизбежны, а их энергия не всегда бывает очень большой и подавляющей. В случае пациента А., о котором пойдет речь в первой главе, архетипичес-кая нуминозность стала доступной для сознания вследствие ис-ключительного трансформирующего воздействия. Однако такое воздействие скорее является исключением, чем правилом. Более общую ситуацию можно увидеть, исходя из клинического матери-ала, представленного в третьей главе.
Приведенные ниже замечания Юнга подчеркивают огромную важность для человека существования определенной установки по отношению к Самости и ее нуминозной сущности.
«Бессознательное действительно ставит нас в тупик огромным изобилием всевозможных проявлений той скрытой сущнос¬ти, которую мы называем […] Самостью. Создается впечатле¬ние, очень похожее на то, как если бы мы продолжали видеть в бессознательном древний алхимический сон и при этом по-прежнему сваливали в одну кучу новые синонимы поверх уже имеющихся там старых лишь для того, чтобы знать о них столь же много или мало, сколько знали о них сами древние алхи¬мики. Я не буду распространяться о том, что значил для на¬ших предшественников lapis (камень – лат.) и что до сих пор означает мандала для ламаистов и тантристов, ацтеков и ин-дейцев пуэбло, каков смысл «золотого ядра» в даосизме и «зо-лотого семени» в вероучениях хинди. Нам известны тексты, которые дают новую идею относительно всего этого. Но что происходит с окультуренным европейцем, когда бессознатель-ное упрямо настаивает на своем, демонстрируя столь непонят-ные для него символы, и что эти символы для него означают? По-моему, все, что можно собрать вместе в одну группу под общим названием «мандала» [Самость], выражает суть неко-торой очень характерной установки. Установки, которые из-вестны человеческому сознанию, имеют вполне определен¬ные намерения и цели. Однако установка человека по отно¬шению к Самости является единственной установкой, ко¬торая не имеет видимого намерения и определенной цели. Очень легко сказать слово «Самость», но кто из нас может объяснить смысл того, что было сказано? Он остается скры¬тым в «метафизической» темноте. Я могу определить «Селф» как общность сознательной и бессознательной психики, но эта общность оказывается трансцендентной для нашего видения; это по своей сути lapis invisibilitatis (камень невидимый – лат.). Пока существует бессознательное, оно неопределимо; его су-ществование является главным постулатом, и в его содержа-нии нет ничего, что было бы предсказуемо. Данная общность может как-то выражаться в своих частях, и это получается то-гда и только тогда, когда содержание этих частей станет до-ступно сознанию…
Действительно, [Самость] представляет собой понятие, которое все больше проясняется с возрастанием человеческо-го опыта, о чем свидетельствуют и наши сновидения, но она не теряет при этом своей трансцендентности. Так как мы не име¬ем возможности даже приблизительно очертить границы того, что остается для нас неизвестным, получается, что мы не мо¬жем определить границы Самости. Эмпирические проявления содержания бессознательного несут на себе все отпечатки чего-то безграничного, чего-то неопределимого в координатах про¬странства и времени. Это свойство является нуминозным и потому вызывающим тревогу, ибо существует сверх всего того, что наш осторожный разум знает и ценит в качестве точно оп¬ределенных понятий…
Все, что на сегодняшний день можно утверждать о симво¬лическом выражении [Самости], является изображением ав¬тономного психического факта, характеризующегося феноме¬нологией, которая всегда повторяет саму себя и везде оказыва¬ется одной и той же. Ее можно сравнить с некоторыми атомными ядрами, о внутренней структуре которых и скрытом в них конечном смысле мы ничего не знаем»9.
Установка аналитика по отношению к Самости и ее символи-ческим выражениям, и особенно к ее нуминозным свойствам, в существенной степени определяется тем, как относится к Самости пациент. Осознание аналитиком архетипических факторов и про-цессов может привести его к чувственному видению этих факторов и процессов в психике пациента. Как часто отмечал Юнг, это го¬ворит о сознании бессознательного10. Все комплексы содержат ха-рактерное «качество Эго», его потенциальное осознание. Бессозна-тельное «видит», что мы делаем, и часто точнее, чем наше созна-ющее Эго, которое очень обременено бессознательным содержани-ем. Поэтому сновидения могут иллюстрировать аналитические отношения и взаимодействие между аналитиком и пациентом тем способом, который неизвестен ни эго-сознанию аналитика, ни эго-сознанию пациента.
То, что составляет содержание психики (в частности, Са-мость), как-то реагирует и стремится к осознанию, если это содер-жание замечается терапевтом, если он обладает способностью рас-познавать это содержание в материале фантазий и сновидений пациента, но особенно если он может представлять, что происхо¬дит здесь-и-теперь, в рамках аналитической ситуации. (Более под¬робно об этом способе видения будет сказано в третьей главе). Реакции бессознательного психического содержания во многом напоминают реакции ребенка, который пока «не вырос» из бессоз-нательного и потому остро осознает, воспринимают ли его таким, какой он есть, лишенным внимания, или даже хуже того – станет ли он объектом родительской фантазии, не имеющей к нему ни малейшего отношения.
Аналитик, который не видит архетипического материала, не будет его констеллировать, что фактически приведет к вытесне¬нию этого материала из сознания. В таком случае, вместо того что¬бы помочь себе преодолеть сопротивление нуминозному, он будет лишь бессознательно усиливать это сопротивление. Психические нумены являются теми сущностями, с которыми Эго хочет встре-титься в последнюю очередь вследствие их автономии, спонтанно-сти и энергетической насыщенности, которые совсем не свой-ственны миру Эго и его установкам. Возможно, что аналитик, не замечающий их, сможет оказать помощь пациенту, находящемуся в «пограничном состоянии», – пациенту, который мог быть подав¬лен энергией бессознательного и которому предпочтительнее не находиться в таком состоянии. Такие ситуации определенно слу-чаются, но значительно реже, чем можно ожидать; нам не следует соблюдать чрезмерную предосторожность в отношении «латент-ных психозов», особенно при работе с нарциссическими личнос-тями, обладающими устойчивой психикой, позволяющей им трансформироваться под воздействием архетипического содержа-ния, вместо того чтобы в нем «утонуть».
Есть несколько способов, позволяющих воспрепятствовать архетипическому процессу. Один из них – назначение торазина; тогда этот процесс легко разрушается, исчезая в бессознательном, а его энергия иссякает, если просто игнорируется или рассеивает¬ся при воздействии редуктивных интерпретаций. Клинический материал пациента А. (см. главу 1) дает возможность убедиться в том, как внезапное и весьма критичное появление архетипическо¬го материала могло быть сведено на нет при помощи редуктивных интерпретаций, в данном случае – до чувства вины. Только на са-мом трансцендентном уровне нуминозного можно перенести ре-дукционизм и отсутствие отражения. В противном случае челове¬ку требуется внимание и забота, ибо ему необходим этот главный целительный источник энергии.
Существует ошибочное утверждение, что терапевтический подход, который предлагает аналитическая психология, зависит от того, имеет ли пациент «опыт архетипических переживаний». Ос-нова для этого подхода не имеет ничего общего с непосредствен-ным контактом с архетипическими энергиями; контакт, конечно же, существует, однако вовсе не это взаимодействие отличает юн-гианский подход от психоаналитического.
Основное отличие этих двух подходов, обусловленное их раз-ными взглядами на бессознательное (и особенно разными уста-новками по отношению к архетипу) является более тонким, если исследовать материал конкретного пациента. Мне вспоминается, как Винникотт говорил, что
«у личности существует ядро, которое соответствует истин¬ной самости расщепленной личности; я полагаю, что это ядро никогда не может взаимодействовать с миром воспринимае-мых объектов. И каждый конкретный человек должен пони-мать, что это ядро никогда не должно вступать в контакт и подвергаться воздействию внешней реальности. […] Несмот¬ря на то, что здоровые личности общаются между собой и это общение доставляет им удовольствие, следует согласиться и с тем, что каждый конкретный человек оказывается изолирован¬ным, всегда находящимся вне всякого общения, всегда неизвест¬ным и фактически незаметным.
…Я бы сказал, что травматические переживания, вызы-вающие появление примитивных защит, становятся угрозой для изолированного ядра – угрозой, которую следует выя¬вить, на которую необходимо влиять, с которой следует всту¬пить в контакт. Защита заключается в дальнейшем сокрытии таинственной самости, даже в крайних случаях ее проециро-вания или продолжающихся потерь. Изнасилование и кан-нибализм являются сущими пустяками по сравнению с на-рушением ядра самости, изменением ее основных элементов при вступлении с ней в контакт вследствие проникновения сквозь защиты»11.
Особое внимание Винникотт обращал на опасность интер-претаций и считал необходимым принимать соответствующие меры предосторожности. В связи с этим он придавал особое зна¬чение молчанию и по возможности – позитивному отношению к отсутствию контакта с пациентом. Но, принимая во внимание это обстоятельство и отличая его от молчаливой отстраненности тера-певта (мы попытаемся вслед за Винникоттом увидеть то различие, которое видел он), следует указать, что оно требует от аналитика особой способности к молчанию. Здесь необходимо проявлять уважение к тайне, скрытой в душе пациента, и абсолютного осоз-нания того самого момента, когда эта тайна не раскрывается.
В Самости всегда существует некая область, которая никог¬да не взаимодействует с внешними объектами, точно так же, как существуют особые переживания Самости (в первую очередь свя-занные с ее трансцендентной природой), которые всегда остаются недоступными для Эго в его пространственно-временной сфере существования. Реальность Самости не требует ее воплощения, но ее тенденция к воплощению не исчезает никогда. Этот процесс яв-ляется бесконечным, всегда незавершенным и постоянно стремя-щимся к реализации. По мнению Юнга, «Самость хочет осуще-ствить свой эксперимент в жизни»12. В этом заключается уникаль-ность ее веры.
Особенно важно видеть различия между отчужденной приро-дой Самости и необходимым для нее молчанием и отсутствием взаимодействия с внешним миром, которые характерны для архе-типического сознания. Признание аналитиком наличия внутрен¬него зрения в совокупности с его способностью к такому зрению, позволяющему «увидеть» энергетическое поле Самости, часто вы-зывает огромную радость и является жизнеутверждающим факто-ром Самости в ее способности существовать и воздействовать на пациента, а не вызывать у него расщепление и патологическую злость.
^> 4. Имманентная и трансцендентная Самость
При обсуждении этого аспекта мы должны вернуться к кри-тике идентичности Кокса, а также к другому кардинальному воп-росу, который ставит Кокс: различию между так называемой им-манентностью и трансцендентностью. Именно это различие суще-ствует между взглядом на Самость Юнга и взглядом, который яв-ляется объектом критики Кокса. Один аспект концепции Юнга заключается в том, что раскрытие или дезинтеграция содержания Самости по отношению к жизни, протекающей в историческом времени, и к Эго приводит к тому, что Самость переживается как содержание Эго. Это означает, что Эго начинает осознавать, что в его жизни участвует нечто большее, чем оно само; такое осознание требует умения распознавать символическую реальность.
В этом смысле существование Самости зависит от эго-созна-ния: Самость все равно ощущается как нечто, находящееся «внут¬ри», несмотря на представление, что по своей значимости она пре¬восходит Эго. Эта двойственная и парадоксальная природа Само¬сти отразилась в библейской метафоре, впервые встречающейся в Книге пророка Даниила (7:13), в которой Мессия впервые назван Сыном Человеческим.
Именно такой взгляд на самость характерен для психоанали-тиков-фрейдистов: для самого своего существования самость дол-жна составлять содержание Эго и находиться в зависимости от эго-сознания. Естественно, что Юнг хорошо представлял себе этот аспект, поскольку он является ключевым элементом для ощуще¬ния идентичности. Но в то же время Юнг говорил и о другом пе-реживании Самости, которое в библейской метафоре символизи-рует фигура Отца, прототипа Человека. Подобно Самости, кото¬рая ощущается как содержание Эго, Самость в качестве Отца представляет собой архетипическое содержание, которое пережи-вается «вне» Эго. Но именно здесь Юнг отходит от библейского взгляда, на который опирается Кокс. Самость вне Эго можно ощу-тить двумя способами:
1) как центр, вокруг которого вращается и ориентируется Эго, и как ядро сосредоточения мудрости и энергии, по своей значимости намного превосходящее Эго;
2) как трансцендентность – в смысле находящаяся за преде-лами психики, и не только вне рамок Эго, но и вне преде-лов всего человеческого существа, и тем не менее ощущае¬мая так, словно она находится внутри, независимо от того, имеет ли она отношение к содержанию Эго или оказыва¬ется тем центром, вокруг которого и существует Эго.
Самое очевидное и ошеломляющее проявление трансцен-дентного уровня ощущается как мистический союз – ипгоп mystica. Из-за этого ощущения Самости возникает соответству¬ющая структура – воплощение в психике некоего центра, о кото¬ром мы уже упоминали в первом случае, говоря о Самости как прообразе Отца. Более того, с течением времени этот центр со¬храняет тенденцию к воплощению, чтобы стать содержанием Эго: Самость становится прообразом Сына. Однако в течение всего этого процесса изначальный трансцендентный уровень ни¬когда не ощущается как «внутренний». Он ощущается как вне¬шний не только по отношению к Эго, но и по отношению ко всей психике в целом.
Самость существует в трех размерностях, которые следует различать:
1) как содержание Эго;
2) как фокус и центр, находящийся вне Эго;
3) как энергетическое поле, запредельное по отношению и к Эго, и к психике, которое воспринимается как внешнее по отношению к ним обоим.
В размерностях (1) и (2) в переводе на язык религии Самость является имманентной: это Самость как Иисус Христос или как Мессия бен Иосиф в учении Каббалы. В размерности (3) Самость является трансцендентной: это Ветхозаветный Яхве, Восточный Брахма, Вселенский Светоч и т.п.
Эти две категории имеют существенное сходство, которое может быть обусловлено тем, что ощущение трансценденции в свою очередь приводит к осознанию имманентной Самости «внут-ри» психики, что вызывает ощущение той же энергии, только меньшей интенсивности. В этом заключается онтологический ба¬зис теологического понятия «гомоуссии», идентичности, имма¬нентной и трансцендентной Самости. Что касается отношения Юнга к этой доктрине, то он приравнивал эмпирическую Самость к образу Бога аналогично тому, как в индуизме Атман и Брахман составляют Одно13. Именно это имеет в виду Юнг, говоря о «ре¬альности психики» – то есть все наши знания являются именно психическими образами архетипов, а не самими архетипами. Тем самым он стремится сгладить различие между имманентной и трансцендентной Самостью. Он ни в коем случае не отрицает ее, а просто акцентирует внимание на их идентичности, а не на раз¬личии.
Но все-таки эта разница должна сохраняться. Потому что фактически мы не ощущаем трансцендентную Самость как об¬раз. Многочисленные и разнообразные метафоры Вечности и Света не являются психическими образами в воображении и сновидении. Можно считать, что с их помощью мы создаем Эго тернистый путь для передачи образов в область, находящуюся за пределами воображаемого, при этом всегда сознавая, что сам по себе образ – это всего лишь приближение, даже если он и несет в себе некий символический смысл, который в данный момент пробуждает воспоминания и усиливает свою нуминозность и символическую ценность. Это всегда приближение к непостижи¬мому, несмотря на то, что оно возникает во время нисхождения благодати.
^> 5. Психоаналитическая
и юнгианская концепции самости
Как уже отмечалось, в психоаналитической традиции приня¬то считать, что самость составляет содержание Эго. Ее основная функция всегда является эго-ориентированной. Поэтому Юдифь Якобсон пишет:
«Говоря о реалистическом понятии самости, мы имеем в виду понятие, отражающее только или преимущественно то состо-яние, в котором находятся все факторы, определяющие чер¬ты нашего Эго: наших сознательных и предсознательных мыслей и чувств, надежд и устремлений, убеждений и дей¬ствий»14.
Ю. Якобсон противопоставляет «реалистическую» природу самости инфляционной или, иными словами, грандиозно-эксги-биционистской форме, с присущими ей абсолютно нереалистич-ными установками, совершенно неподходящей для отражения на-шего Эго. Тем не менее, ее эго-ориентированная тенденция явля-ется очевидной: в данном случае нет никакого ощущения, что Са-мость является внутренним руководящим центром, энергии кото-рого могут находить символическое выражение. Таков был бы «первичный процесс мышления».
Психоаналитическая теория в основном содержится в крити-куемой Коксом парадигме «поисков идентичности». Скрытая предпосылка такого суждения заключается в том, что появление самости происходит в процессе ее образования из структур, кото-рые сначала сливались с окружающей средой, а затем были асси-милированы Эго. Следовательно, самость – это всегда то, что сле-дует «найти», и всякий раз – в межличностных отношениях. Со-гласно утверждению Ю. Якобсон, самость всегда существует, что-бы отражать Эго.
Юнгианская концепция, в соответствии с которой Эго долж¬но также отражать Самость, с точки зрения психоанализа име¬ет мало смысла, так как, по мнению психоаналитиков, интровер-сия, несмотря на ее признание некоторыми из них (например, Винникоттом), мало отличается от шизоидного отхода от жизни. Сам Винникотт не заходит так далеко в признании существования архетипических процессов, однако можно определенно утверж-дать: он видит, что молчаливое взаимодействие с этими состояни-ями субъекта оказывается вполне достаточным для оздоровления самости15.
Сталкиваясь проблемой того, как ощущение идентичности входит в наше бытие, мы вплотную подходим к границам своего понимания природы психического. В глубине того, что мы назы-ваем идентичностью, существует название быстро протекающего процесса, которое, с одной стороны, зависит от интроективной модели, существующей в психоаналитических теориях, а с другой стороны, – от акаузальной динамики. Именно эта динамика со-ставляет тайну, которой окружена идея идентичности. Именно в этом процессе, описанном Юнгом в его исследованиях сихрониз-ма и акаузальной упорядоченности событий, архетипическая ре-альность воплощается в историческом времени16. Идентичность невозможно полностью объяснить, исходя лишь из причинно-следственных связей, таких как процессы проекции или интроек-ции, или же основываясь только на особенностях развития в пе¬риод раннего детства. Причинные связи безусловно существуют, но большинство психоаналитиков придает им слишком большое значение.
Представление о том, как Эго видит Самость, является очень важным при попытках понять, как Самость отражает Эго17. Когда Эго смотрится в зеркало Самости, все, что оно видит, всегда «не-реально», ибо перед ним возникает архетипический образ, кото¬рый никогда не соответствует Эго. С точки зрения психоанализа этот феномен следовало бы называть чем-то вроде грандиозности-эксгибиционизма. Однако существует огромная разница между архетипически тонированным образом Самости и грандиозно-экс¬гибиционистской самостью, доминирующей у нарциссической личности.
Рисунок пациента, на котором изображен динамический обмен энергией между солнцем и его отражением («Как Самость отражает Эго, в существенной мере за-висит от того, как Эго видит Самость»).
Такая самость возникает вследствие смешивания функций Эго и динамики архетипов; она соответствует алхимическому преждевременному coniunctio (соединению – лат.), то есть монст-руозности. Она обладает сильными защитными механизмами и не несет в себе нуминозности в том смысле, который придавал это¬му понятию Юнг. Нарциссическая личность не обладает нуминоз¬ной энергией архетипа; вместо нее она содержит в себе его усилен¬ную, энергетически заряженную копию. Отсутствие подлинности того, что должна выражать такая самость, обычно замечается по отсутствию энергетических ресурсов, которые именно в данный момент становятся крайне необходимыми. Фактически грандиоз¬ная самость защищается от нуминозности Самости, так как ее энергия намного превосходит энергию, которую та может выдер¬жать. Ключевой момент в понимании сущности нарциссической личности заключается в том, что она защищается не только от внешних объектных отношений, но и от внутреннего мира и свя¬занной с ним архетипической реальности. Оба мира представля¬ют для нее огромную угрозу. Нарциссическую личность перепол¬няет страх по отношению к Самости, ибо Самость всегда угрожа¬
ет Эго, но особенно человек боится слияния Самости со своей грандиозной самостью.
В таком случае появляется необходимость понимать разли¬чие между психоаналитической концепцией грандиозно-эксгиби-ционистской самости, подверженной инфляции, и Самости, чей образ «больше человеческого», который в своем стремлении стать осознанным всегда толкает Эго за пределы известной ему реаль-ности. В отличие от грандизно-эксгибиционистской самости, Са-мость направляет Эго на путь, который может привести ее к обре-тению смысла и ощущению человека, что он живет своей жизнью, вместо постоянного ощущения неизбежной и приближающейся смерти и иллюзий обретения власти только ради власти.
Ощущение идентичности, которое обретает Эго, глядя в зер-кало Самости, является настолько объемным, что выходит за рам¬ки его жизни в пространственно-временной реальности. Но в про¬цессе этого взгляда, во время отражения Самость также изменяет¬ся. В этом процессе, который в дальнейшем будет обсуждаться в главе 2, Самость превращается в зеркало Эго, отражая стабильную пока еще идентичность, тогда как Эго, в свою очередь, становится источником сознания и трансформации Самости. Именно в этом смешении пространственно-временной реальности и трансценден-тности пребывает и постоянно изменяется идентичность. Процесс возникновения проекций и интроекций, зависящий от внешних объектов, оказывается достаточным для усиления Эго и его отде-ления от Самости, тогда как Самость развивается совсем в иную ипостась. Но ощущение этой другой ипостаси внутри и ее роль в непрерывном создании идентичности никогда не следует сводить к теории объектных отношений.
^> 6. Ядерная самость по Кохуту
Психоаналитическая концепция Хайнца Кохута оказывается самой сложной для сравнения с концепцией аналитической пси-хологии. С одной стороны, многое из сказанного Кохутом очень похоже на концепцию Самости и идентичности, предложенную Юнгом. С другой стороны, его подход отличается от концепции Юнга гораздо больше, чем подходы его коллег-психоаналитиков. Особенно это касается вопроса, связанного с отрицательными эмоциями, то есть с «темной стороной» Самости. Работы Кохута, посвященные исследованию явлений переноса и контрпереноса, имеют огромную клиническую ценность, особенно на этапе, кото-рый я называю Первым этапом трансформации.
Мы уже знакомы с отношением Юнга к непознаваемости Са-мости и к трансцендентной и непостижимой тайне ее сущности. Поэтому когда мы встречаем те же выражения у Кохута, то, навер-ное, должны были бы считать его своим единомышленником. Вот что утверждает Кохут:
«Мои исследования содержат сотни страниц, посвященных психологии самости: до сих пор это понятие не связывается с каким-то раз и навсегда определенным смыслом и никогда не объясняет, каким образом следует определить сущность само-сти. Но я могу допустить такое объяснение без всякого стыда и раскаяния. Самость… непостижима по своей сути»18.
В свое время меня поразил такой отход от традиционной психоаналитической концепции так же, как и Марио Якоби, отме-тившего то же самое в своем блестящем описании теоретических подходов Кохута вместе с их отношением к концепции Юнга19. Но, разделяя мнение Якоби относительно подходов Кохута, я все-таки вижу фундаментальную разницу между ними и концепцией Юнга.
Самость по Кохуту определенно отличается от самости, ка¬кой ее видят большинство коллег-фрейдистов, тем, что она, по су-ществу, раскрывается как центр, расположенный вне Эго и, соот-ветственно, вне содержания Эго. Но ссылки автора на «непости-жимость» и «космическую» сущность Эго являются лишь метафо-рами, которым не следует придавать большого значения20. Они не обладают той полностью детерминирующей значимостью архети-пического пространства. Какая может быть принципиальная раз¬ница вне этой психической размерности и существования нуми-нозного, будем мы считать Самость космической или нет?
Я признаю тот огромный вклад, который внес Кохут в клини-ческую практику своим исследованием процесса переноса-контр-переноса; его взгляды на структуру психики и на Самость очень отличались от взглядов Юнга. Эти различия становятся довольно важными в зависимости от того, с какой точки зрения мы будем рассматривать трансформацию нарциссической личности.
По мнению Кохута, у нарциссической личности Самость, ра-зумеется, существует, но существует в крайне стесненных услови-ях. В результате фрагментации образов Самости при наличии очень скудной эмпатии «объектов самости» (см. главу 1) нарцис¬сическая личность всегда чувствует особую уязвимость, связан¬ную с ощущением слабости, наступлением депрессивного состоя¬ния и хроническим отсутствием интереса к работе и отношениям с окружающими. Но, согласно Кохуту, базовая «ядерная самость» по-прежнему ищет возможности для своего выражения21.
Ядерная самость, в соответствии с описанием Кохута, отли-чается от концепции Самости Юнга в нескольких ключевых мо-ментах:
1) Ядерная самость по Кохуту (согласно концепции Юнга)
является индивидуальной версией одного архетипическо-го паттерна. Этим паттерном оказывается архетип риег -senex22.
2) Ядерная самость по Кохуту имеет сильные защитные меха-
низмы. В этом смысле она действительно может считать¬ся защитой Самости23, предохраняющей ее от расщепле¬ния архетипического паттерна, который в своей основе содержит фемининный аспект Самости.
3) Согласно Кохуту, самость разделяется на две противопо-
ложные структуры, одна из которых связана с трансфор-
мирующимся архаическим эксгибиционизмом, а другая –
с идеализацией. В концепции Юнга такая полярность яв-
ляется лишь одной из многих. Она имеет сходство с раз-
витием вдоль оси Эго-Самость, которое описано Эдинге-
ром24, но в этом процессе главная роль достается не только
архетипу, но и аспекту, связанному с отношением полов, и
особенно с фемининным аспектом психики.
4) Самость по Кохуту в основном позитивна; отрицательные
эмоции, такие, как ненависть, зависть, ярость и т.п., ока-зываются «продуктами дезинтеграции» и результатом бед-ной эмпатии. (Позже, при обсуждении концепции Кохута в главе 1, у нас будет случай процитировать критические замечания Серлза25 и понять его взгляд на негативную, тем¬ную сторону Самости, который намного ближе к взгляду Юнга.) Для Юнга Самость была одновременно и хорошей и плохой, организующей и дезорганизующей, творением эроса и сил, связанных в единое целое инстинктивными процессами и влечениями вместе с духовными устремле¬ниями26.
Пролить свет на причину некоторой симпатии юнгианцев к концепции Кохута могут несколько замечаний. Его подход имеет много общего со взглядами Юнга на синтез и целеполагание в от-личие от редуктивной установки. Только одно это отличает его от авторов большинства психоаналитических концепций. Кроме того, из опыта индивидуационного процесса, характерного для риег aeternus (мужчины, который слишком долго пребывает на юношеской ступени психологического развития), юнгианцы дела¬ют вывод, что негативные эмоции и все остальные аспекты, на-зываемые теневыми сторонами личности, риег ассимилирует в последнюю очередь. Его процесс (и точно такой же процесс для puella – женского архетипического аналога риег’а) является инвер-тированным по отношению к классическому взгляду на индивиду-ацию: он идет сверху вниз; иначе говоря, начинаясь в духовной сфере и заканчиваясь в области инстинктов и теневых аспектов.
Установка Кохута в отношении отрицательных эмоций ока-зывается похожей на установку privatio boni (отрицательное суще-ствует не само по себе, а является отсутствием положительного), против которой так настойчиво возражал Юнг27. С точки зрения Юнга, зло не является отсутствием добра даже в большей мере, чем темнота не является отсутствием света. Согласно теории Ко¬хута, негативные эмоции возникают из-за отсутствия необходи¬мой эмпатии. Несмотря на то, что эта идея так же серьезно про¬тиворечит взгляду Юнга на человека и Самость, как и его установ¬ка по отношению криег>у, она оказывается необходимой тактикой трансформации. Это вовсе не означает, что именно так следует трактовать Самость; это значит, что присущий ей теневой аспект по некоторым тактическим соображениям можно обойти. Как и нарциссическая личность, риег не может сдерживать негативные эмоции; они становятся слишком опасными для его чересчур хрупкого и нестабильного ощущения идентичности.
Однако нарциссическое расстройство личности не идентич¬но проблемам риег’а; для нее это всего лишь этап трансформации. Когда этот этап заканчивается, возникают другие аспекты, для которых концепция Самости Кохута становится неприемлемой. Все, чего можно добиться с ее помощью, — удержать пациента, фиксированного на переносах (особенно на идеализированном переносе), в более или менее стабильном состоянии. Присущая теории Кохута установка privatio boni в отношении негативных эмоций является вполне оправданной, а потому понятной и при-нимаемой юнгианцами, однако фрейдисты зачастую находят в ней гораздо меньше ценности, в чем также проявляется односторон-ность их взглядов и чем наносится серьезный ущерб пониманию глубинной трансформации личности.
^> 7. Два этапа трансформации
Чтобы прояснить картину, я обозначу два отличающихся друг от друга этапа трансформации нарциссической личности. Такая абстракция является весьма полезной, хотя в действитель¬ности эти этапы могут пересекаться и аспекты, характерные для первого этапа, могут быть обнаружены на втором (наоборот, как правило, случается значительно реже).
После того как нарциссические переносы, характерные для первого этапа, постепенно исчезают (это происходит после неко-торой стадии трансформации), мы сталкиваемся с более глубоки¬ми процессами. В данном случае клиническая картина очень на-поминает шизоидную форму «внутри-и-вне-программы», описан-ную Гантрипом (см. главу 5). Это ни в коем случае не защита от идеализированного переноса, как могло быть на более ранних ста-диях процесса. Такая картина свидетельствует о появлении фено-менологии Самости. Именно Самость является источником архе-типических энергий, а вовсе не грандиозно-эксгибиционистская самость, которая изначально создала всю клиническую картину. Ее существование легко упустить из виду, если не признавать на¬личие архетипической размерности, а пациент при этом «всегда готов» избежать этой проблемы. Поэтому Самость, которая появ¬ляется на данном этапе, обладает своей независимой волей, угро¬жающей втянуть человека в такие глубины, которых он предпочел бы избежать. Эти глубины и тайны связаны с архетипической фе-мининностью. Даже человек, добившийся определенного успеха в установлении позитивного отношения puer – senex, склонен со¬противляться подобным изменениям.
Первый этап трансформации я во многом рассматриваю точ¬но так же, как Кохут. Вместе с тем, имеются точки наших расхож-дений, которые прояснятся позже, но акцент, который делает Ко¬хут на образовании и видоизменении нарциссических переносов, на этой стадии является ключевым. Данный этап описан в версии мифа о Нарциссе, принадлежащей перу Овидия. На втором этапе, где происходит возрождение Самости, акцент делается на аспек¬тах, связанных с внутренней фемининностью. Это мистерия, кото¬рая упоминается в версии мифа о Нарциссе Павсания и в гомеро¬вом гимне, посвященном Деметре.
К мифу о Нарциссе в версии Овидия мы обратимся в главе 2, при этом в главе 1 сделаем несколько важных замечаний. Версию Павсания, а также гомеров гимн, посвященный Деметре, которые можно считать реконструкцией мифа о Нарциссе, мы рассмотрим в последующих главах.
С моей точки зрения, первый этап трансформации, «этап по Овидию», о котором говорит Кохут, вносит большой вклад в наше осознание того, что происходит: прежде всего происходит транс-формация маскулинной сферы деятельности: из навязчивой, не-рефлексивной маскулинной структуры, находящейся под домини-рующим влиянием негативной феноменологии риег или senex, внезапно появляется позитивное стремление к работе, любви и творчеству. Разумеется, в фемининной сфере также происходят изменения, которые укрепляют возможности бытия человека и усиливают его способность к эмпатии.
На втором этапе акцент делается на трансформации феми-нинного начала. Архетипически он связан с насилием, совершен-ным над Персефоной, и ее последующим возрождением. На этой стадии по-прежнему продолжается трансформация маскулинно¬сти, причем она является очень ценной, но все же не столь важной по сравнению с трансформацией фемининности. (В этом случае можно говорить об архетипическом соответствии фигуре Трипто-лема в гимне Гомера и Элевсинских мистериях).
8. Нарциссизм и страх перед Самостью
Совершенно ясно, что такие выражения, как «страх перед Самостью» или «отвержение Самости», в рамках психоаналити-ческих теорий имеют мало смысла. В лучшем случае он считает¬ся страхом, вызывающим формирование нарциссических перено¬сов, предупреждающих повторение прежних травматических си¬туаций. Однако эти аспекты совершенно отличаются от страха перед «волей Самости», нуминозность которой обладает энерги¬ей, намного превышающей энергию содержания Эго. Но с точки зрения юнгианского подхода к психике это явление можно было бы назвать отвержением Самости, невозможностью человека жить в рамках своего истинного паттерна, который приводит к феномену, называемому теперь нарциссическим расстройством личности. Лучше всего это было сформулировано на юнговских семинарах, посвященных обсуждению книги Ницше «Так гово¬рил Заратустра».
Рассматривая поставленный Ницше вопрос: «Скажи мне, брат, какое зло, совершаемое сегодня нами, на твой взгляд самое страшное, наихудшее из всех зол? Разве не дегенерация? И мы всегда подозреваем дегенерацию, когда для души отсутствует на-града», – Юнг отмечал, что во времена Ницше дегенерация озна-чала отклонение развития личности от характерного для челове¬ка оригинального образа жизни, который был ему предназначен; если человек от него отклонялся, то его род (genus) страдал вслед¬ствие вырождения (дегенерации).
Ницше говорит об отклонении от существующего у человека паттерна, который, по определению Юнга, называется Само¬стью, – от индивидуального образа жизни, условия или формы, которые могут развиваться в соответствии с индивидуальным личностным смыслом.
«Если вы следуете характерному для себя образу жизни, зна-чит, вы себя любите, вы собраны, у вас всего в изобилии; вас не обошли стороной добродетели, и потому вы такой славный, что от вас прямо-таки исходит сияние, и ваше изобилие даже в чем-то бьет через край. Но если вы себя ненавидите, не принимаете своего образа жизни, тогда у вас в душе появляются голодные хищники, скребущие кошки и прочие дикие звери, которые живут с вами по соседству и назойливы, как мухи, которые вместе с вами стараются удовлетворить свой аппетит, но вам это никак не удается сделать. Поэтому Ницше говорил людям, которые не следуют своему индивидуальному пути, о том, что у них отсутствует душевный дар. У них нет излучения, нет ре¬ального тепла, а существуют только постоянный голод и тай¬ное воровство. [Цитата из Ницше]: «Вверх держите свой путь от человека к сверхчеловеку. Но ужасно наше вырождение, которое говорит: „Все для меня“».
Вы видите, что вырождение, которое говорит „все для меня“, является нереализованной судьбой, это человек, ко-торый не жил своей жизнью, который не давал себе того, что ему требовалось, который избегал тяжелого труда следовать тому образу жизни, который был ему предназначен с момен¬та его рождения. Потому что он – то, что каждый представи¬тель человеческого рода должен исполнить, и в зависимости от того, насколько это ему удается, он будет в той или иной мере испытывать этот голод, который говорит ему: „Все для меня“»28.
Такова феноменология нарциссического расстройства лично-сти: ненависть к самому себе, голод, тайное воровство и отсут¬ствие душевного тепла, о которых говорит Юнг, – именно то, с чем приходится работать при наличии глубоко укоренившейся зависти, которая царит во внутреннем мире нарциссической лич¬ности. Но вместе с тем Юнг отмечает нечто важное с клинической точки зрения, о чем мы подробнее будем говорить в главе 1: это состояние зависти возникает в результате отвержения Самости. Психология, которая может распознавать архетипическую си¬лу Самости, не считает опустошающее воздействие зависти ис-ключительно негативным аспектом, в котором можно найти мало пользы. Как правило, во внутреннем мире нарциссической лично-сти зависть доминирует, но законы и упорядоченность, которые привносятся Самостью, имеют больше силы, поэтому именно в ней можно найти реальный выход из положения.
В комментарии к книге «Так говорил Заратустра» Юнг под-ходит к Самости совсем иначе по сравнению с другими своими взглядами, описанными в полном собрании сочинений. Ницше де-лает акцент на воплощенной Самости, и, следовательно, на этих се-минарах особое внимание уделялось телесности, поэтому именно такой очень яркий и, конечно, очень полезный аспект мы рассмот-рим на втором этапе трансформации (см. главу 3).
В процитированной записи семинара Юнг затрагивает важ¬ный аспект нарциссического расстройства личности, отсутствую¬щий в психоаналитической концепции, согласно которой такое расстройство всегда является результатом травматических пере-живаний в развитии ребенка, находящегося в младенческом воз-расте (см. главу 1). Но нарциссическая структура может проявить¬ся на любой фазе развития личности. Случается, что в младенчес¬ком возрасте Самость не может проявиться, так как окружающая среда слишком враждебна для ее воплощения, и тогда на последу¬ющих этапах жизни она будет отвергнута. А такое отвержение и отрицание Самости может внести свой вклад в нарциссическое расстройство личности ничуть не меньше, чем это происходит в младенческом возрасте.
^> 9. Феномен нарциссизма и юнгианская психология
В течение многих лет юнгианские аналитики были знакомы с аспектами, определяющими значение, а также наличие или от-сутствие направляющей силы Самости, которая одна-единствен-ная может давать личности ощущение выбранного направления и в конце концов осознания личностной идентичности. Этот аспект оказался основным коньком юнгианской психологии. Разве не по-крывается клиническая картина нарциссического расстройства личности хорошо разработанными юнгианскими концепциями, например, такими: нехватка жизненного пространства реальной Самости или связанные между собой паттерны поведения, обус-ловленные одержимостью Анимой или Анимусом?
В отличие от широко распространенного взгляда, что у Нар-цисса мало общего с тем, что в клинической практике называется нарциссизмом, в главе 2 я постараюсь показать, что такой взгляд не имеет под собой достаточно оснований. Поведенческий пат¬терн, в основе которого лежит образ Нарцисса, является тем же паттерном, который определяет развитие нарциссической лично¬сти. Поэтому следовало бы использовать возможность просто про¬анализировать миф, избегая при этом отвратительной процедуры навешивания ярлыков и установления диагноза. Я решил этого не делать, ибо основное содержание клинической картины не состо¬ит из конкретных комплексов и архетипических паттернов. Кли¬ническая картина, особенно на первых этапах трансформации, оп¬ределяется специфической природой процесса переноса-контрпе¬реноса. Следовательно, неудачные отношения с нарциссической личностью связаны с недопониманием этого процесса, и прежде всего объективной природы контрпереноса, что очень часто при¬водит к недостаточной стабильности исцеляющего терапевтичес¬кого процесса. Может быть даже хуже: терапевт рискует тем, что пациент окажется рабом своих идеализированных представлений, которые послужат удовлетворению собственных нарциссических потребностей аналитика.
Таким образом, никогда полностью не удается определить эти известные личностные расстройства с помощью понятий, рас-крывающих их содержание, – будут ли это теневые комплексы, доминанты, характеризующие тот или иной пол: Анима/Анимус или Самость, – даже если очень тщательно отслеживать их особую сущность, например, «одержимость Анимой/Анимусом». Очень похожие и сложные феномены, свойственные личности с нарцис-сическим расстройством, можно обнаружить у людей, находящих¬ся в пограничном и шизоидном состояниях; при этом отношения переноса-контрпереноса могут сильно отличаться при переходе от одной категории к другой. В соответствии со сказанным выше, если терапевт станет ссылаться на комплексы, то, скорее всего, он еще больше запутает, а не прояснит пути подхода к пациенту.
Если же ему не хватает тщательности, чтобы отслеживать специфические аспекты, связанные с природой переноса-контрпе-реноса, то есть если не хватает понимания объективного смысла этого явления и он работает, не обращая на него внимания, то, ве-роятно, аналитическая работа может найти опору в диалекти¬ческой модели, предложенной Юнгом как модель аналитических отношений29. Встреча двух людей, каждый из которых вносит свой вклад в бессознательное, часто бывает вполне приемлемой, если вступившие в контакт люди способны к равноправному общению. Но личность, страдающая нарциссическими расстройствами, -совершенно другой случай, ибо ситуация очень часто распадается из-за чрезвычайного высокомерия пациента.
Трудности возникают и в дальнейшем, при этом они стано-вятся более тонкими. Если у аналитика хороший контакт со сво¬ей Самостью как внутренним направляющим центром, если он достаточно открыт, чтобы слушать свою бессознательную муд-рость, которая говорит ему, когда следует применять интерпрета-ции, а когда нет, тогда терапия будет продолжаться так, словно аналитик обладает особой сознательной установкой в отношении специфической формы установившегося переноса.
Людей с нарциссическими расстройствами следовало бы счи-тать скроенными для «работы исходя из Самости» (если можно так выразиться) и при этом совершенно не обладающими никакой сознательной рефлексией, направленной на процесс переноса-контр¬переноса. Если это работает, – прекрасно, но часто такой подход оказывается «слепым», ибо направляется организующим центром Самости, следовательно, ориентирован на установление порядка, а потому может недооценивать некоторые дезорганизующие эле¬менты, такие, как зависть и ярость. У личности, страдающей нар¬циссическими расстройствами, эти крайне важные элементы, ко¬торые я рассматриваю как катализаторы трансформационного процесса, можно просто недооценить. Более того, когда нарушает¬ся контакт аналитика с Самостью при столкновении с такими «сложными» эмоциями, как зависть, диалектический метод «рабо¬ты исходя из Самости» часто вырождается в карикатуру на само¬го себя – в потребность во всемогуществе.
Мой опыт позволяет утверждать, что переносы, которые пре-обладают у личности, страдающей нарциссическими расстрой-ствами, очень редко можно точно классифицировать как чистую форму идеализированного или зеркального переноса, как это де-лает Кохут (см. главу 1). Только если эти переносы проявляются в достаточно чистой форме, «работа исходя из Самости» стано¬вится надежным путеводителем. Если перенос оказывается «сме¬шанным» и становится жизненно важным проанализировать ярость, «вытащив» ее из всего аналитического материала (хотя ее легко можно было бы обойти стороной), то вполне достаточно иметь сознательную установку по отношению к природе нарцис¬сического расстройства. В этом случае происходит работа, исходя из ощущения объективности собственного бессознательного, а на-правляющей силы Самости часто просто не хватает.
Оптимальный вариант состоит в соединении подхода, свя-занного с «работой исходя из Самости», с сознательной рефлекси¬ей смысла происходящего процесса переноса-контрпереноса. Это означает, что аналитик остается открытым бессознательному, ис-пытывая на себе сильные реакции переноса, которые приводят к констелляции у него собственных нарциссических защит. Вместе с тем настраиваться на бессознательное так, как предполагает смысл процитированной фразы о «работе исходя из Самости», -значит стремиться избежать жесткости, которая часто появляется при одном только вслушивании в динамику процесса переноса-контрпереноса.
У разных людей существует самое широкое разнообразие нарциссических черт личности. Они могут быть доминирующими, а могут составлять лишь один из аспектов любого психологичес¬кого паттерна. Это может быть конкретный ярко выраженный пат¬терн, и тогда мы говорим о личности с нарциссическими расстрой¬ствами. Это может быть некий дополнительный паттерн, вторич¬ный и дополняющий какой-то другой, способствующий или пре-пятствующий его развитию. Он оказывает сильное влияние на пат-терн, известный как puer aeternus, и на его противоположность -senex. Он всегда входит в психологическую структуру творческой личности и становится особенно очевидным, когда эта личность борется за то, чтобы привнести свое творчество в мир. Он являет¬ся доминирующей чертой инфантильной личности с сильным ма-теринским комплексом. Этот список можно продолжать, так как нарциссические расстройства личности не соответствуют ни одно-му архетипическому паттерну.
Структура нарциссической личности является тем паттер-ном, который связывает индивидуальную сферу и архетипическую размерность. Поэтому данную структуру можно найти как в лю¬бом архетипическом паттерне, встроенном в пространственно-вре-менную реальность, так и в структуре любой личности. Само по себе нарциссическое расстройство личности является парадигмой общей структуры психики, и ее изучение ценно не только потому, что помощь людям с такими расстройствами очень важна, но и потому, что оно помогает лучше понимать ее проявления в разных психологических ситуациях.
^> 10. Краткое резюме
В этом введении я попытался показать, чем отличаются юн-гианские взгляды на идентичность и Самость от других концеп-ций, использующих эти или сходные с ними понятия. В последу-ющих главах я по-прежнему буду проводить это различие в отно-шении трансформации структуры нарциссической личности.
Как и во фрейдистско-психоаналитическом сообществе, среди юнгианцев существует огромное разнообразие разных под¬ходов. Некоторые аналитические психологи видят гораздо более тесную связь между психоаналитическими и юнгианскими взглядами на самость, чем вижу ее я. Другие аналитические пси¬хологи находят гораздо меньше ценности в психоаналитических теориях. Что касается лично меня, то я пришел к твердому убеж¬дению в том, что считать фактор нуминозного психической ре¬альностью (даже если он достаточно слабый) жизненно важно с точки зрения установки аналитика по отношению к личностным расстройствам преэдипова периода. То, во что мы верим и что мы видим, или верим, что видим, очень влияет на наших паци¬ентов. Я стал все больше понимать, что пациенты, которые, на первый взгляд, не имели никакого отношения к архетипической размерности, то есть те из них, для которых юнгианский или ар-хетипический подход ровным счетом ничего не значил, пришли к осознанию того, что нуминозная энергия архетипа существует. И неизменно получалось так, что, оказывается, они «всегда об этом знали».
На протяжении всей книги я отмечаю различие между лич-ностной и архетипической точками зрения на феномен нарциссиз-ма. Обе они необходимы. Психоаналитический подход к лечению нарциссических расстройств вносит очень ценный вклад в работу с отношениями переноса-контрпереноса и с личностным бессозна-тельным, включающим в себя интроецированные объекты. Но, как мы увидим в главе 1, концепция нарциссизма по Фрейду действи-тельно является описанием психических состояний и процессов, которые очень походят на материал, впервые представленный Юнгом в 1911 году в его книге «Психология бессознательного» (позже она была переработана и вышла под названием «Символы трансформации»), которая привела к его разрыву с Фрейдом. В этой книге Юнг уделял внимание трансформации психической энергии, но прежде всего – энергетическому балансу и системе ценностных ориентации, существующих в человеческой психике. Под всем этим он часто подразумевал архетип духа, который, по его мнению, был в высшей степени двойственным и амбивалент¬ным.
Совершенно очевидно, что, исходя из концепции архетипа, Юнг открыл тогда (и позже, во время работы над символизмом алхимии), что сейчас изучает психоанализ, исходя из концепции личности, называя его нарциссизмом. Не только психоаналитики считают термин «нарциссизм» чрезвычайно многозначным и па-радоксальным; многие другие психологи также отмечали, что по-нимание феномена нарциссизма и его трансформации в содержа¬нии психики может стать очень ценным. Получается, все то, что в свое время отвергалось Фрейдом после их разрыва с Юнгом, сей¬час, образно говоря, ломится в психоаналитическую мысль через черный ход под именем нарциссизма.
Психоаналитики (особенно те из них, которые считают себя приверженцами школы объектных отношений) в своей работе ис-ходят из концепции психической структуры, возникающей и раз-вивающейся в результате интроекции переживаний индивидуаль-ных отношений, и рассматривают возможности трансформации сформированных таким образом внутренних объектов. Но, как правило, такие аналитики не считаются с наличием архетипичес-ких психических реалий и не придают особого значения интровер-сии и творческому воображению, которые способствуют их акти¬визации. Кроме того, существуют такие аналитические процессы, в которых архетипические факторы явно становятся определяю¬щими. Эти архетипические факторы потенциально существуют в коллективном бессознательном или в объективной психике – в ос¬новном как системы, которые в силу своей природы имеют дина¬мическую и скрытую возможную форму.
В психоаналитической литературе широко распространен предрассудок, отрицающий реальность архетипической психики, само наличие которой, как считается, противоречит существова¬нию внутреннего мира интроектов. Даже Винникотт, который обычно был крайне чувствителен и к реальности психики, и к не-обходимости уважать тайны внутреннего мира пациента, при об-суждении мистицизма все-таки возвращается к концепции интро-екции:
«Размышляй над психологией мистицизма, обычно концент-рируешься на осознании мистического отчуждения и ухода в свой индивидуальный внутренний мир воображаемых интро-ектированных образов. Возможно, мы не обращали достаточ¬но внимания на мистический уход, в состояние, в котором че¬ловек может тайно общаться со своими внутренними объекта¬ми и феноменами; потеря контакта с внешним миром, в котором существуют другие люди, уравновешивается усилением так называемого чувства реальности»30.
Здесь Винникотт по крайней мере отдает дань интроверсии и реальности психики, что само по себе очень необычно для ана-литика фрейдистской ориентации. Однако внутренние объекты мира мистических переживаний вряд ли могут быть сведены к «воображаемым интроецированным образам». В лучшем случае они могут дать пищу для размышлений, которые приведут к ка-ким-то выводам, но лишь путь переживаний, которые всегда явля-ются новыми, неизменно ведет к открытию новой архетипической реальности.
Переживание нарциссической личностью своего несовершен-ства в области интроверсии и воображения связано с крайне не-гативным индивидуальным полем интроецированных образов. Так как эго-сознание нарциссической личности не ожидает ника¬кой внутренней поддержки и не верит в свои внутренние ресурсы, оно избегает интроверсии и активной работы воображения, за ис-ключением редких случаев пассивного исполнения желаний. Од-нако активизированные потенциальные архетипические факторы ведут себя подобно внутренним объектам, но зачастую обладают значительно более высокой энергией, чем индивидуально интрое-цированные объекты. Так возникает возможность для возникнове¬ния интроверсии и воображения. Их развитие существенно облег¬чает возможность позитивного протекания архетипических про¬цессов. И тогда энергия, которая подпитывала нарциссическую деятельность, защитные механизмы и самолюбование, начинает служить своей истинной цели – раскрытию индивидуальности, которое направляется центральным архетипом – Самостью.
Пока мы имеем дело с интровертированными объектами и творческая функция воображения приписывается деятельности Эго, процесс аналитического лечения нарциссических расстройств является неполным и нестабильным. Внутреннюю субстанцию, к которой, собственно, и обращается интроверсия, по традиции на-зывали душой. Вот почему проблема нарциссизма, которая на пер-вый взгляд кажется такой поверхностной, в действительности уводит нас очень глубоко. Ибо проблемы, присущие личности с нарциссическими расстройствами, связаны с глубокой душевной мукой.
Глава 1
Первая стадия трансформации:
клинические аспекты
^> 1. Психоаналитический и архетипический подходы
Основная трудность в описании феномена нарциссизма с психоаналитической точки зрения на состоит в том, что авторы, работающие в этой области, часто имеют противоположные взгля-ды. Давайте сначала познакомимся с очень разными взглядами Отто Кернберга и Хайнца Кохута на пациентов, страдающих нарциссическими расстройствами личности. Вот что пишет Керн-берг:
«Эти пациенты проявляют слишком высокое самомнение в отношениях с другими людьми, а также огромную потребность в том, чтобы те их любили и обожали, тем самым демонстри¬руя интересное противоречие между высокой степенью инф¬ляции по отношению к самим себе и чрезвычайной потребнос¬тью в том, чтобы собирать психологическую дань с других. Их эмоциональная жизнь оказывается крайне поверхностной. В их переживаниях очень мало эмпатии к чувствам других, они получают от жизни очень мало наслаждения по сравнению с данью, которую собирают с окружающих или извлекают из своих грандиозных фантазий; при этом они ощущают сильную тревогу и тоску, как только кончается свет какого-то внешнего источника и сразу не появляются новые источники света, под-питывающие их самооценку»31.
Особенно он отмечает роль зависти, ярости и ненависти:
«Эти пациенты испытывают огромную зависть к другим лю-дям, которые, по их мнению, обладают чем-то таким, чего нет у них, или же к людям, которые, по их мнению, просто получают
от жизни наслаждение… В первую очередь таким пациентам не хватает подлинного ощущения грусти и скорбного сопере-живания; их главная личностная черта – отсутствие способно-сти к выражению депрессивных реакций. Если их покидают или разочаровывают люди, которые были с ними как-то связа-ны, они могут проявлять поверхностное чувство, с виду напо-минающее депрессию, которое впоследствии превращается в обиду и гнев, наполненные мстительными фантазиями, но при этом не переживают подлинной грусти от потери человека, ко-торого они как-то ценили»32.
Нарциссическая личность, пишет Кернберг, смотрит на дру¬гих людей как на «теневые объекты»:
«Они бессознательно делят людей на две категории: на тех, у кого внутри имеется приготовленная для них потенциальная «пища», которую такой пациент должен как-то извлечь, и тех, которых кто-то уже опустошил и потому они не представляют для него никакой ценности. К тому же им иногда кажется, что эти теневые внешние объекты заряжены высокой и очень опас-ной для них энергией… Установка таких пациентов по отноше-нию к людям является или задабривающей (и тогда они извле-кают из людей все, что им нужно, а затем отбрасывают их в сторону), или же боязливой и опасливой: другие могут на них напасть, могут использовать их и заставить им подчиняться. В основе этой дихотомии лежит еще более глубоко скрытый об-раз отношений с внешними объектами… Это образ голодной, яростной пустой самости, наполненной бессильным гневом, обусловленным фрустрацией, и отстраняющейся от внешнего мира, который кажется им исполненным такой же ненависти и мести, как та, что существует внутри них»33.
У таких пациентов жизненной силой обделен не только мир внешних объектных отношений; оказывается, что страдания испы-тывает и внутренний мир образов объектов:
«Интериоризированные представления об объектах приобре-тают характеристики реальных, но в общем-то безжизненных, теневых людей…
Чтобы обезопасить себя от переживания зависти, таким пациентам требуется обесценить все, что им достается. В этом заключается их трагедия: они испытывают очень сильную по-требность в других и вместе с тем не могут признать того, что они из них нечто извлекают, ибо это пробуждает в них огром-ную зависть»34.
Для Кернберга единственный плюс таких пациентов заклю-чается в том, что у них имеется
«относительно устойчивая социальная адаптация, импульсив-ный контроль и так называемый «псевдосублимационный» потенциал, а именно способность к активной, плодотворной ра¬боте в тех областях, где они в какой-то мере могут удовлетво¬рять свои амбициозные фантазии, вызывая восхищение окру¬жающих»35.
Описание Кернберга дает нам очень конкретное и весьма без-радостное представление о личности, страдающей нарциссически-ми расстройствами. Крайне малое число внутренних объектов приводит к обеднению объектных отношений нарциссической личности; ее психическая структура целиком определяется защит-ными механизмами, препятствующими переживанию зависти, ярости и жгучей ненависти. Рассматривая нарциссическую лич-ность «изнутри», Кернберг видит в ней сплошную монолитную структуру, образовавшуюся в результате регрессивного слияния в раннем детстве образа самости с образами объектов и преимуще-ственно выполняющую защитную функцию. В результате человек утрачивает способность относиться к окружающим как к реаль¬ным людям, а также адекватную оценку своих возможностей, а это, согласно Кернбергу, приводит нарциссическую личность к трагическим ситуациям, которые все чаще встречаются в ее жиз¬ни и с возрастом все хуже ею переносятся36. («Растворение само¬сти и образов объектов» – это психоаналитический язык, который аналитическим психологам следует понимать так: Эго регрессив¬но держится за состояние уробороса, что приводит его к инфля¬ции в результате идентификации с архетипом.)
Однако описание структуры Эго – самость, которое дает Керн-берг и которое в целом отражает его взгляд на нарциссические расстройства личности, не разделяет Хайнц Кохут. Вместо пред-ставления о структуре нарциссической самости как о регрессив¬ном растворении или расплаве, вызывающем патологические нару-шения, Кохут рассматривает эту структуру как состояние задерж¬ки в развитии, при котором самость в целом не разрушается, а лишь сталкивается с препятствиями в своем развитии. Согласно
Кохуту, самость по своей сути является архаичной и находится на эксгибиционистско-грандиозном уровне, что звучит весьма осно-вательно, тогда как согласно Кернбергу структура самости фунда-ментально искажается, особенно при наличии серьезного «рас-щепления».
Кроме того, по сравнению с Кернбергом Кохут придает го-раздо меньшее значение симптоматике и феноменологическим описаниям. Для Кохута главным диагностическим и вместе с тем исцеляющим фактором оказывается процесс переноса-контрпе-реноса:
«Несмотря на изначальную неясность в определении симпто-матики, самые существенные симптомы обычно можно опре-делить тем четче, чем дольше длится анализ, особенно если в какой-то форме начинает проявляться нарциссический пере-нос. Пациент будет описывать слабое переживание чувства проникающей пустоты и депрессии, которое, в отличие от пси-хоза и пограничных состояний, существенно облегчается, как только устанавливается нарциссический перенос, – но кото¬рое будет усиливаться при малейшем нарушении отношений с аналитиком. Пациент постарается дать понять аналитику, что бывает время, когда прекращается хотя бы нарциссический перенос, и тогда у него создается впечатление, что он не явля-ется абсолютно реальным или что его эмоции в этот момент оказываются очень смутными; он может еще добавить, что по-терял всякий интерес к работе… Эти жалобы пациента, как и многие другие, указывают на истощение Эго, ибо оно должно себя защитить от недосягаемых высот архаичной грандиозной самости или интенсивного голода, жаждущего удовлетворе-ния от внешнего источника, которое может повысить его са-мооценку»38.
Согласно Кохуту, сильная ярость и особенно зависть не яв-ляются характерными чертами только нарциссической личности, но их можно рассматривать как переходные аффекты, вызванные недостаточной эмпатией. Сама структура личности, слившаяся с Эго грандиозно-эксгибиционистская самость для Кохута обуслов-лены задержкой в развитии личности, которую можно устранить при проявлении описанного им нарциссического переноса.
Кохут определяет две главные парадигмы переноса, которые он называет идеализированной самостью и грандиозно-эксгиби-ционистской самостью. В этой главе мы их обсудим подробно, а пока можем отметить, что автор рассматривает их как естествен¬ные формы развития самости, которые требуют раскрытия в пси-хотерапевтическом процессе. С другой стороны, Кернберг рас-сматривает идеализацию и возвеличивание как вспомогательные факторы, которые служат защитным целям, прежде всего защите от переживания зависти. Таким образом, Кохут отмечает позитив¬ную возможность трансформации, существующую при нарцисси¬ческих личностных расстройствах, тогда как Кернберг делает ак¬цент на их негативных аспектах разрушения и контроля.
Далее последует сжатое изложение взглядов Кохута, сделан-ное Паулем Орнштейном:
«Самость является биполярной конфигурацией, на одном полюсе которой происходит трансформация архаичной гран-диозности и эксгибиционизма в основные притязания, цели и устремления самости. На другом полюсе этой конфигура¬ции – трансформация архаичной идеализации в основные иде-ализированные ценности и интериоризированные руководя-щие принципы. Дуга напряжения, которая возникает при этом между полюсами и которую описывает Кохут, объемлет все внутриличностные таланты, склонности и способности, кото-рыеможетиспользовать ядерная самость,чтобы выразить свою основную структуру, которая содержится в ее глубине. Эта ядерная самость – первый сформировавшийся комплекс пси¬хической организации, склонный к ослаблению и фрагмента-циям. При таких фрагментациях интенсивность возникающих отдельных влечений может указывать на то, что они являются продуктами распада самости. Таким образом, по мнению Ко¬хута, ни нарциссическая ярость и склонность к разрушению, ни инфантильная сексуальность сами по себе не являются пер¬вичными психологическими образованиями. Первичные пси¬хологические образования – это связи самости со своими объектами самости…
Эмпатический отклик объекта самости позволяет сфор-мировать психическую структуру в результате процесса пос-ледовательных интериоризаций. Так, шаг за шагом, наряду с развитием структуры происходит ее наращивание. Недоста-точная последовательность в развитии грандиозного объекта самости приводит к отсутствию у человека возможностей сле-довать своим целям и удовлетворять свои амбиции, к отсут-ствию у него способности получать удовольствие от своей фи¬зической и умственной деятельности, а также к отсутствию у него постоянной адекватной самооценки.
Таковы характерные особенности личности, страдающей нарциссическими расстройствами. В процессе развития идеа-лизированного родительского образа, другого полюса биполяр¬ной самости, дефицитарность его структуры впоследствии при¬водит к отсутствию контроля над влечениями, канализирова-нию и нейтрализации функций, которые будут проявляться в нарушениях поведения.
Эта схема очень хорошо подходит, если уделять особое внимание психопатологии родителей, особенно патологии са-мости, развивающейся ядерной самости и характерным направ¬лениям наращивания психической структуры в ходе лечения путем последовательных интернализаций в процессе специфи¬ческих переносов, обусловленных отношением самость-объект»39.
Настойчивость Кохута в отношении фундаментальной пози-тивной природы самости, раскрывающейся через эмпатию, вызва¬ла заметную реакцию его коллег-психоаналитиков. В частности, Серлз обращал особое внимание на проблемы, вызванные нега-тивными эмоциями в процессе контрпереноса:
«Этот вопрос очень тонкий и сложный, поэтому мне кажется, что невозможно полностью различить, будет ли аналитик, эм-патически чувствующий диссоциированные образы пациент¬ки, ощущать их как свои собственные или же он будет в какой-то степени переживать части своей истинной самости, которая никогда не была полностью проанализирована…
Несмотря на очень многое, что мне нравится в концеп¬ции Кохута, мое главное критическое замечание заключается в том, что он дает нам портрет аналитика, который, по моему ощущению, является несколько пресным в своей доброте, че-ресчур мудрым и неспособным ненавидеть. Я просто не могу это принять. Для меня такой взгляд на аналитика является слишком нарциссически угодливым по отношению к самому себе…
То, что не отмечает Кохут и что, на мой взгляд, заслужи-вает самого пристального внимания, – это негативный контр-перенос, степень которого может быть очень высокой при ра-боте аналитика с нарциссическими пациентами. Аналитик не-избежно регрессирует в процессе сессии и в восприятии паци-ента будет идентифицироваться с так называемой «плохой ма-терью» из прошлого пациента. В таком случае аналитик неиз-бежно реагирует на пациента подобно раздраженной и даже разозленной бесчувственной матери. Мое впечатление тако¬во, что чувства, возникающие при контрпереносе в ходе рабо¬ты с такими пациентами, крайне негативны, поэтому у ана¬литика появляется сильное стремление к регрессу, чтобы как-то справиться с сильным негативным восприятием пациента. В результате аналитик начинает говорить с нарциссической яростью пациента, имевшего бесчувственную мать. Я бы про-сто считал само собой разумеющимся такое неизбежное появ-ление нарциссической ярости у аналитика в качестве ответ¬ной реакции на ограниченные способности пациента к прояв-лению чувств… Я бы отметил еще раз, как раздражающе воздействуют на аналитика такие пациенты, как они оживля¬ют у него идеализированные реакции «объекта самости» по отношению к себе и как потом они раздражают аналитика, так что ему приходится разбираться с собственным раздражени-ем, разочарованием и яростью.
…Полезно периодически напоминать самим себе о том, что роль аналитика предполагает способность ненавидеть и умение использовать эту способность»40.
Аналитик, работающий в соответствии с концепцией Кохута, гласящей, что правильное восприятие ненависти, ярости и других негативных эмоций, особенно если рассматривать их как продук¬ты распада личности, вызванного уязвленной самооценкой, умень¬шает количество связанных с ними проблем, в отличие от того, что считает Серлз41. Но вопрос заключается не в обладании способ-ностью «ускользнуть» из негативных реакций контрпереноса, а в способности делать это в нужный момент или, напротив, исполь-зовать их, когда это потребуется. В первом случае аналитическая ситуация приводит к образованию терапевтического альянса и со-зданию такой психологической атмосферы, в которой появляется нарциссический перенос, называемый также переносом самости (self-transference).
Если преждевременно начать работать с негативными реак-циями контрпереноса, можно разрушить устойчивое образование нарциссического переноса или даже превратить его в защитную структуру. Разумеется, идеализация может служить и той и дру¬гой цели, но преждевременное использование негативных реакций контрпереноса может привести к превращению идеализации, ко-торая изначально свободна от защит, в защитную идеализацию. Более того, в таком случае можно получить клиническую карти¬ну, напоминающую пограничное состояние, а это обстоятельство помогает нам вспомнить о настоятельных замечаниях Кернберга о том, что структура нарциссической личности может послужить одним из примеров ее пограничного состояния42.
Но я бы порекомендовал обратить внимание на наблюдения Серлза, ибо мой опыт говорит о том, что в самом начале иног¬да бывает крайне необходимо работать только с негативными ре-акциями контрпереноса, для того чтобы мог сформироваться пе-ренос.
В качестве примера можно привести случай, когда ко мне пришел пациент, который прежде несколько раз начинал прохо¬дить анализ и в каждом случае добивался полного контроля над аналитиками: один раз аналитиком был мужчина, другой раз -женщина. Оба идеализировали его и пытались давать интерпрета-ции. На нашей первой сессии я стал осознавать, что чувствую сильное раздражение, и понял, что испытываю бессознательную ярость по отношению к своему пациенту. Я рассказал ему о своем чувстве и спросил, не раздражает ли его мое присутствие. Он от-ветил, что, подъезжая к моему офису, он постоянно размышлял о том, разрешу ли я ему курить во время сессии, а если нет, позво¬ляю ли я курить своим гостям. Затем он быстро пошел дальше, установив контролирующий зеркальный перенос, который больше не позволял мне говорить или размышлять над его вопросами. Однако я уже стал отличаться от его прежних аналитиков, кото¬рые соблазнились его харизмой и интеллектом. С самого начала, распознав бессознательную ярость пациента, я оказался в поло-жении, в котором меня было нелегко соблазнить, и потому немед-ленно установился нарциссический перенос. Если бы с самого на-чала сессии я не отследил свои чувства, возникшие в результате контрпереноса, – а при беседе, протекавшей в духе дружеского контакта, их можно было легко оставить без внимания, – то воз-никла бы защитная идеализация и много времени было бы потра-чено впустую.
Теперь вернемся к обзору разных психоаналитических взгля-дов на феномен нарциссизма. Бела Грюнбергер пытается помес¬тить нарциссизм в расширенную фрейдовскую теорию влечений с ее моделью Эго – Ид – Супер-Эго. Грюнбергер отмечает, что за-мечание Зигмунда Фрейда о нарциссизме как об «абсолютно са-модостаточном [в] его эмбриональном состоянии» и выражение Фрейда «нарциссизм на клеточном уровне» иллюстрируют и его собственную точку зрения, что феномен нарциссизма относится к доутробной стадии развития и к расставанию с этим чистым из-начальным состоянием43. Согласно Грюнбергер, «нарциссизм яв-ляется психическим фактором, присутствующим во время [и даже перед] рождением… абсолютным и настойчивым в своих влечени¬ях инстинкта» 44. Автор уверена в том, что «нарциссизм следует рассматривать как независимый аспект в рамках топографии Фрейда, и тогда он становится таким же психическим фактором, как Ид, Эго и Супер-Эго»45. В нарциссизме не только аккумули¬рована энергия целостного пренатального состояния; он также яв¬ляется ценным источником всех остальных психических факто¬ров, сформировавшихся позже. Согласно Грюнбергер, «в процес¬се своего существования нарциссизм развивается параллельно развитию влечений, функционально от них отличаясь… устанав-ливая отдельную психическую размерность и подчиняясь законам, отличающимся от тех, которым подчиняется инстинктивная дея-тельность»46.
Таким образом, для Грюнбергер нарциссизм оказывается чет-вертым фактором, не менее важным, чем знаменитая триада Фрейда Эго – Ид – Супер-Эго, и вместе с тем имеет собственные характерные «функционально отличающиеся законы». (Сама по себе четверичная структура нарциссизма также была описана Эрнстом Джонсом)47.
Взгляд Грюнбергер можно считать попыткой привнести не¬кую упорядоченность в то, что сами фрейдисты считали хаосом, состоящим из самых разных взглядов на нарциссизм:
«Кому бы ни был адресован вопрос о нарциссизме, он всегда противоречит парадоксальной многозначности этого понятия. Андреа-Сэломе посвятила много времени этому очень важно-му аспекту, связанному с его многозначностью… Она постара-лась объяснить противоположные склонности нарциссических личностей, которые хотят обрести индивидуальность любой ценой и при этом не могут жить, избежав постоянного состоя¬ния растворения… Суть заключается в том, что нарциссизм всегда имеет двойную ориентацию… Таким образом, мы стал¬киваемся с нарциссизмом, который оказывается центростре¬мительным или центробежным, первичным или вторичным, здоровым или патологическим, зрелым или незрелым, частич¬но сплавленным с влечениями или же противопоставленным им, их антагонистом»48.
Вслед за другими исследователями нарциссизма Грюнбергер вторит, словно эхо:
«Можно написать объемное и потрясающее по силе исследо-вание, посвященное историческому развитию этой концепции в работе Фрейда… Однако практическим результатом таких усилий будет чистый хаос, в котором очень трудно отыскать индивидуальный вклад каждого человека. Харт показал нам, как много противоречий кроется под тем явлением, которое называется нарциссизмом, что говорит об отсутствии всякой возможности дать ему более-менее однозначное определение.
Сообщается, что нарциссизм оказывается самым вели¬ким из великих и самой психотической из всех регрессий. Не-которые примеры свидетельствуют о его положительном вли-янии на мужскую потенцию, но в других случаях на него сва-ливают ее недостаток. Его влияние можно обнаружить и в жен¬ской фригидности, и в женской привлекательности. Считалось, что он может нейтрализовать любые пагубные тенденции, но вместе с тем для Эго он является источником тревожности. Он служит защитой от гомосексуальности, несмотря на то, что гомосексуалисты в какой-то мере оказываются «нарциссичны-ми». Сон считается нарциссическим оттоком либидо, а бессон¬ница – замедлением возрастания нарциссизма. Этот феномен используют для объяснения силы инерции и амбициозных ув¬лечений». («Нарциссическое равновесие», Международный психоаналитический журнал, т. 28, с. 106,1947)49
Таким образом, мы убеждаемся в том, что понятие нарцис-сизма крайне противоречиво, оно в пух и прах разбивает все по-пытки дать ему рациональное определение и, по существу, имеет двойное значение. Хотя нарциссические нарушения существуют на любом уровне психического расстройства, в частности, при психоневрозах, в пограничных состояниях и психозах, в после¬дние десять лет особое внимание обращали именно на ту роль, которую они играют в расстройствах личности.
Аспекты нарциссизма, которые исследовали психоаналити¬ки, привлекали внимание Юнга, правда, с несколько иной точки зрения.
Если подходы, которым следовали фрейдисты, могли с уве-ренностью считаться индивидуализированными (основным источ-ником интроецированных структур остаются родительские обра-зы), то для Юнга эти всемогущие образы прежде всего определя¬ли только форму, которую заполняла энергия архетипа. Карди¬нальное различие состоит в том, что концепция Юнга учитывала первобытный исцеляющий психический потенциал, сохранив¬шийся в этой форме, тогда как другие концепции ограничивали терапевтический процесс, так как они лишь реструктурировали интериоризированные в детстве объекты и через новые интроек-ции устанавливали новые внешние отношения, в частности, тера-певтические.
Об амбивалентности архетипов нам хорошо известно из ис-следований Юнга. И, как мы уже знаем, именно эта амбивалент-ность характеризует нарциссизм. В работе «Символы трансфор-мации», как и в других своих работах, Юнг прослеживает про¬цесс трансформации психической энергии. Хотя в этом процес¬се участвует множество архетипов, основным остается архетип духа, принимающий образ героя. Он является автономным, цен-ностно-ориентированным и имеющим ярко выраженную склон-ность к инфляции, если с ним идентифицируется Эго. Духов¬ный архетип – это главный фактор, стоящий за «свободной энер¬гией» или «избыточным либидо», о которых говорит Юнг; он представляет собой архетипическое соответствие той самой «нейтральной энергии», которую Фрейд отождествляет с нар-циссизмом.
Отправная точка Фрейда является экстравертированной, де-дуктивной и клинической; взгляд Юнга – более интроспективный и сосредоточенный на тех уникальных событиях, которые приво¬дят к религиозным откровениям и индивидуальной трансформа¬ции. Данные Фрейда можно назвать более статистическими и на-блюдаемыми; данные Юнга – лишь «точки графика» любого ста-тистического исследования. Следовательно, мышление, имевшее повышенное стремление к науке, больше склонялось к позиции Фрейда. Сейчас архетипическая концепция становится не только более привлекательной, но и считается очень существенной для понимания глубинных психических конфликтов.
С точки зрения психоанализа, нарциссизм имеет не только психическую природу. Несмотря на то, что отдельные авторы, по-добно Кохуту, шли в этом направлении – и даже в 1928 году очень приблизились к юнговскому взгляду на либидо50, – других авто¬ров, таких как Кернберг и Грюнбергер, особенно интересовала связь между нарциссизмом и инстинктивными процессами. Грюн¬бергер приходит к выводу об их взаимной трансформации, при которой «инстинкт оказывается обладателем нарциссических ка¬честв […] поэтому они становятся драгоценными […] и нарциссизм входит в контакт с реальностью»51. Что касается Кернберга, то для него инстинктивные процессы остаются сильно связанными с нар-циссизмом. Таким образом, к уже отмечавшейся ранее двойствен-ной природе нарциссизма, накладывающей свой отпечаток на си-стему ценностей и влияющей на источник инфляции Эго, нам сле-дует добавить влияние этой двойственности на область человечес-ких инстинктов и телесные ощущения.
Добавляя этот «материальный фактор», мы приходим к ис-следованиям Юнга в области алхимии. Хотя в своей работе над концепцией психической энергии Юнг использовал чисто психо-логическую модель (рассматривая психику как «относительно закрытую систему»)52, изучая алхимию, он стал подходить к очень существенному вопросу, связанному с отношением между матери-ей и духом. Несмотря на то, что Юнг явно акцентировал внима¬ние на психическом аспекте, его исследования в этой области опи-раются на фундаментальную концепцию архетипических образов, которые трансцендентны по отношению к материальному и пси-хическому, и эти алхимические образы воссоздали картину их вза-имной трансформации. Алхимический Меркурий, образ, который никогда не переставал исследовать Юнг, больше всех остальных является архетипическим феноменологическим аналогом, кото¬рый называется нарциссизмом.
Подводя итоги своим исследованиям, касающимся Мерку¬рия, Юнг отмечает следующее:
1) Меркурий состоит из всех мыслимых противоположнос¬тей. Таким образом, он представляет собой ярко выражен¬ную двойственность, которая при этом постоянно имену¬ется единством, хотя его многочисленные внутренние про-тивоположности в любой миг готовы распасться на столь же многочисленные и с виду совершенно самостоятельные фигуры.
2) Он и материален, и духовен.
3) Он – это процесс превращения высшего материального в высшее духовное, и наоборот.
4) Он черт, спаситель и психопомп, неуловимый «трикстер» и, наконец, он является отражением Бога в материальном мире.
5) Он к тому же – зеркальное отражение мистического пере-живания алхимика, которое совпадает с opus alchymicum (алхимическим продуктом).
6) В качестве такого переживания он представляет, с одной стороны, Самость, с другой – индивидуационный процесс, а также, в силу бесконечного числа своих определений, -коллективное бессознательное53.
Сходство между психоаналитическим описанием феномена нарциссизма и алхимическим образом Меркурия впечатляет. И двойственная природа, и даже тенденция к расщеплению у них являются общими. И в том, и в другом случае можно говорить об их взаимных превращениях в материальных и духовных процес¬сах. Нарциссизм – это трикстер, который толкает человека ко всем возможным видам инфляции и самовозвеличивания, но при этом в итоге лишает его всяких оснований продемонстрировать это величие. Его воздействие можно сравнить с одномоментным пребыванием в Раю (Грюнбергер), и, по всей вероятности, оно имеет некоторую связь с тем, что Юнг называет «мистическим переживанием искусственного».
В психоанализе (Грюнбергер, Кохут) нарциссизм считается фактором, имеющим отношение к самости, и вместе с тем, по мне-нию фрейдистов, оказывает как положительное (Кохут), так и от-рицательное (Кернберг) влияние на индивидуацию. Обычно структура нарциссической личности вовлекается в процесс инди-видуации настолько, насколько на это способен Меркурий. Как мы убедимся впоследствии, оба вида нарциссизма представляют собой и стремление к индивидуации, и регрессивное слияние об¬разов Эго и Самости. Они являются силой, эффективно препят¬ствующей появлению содержания психики, которое на данном конкретном этапе психического развития может оказаться слиш¬ком беспорядочным, но вместе с тем – той силой, которая поддер¬живает потенциальный рост. Они могут содержать исцеляющую архетипическую энергию и вести себя подобно «нерожденному богу» или же могут последовательно увлекать нас в преисподнюю, накачивая огромной энергией подверженное инфляции Эго. В ре¬зультате идеализации они могут открыть в человеке новое духов¬ное видение мира или же использовать идеализацию преимуще¬ственно в защитных целях, чтобы контролировать зависть. Струк¬тура нарциссической личности может привести к рождению фе¬мининного начала или же к его подавлению в жизненной и теле¬сной сфере вместе с духовностью и сознанием, которые ему сопут¬ствуют. Кроме того, они могут развить в человеке способность к рефлексии или к ее постоянному подавлению, если над его гран¬диозно-эксгибиционистской самостью доминирует стремление к власти.
Я провожу аналогию между нарциссизмом, нарциссическими расстройствами личности и алхимическим богом Меркурием, предполагая, что нарциссизм имеет архетипические корни. В ос-нове описаний Меркурия лежит медитативная рефлексия, а так¬же проекции на материальный мир и на происходящие в нем из-менения, – проекции, в которых сосредоточено трансперсональное содержание коллективного бессознательного и для которых совер-шенно не характерна редукция к вытесненному из сознания лич-ному материалу. Архетипы и архетипические содержания являют¬ся потенциальными психическими паттернами. Как уравнение, которое может иметь много решений, каждое из которых само по себе является полным и удовлетворяет уравнению в зависимости от данной конкретной ситуации, точно так же коллективное бес-сознательное имеет много разнообразных форм, способных кон-стеллироваться в определенных условиях. Эти условия могут быть как личными, так и историческими, а могут быть и просто врожденными, чисто психическими факторами.
Несмотря на то, что юнгианская концепция нарциссических расстройств явно извлекла определенную пользу из фрейдистско¬го взгляда на инстинкт и объектные отношения – особенно это касается образа тела и концепции Самости, – фрейдисты могли бы также извлечь для себя пользу, признав существование архе-типической размерности. Ибо в процессе своего развития Эго сталкивается с разными препятствиями, например, с присущими личностям, страдающим нарциссическими расстройствами, и тог¬да оно становится свидетелем конфликтующих обезличенных сил, энергия которых гораздо выше энергии Эго. Этот поразительный факт клинические теории чаще всего оставляют без внимания, на-стаивая на том, что корни нарциссических проблем лежат в обла¬сти межличностных отношений, особенно там, где имеется недо¬статок родительской эмпатии или органические проблемы, свя¬занные с агрессией.
Некоторые аспекты нарциссизма безусловно коренятся в межличностных отношениях, может быть, даже имеют индивиду-альные органические причины, но ни в коем случае не следует ис-ключать и безличные факторы. Нарциссические проблемы могут быть обусловлены трансформациями, возникающими в коллек-тивном бессознательном. Тогда эти проблемы понимаются как це-ленаправленные, как признаки появления нового образа Самости, стремящегося к своему воплощению, будь то индивидуальная или коллективная форма или они обе, вместе взятые. Они могут пред-ставлять собой именно ответ психики на декларацию Ницше «Бог умер», провозглашенную им много лет назад и с болью привнесен-ную в наш дом в виде фрагментации, которую наше общество со-здает и от которой само же страдает.
^ 2. Профиль нарциссической личности
Описание, которое последует ниже, поможет яснее предста-вить основные черты, характерные для нарциссического рас-стройства личности. Личностная структура каждого из нас име¬ет эти черты, но у нарциссической личности они присутствуют постоянно.
НЕПРОНИЦАЕМОСТЬ ДЛЯ ОКРУЖАЮЩИХ
Когда вы находитесь в присутствии личности, страдающей нарциссическим расстройством, вас не покидает ощущение, что этот человек старается держаться от вас подальше или как-то за-щититься. Часто это сопровождается телесным напряжением и стесненностью. Среди характерных черт нарциссической лично¬сти преобладает крайнее самомнение, поэтому все, что бы ни го¬ворил его собеседник, нарциссическая личность немедленно обра¬щает в историю, фантазию или идею о самом себе. Собеседник при этом чувствует себя лишь неким стимулом, необходимым для того, чтобы нарциссическая личность получала такие ответы, ко¬торые исключали любую возможность полноценного диалога.
ОТВЕРЖЕНИЕ ИНТЕРПРЕТАЦИЙ
Общеизвестен факт, что все интерпретации, которые предла-гаются нарциссической личности, искажаются или оказывают на нее очень слабое воздействие. Если же аналитик старается расши-рить самосознание пациента, интерпретируя его сновидения или другой психический материал в свете семейных или стоящих пе¬ред пациентом жизненных проблем, то интерпретации могут:
1) быть полностью проигнорированы или отвергнуты;
2) приниматься с энтузиазмом только для того, чтобы к сле-дующей сессии бесследно исчезнуть;
3) приниматься и выборочно изменяться с тем, чтобы под-креплять заранее выбранную пациентом идею относитель-но своей личности.
В каждом случае результат оказывается одинаковым: интер-претации становятся бесполезными или даже пагубными.
НЕТЕРПИМОСТЬ К КРИТИКЕ
Критические замечания наталкиваются на огромное сопро-тивление. Человек, страдающий нарциссическими расстройства¬ми, обладает настолько слабым ощущением идентичности, сущ¬ность которой заключается в способности Эго, связанного с Само¬стью, отделиться от Самости и окружающего мира, что любая кри¬тика воспринимается как угроза личности. В основном это имеет отношение к редуктивному анализу, ибо взгляд на себя в контек¬сте любого психического содержания, отличающегося от собствен¬ного представления грандиозной (или подавленной) Самости, угрожает ее идентичности. Прежде чем установится хороший кон¬такт (для этого может потребоваться достаточно длительное вре¬мя), любая критика может привести к внезапному прекращению терапии.
НЕСПОСОБНОСТЬ К ИНТЕГРАЦИИ И СИНТЕЗУ
Пока редуктивный анализ оказывается невозможным или пока не пройден этап работы с нарциссическими переносами, точ¬но таким же пагубным (хотя этот вопрос является более тонким) станет применение подхода, который Юнг называл синтетичес-ким54. Нарциссическая личность является пресимволичной, не способной к восприятию реальности символа из-за постоянно присутствующего слияния Эго и Самости или Эго с внешним ми-ром. Для Эго символ включается в категорию «других», отличную от Эго характеристику объективной психики, и до тех пор, пока он не проявится в виде ипго mystica (мистического союза – лат.)55, что бывает крайне редко, символическая реальность для нарциссичес-кой личности существовать не будет. Таким образом, интерпрета-ции, которые идут по символическим нитям и указывают на пози-тивную, синтетическую природу содержания бессознательного, лишь поспособствуют инфляции уже существующего слияния грандиозного Эго и Самости56.
К сожалению, такое подпитывание нарциссизма пациента становится весьма соблазнительным и зачастую надолго продле-вает терапевтический процесс нарциссической личности при весь-* ма незначительной трансформации. Более того, в результате син-тетического подхода возникает бессознательная ярость, ибо чело-век знает, что у него отсутствует реальный контакт с внешним миром. Как бы то ни было, преждевременный выход в символи-ческую реальность затрудняет пациенту выражение гнева и тем самым действительно препятствует трансформации.
СЛАБАЯ СПОСОБНОСТЬ К ЭМПАТИИ
Известно, что нарциссические личности воспринимают эмпа-тию с большим трудом, поэтому они могут проявлять жестокость и эгоцентризм в ситуациях, когда желательно проявить хотя бы малейшую степень эмпатии. Часто у человека возникает ощуще¬ние, что вопрос заключается не в отсутствии способности к эмпа-тическим переживаниям, а в том, что эти переживания намеренно скрываются из жестоких и садистских побуждений.
ДЕМОНСТРАЦИЯ СВОЕЙ АВТОНОМИИ
Нарциссическая личность отвергает все чувства, связанные с потребностью в другом человеке, так как переживание такой по-требности может пробудить ярость и зависть, способные затопить слабую эго-структуру. Нарциссические личности часто гордятся тем, что у них отсутствуют такие потребности, при этом полагая, что делают очень много для других. Их девиз нередко звучит так: «Я могу это». Если их потребности в принятии и установлении отношений встречаются доброжелательно, они порой ощущают это как снижение самооценки, что может вызвать у них депрессию и энергетическое истощение.
ПОТЕРЯ ОЩУЩЕНИЯ ИСТОРИИ ПРОЦЕССА
Нарциссической личности свойственно маргинальное вос-приятие исторического процесса57. События и ситуации не пере-живаются ими реально, ибо каждая ситуация формируется при посредстве слабого эго-комплекса, обладающего низкой самооцен-кой. Следовательно, аспект, связанный с историческим временем, они ассимилируют лишь в некоторой степени, соответствующей самовозвеличиванию Эго. Другая категория событий, упорно со-храняемая в памяти нарциссической личности, связана с теми си-туациями, в которых у них была занижена самооценка Эго.
История также искажается. Мы уже видели, как нарцисси-ческая личность может искажать интерпретации; эти искажения могут перейти в ложь без границ. Ибо внутреннее давление соб-ственной грандиозности может так подавлять Эго, что оно попа¬дает в ситуации, в которых не реагирует адекватно, а вынуждено лгать в угоду внутреннему стремлению к всемогуществу. Таким образом, реальное историческое событие для нарциссической лич¬ности не является столь значимым, сколь важным является то, как на это событие влияет внутреннее давление грандиозности нар-циссической личности.
Недостаточное ощущение истории может проявляться по-разному. Например, нарциссические личности часто чувствуют себя моложе или старше, но очень редко ощущают точное соот-ветствие своему возрасту. Ощущение возраста может быть весь¬ма смутным и существенно изменяться в зависимости от ситуа¬ции. Другая особенность таких пациентов заключается в их при¬вычке снова и снова повторять одни и те же истории, не осозна¬вая, что они уже рассказывали их своему собеседнику. Такая привычка может казаться особенно неприятной, если человек, указав, что уже не раз слышал эту историю, в ответ услышит: «Это для меня новость» или «Я не думал, что вы на это так от¬реагируете», – чтобы затем снова продолжать говорить на ту же тему. Ощущение «новизны» для нарциссической личности впол¬не реально, но бесконечные повторения будут запутывать и раз¬дражать ее собеседника.
Отсутствие у нарциссической личности чувства времени со-провождается слабой связью с внутренними психическими про-цессами. Это может быть реакцией на давление внутреннего само-возвеличивания, которое (как будет показано позже в разделе, по-священном нарциссическим структурам) может быть представле¬но в образе черного мага или зловещего старца (negative senex). В таком случае отказ от исторического времени говорит о недоста-точном архетипическом потенциале этого внутреннего уровня, ко-торый обусловлен фигурой доброго старца (positive senex) или по-зитивной констелляцией комплекса отца.
НАРУШЕНИЕ МАСКУЛИННОГО И ФЕМИНИННОГО ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ психики
У нарциссической личности нарушаются как маскулинная, так и фемининная сфера психической деятельности. Отсутствует та самая духовная сторона, которая служит соединяющим звеном с творческим началом и религиозными ценностями, а также уста-навливает необходимую позитивную связь с «духом времени» и прежде всего определяет человеческую способность к рефлексии. Вместо нее существует всепоглощающее стремление к власти. При наличии такого контроля все становится детерминированным, ис-ключается любая случайность. Наряду с такой констелляцией, имеющей много сходства со сказочным или фольклорным «чер¬ным магом» или «злым карликом», отсутствует и фемининная сфера бытия (включающая в себя подлинную связь с Самостью и телом); под мощным напором стремления к власти она разлетает¬ся на части, прежде всего – под влиянием негативной феминин¬ной констелляции. На сказочном языке эта констелляция называ¬ется «фальшивой невестой» – негативной материнской фигурой, принимающей образ ведьмы и занимающей место «истинной не-весты». Через образ «фальшивой невесты» Эго ассимилирует со-держание Самости, что приводит его к инфляции и отрицанию позитивного отношения к страданиям. Тогда преобладает ориен-тация на внешние проявления, а не на внутреннюю красоту (см. параграф 10 данной главы).
Когда нарушаются фемининная и маскулинная сферы пси-хической деятельности нарциссической личности (независимо от ее пола), основная тяжесть трансформационного процесса ло¬жится на соединяющее начало, связывающее сознание с бессоз-нательным. Таким образом, для мужчин главные проблемы в ос-новном оказываются связанными с Анимой, а для женщин – с Анимусом58. (В следующем разделе мы увидим, как из проблем, связанных с Анимой/Анимусом, возникает зависть к противопо-ложному полу, которая так часто встречается у нарциссической личности).
Если же Анима принимает позитивную форму, появляется возможность внутреннего отражения, когда связь между Эго и Самостью становится зеркально симметричной. И для мужчины, и для женщины трансформация компоненты противоположного пола порождает способность к единению и близким отношениям с другим человеком, основанным на сознательных установках и существовании общих потребностей. Таким образом, в процессе трансформации нарциссического расстройства личности и во внешнем, и во внутреннем мире рождается или/и возрождается соединяющий архетип, coniunctio.
ВОЗМОЖНОСТЬ ПОЛОЖИТЕЛЬНЫХ АРХЕТИПИЧЕСКИХ КОНСТЕЛЛЯЦИЙ
И внешний, и внутренний мир нарциссической личности оказываются почти лишенными «хороших» объектов. С точки зре-ния архетипов это означает доминирование негативного материн-ского аспекта и аспекта Самости, поэтому внутренний мир вос-принимается как полный ненависти, ярости, зависти и невыпол-нимых требований. Такое ощущение внутреннего мира в конеч¬ном счете приводит к ощущению опустошенности. Именно это ощущение является ключевым в том смысле, что нарциссическая личность получается как бы еще неродившейся (прежде всего это касается положительных архетипических констелляций). Следо-вательно, когда человек чувствует внутреннюю опустошенность и угрозу, что бывает весьма часто, например, в материале сновиде-ний, позитивный внутренний мир уже готов к своему рождению. Но чтобы это произошло (как будет ясно из последующих обсуж¬дений и клинического материала), необходимо, чтобы установил¬ся стабильный процесс переноса-контрпереноса.
Пока происходит позитивная констелляция внутреннего мира, рефлексия и воображение принимают поверхностную фор¬му, видимость подменяет глубину. Но с появлением позитивных архетипических факторов появляется и возможность воображения творческой деятельности; человек больше не плавает на поверхно-сти жизни и бессознательного, а ощущает способность проникнуть в обе эти сферы. Это обстоятельство свидетельствует о трансфор-мации нарциссической личности.
^> 3. Проблема зависти и ярости
Кернберг и его последователи отмечали важную роль завис¬ти у нарциссической личности, тогда как Кохут и его школа счи¬тали зависть, ярость и другие аффекты следствием недостаточно¬го проявления эмпатии. Вопрос, связанный с сильными негатив¬ными эмоциями, является плодоносной почвой для аргумента privatio boni (отсутствия феномена зла), когда зло воспринимает¬ся только как отсутствие добра, темнота – как отсутствие света и т.п. Юнг возражал против такого взгляда; он настаивал на том, что темная сторона души обладает сущностной реальностью59.
Нет никаких сомнений в том, что такие эмоции, как ярость, ненависть и зависть, в существенной степени присущи нарцисси-ческой личности. Фактически нарциссическая ярость имеет осо¬бое свойство: она не умеет прощать. Можно только поражаться, как эта ярость может жить в бессознательном, оставаясь незатро¬нутой событиями, происходившими после травматической ситуа¬ции. Можно изумляться тому, как по истечении многих лет чело¬век может снова испытывать ярость, будто он опять переживает травматическое событие.
По моему опыту, правильное отношение аналитика к траги-ческой истории в прошлом пациента не приводит к исчезновению родившейся ярости, но может придать ей творческую направлен-ность. Как правило, гнев и ярость оказываются катализаторами, придающими силу процессу трансформации личности, страдаю¬щей нарциссическими расстройствами. С аналитической точки зрения, при отсутствии необходимого эмоционального контакта взрыв ярости, безусловно, считается пагубным, но игнорирование ярости в равной степени может привести к тупиковой ситуации, в которой трудно говорить о существовании трансформации.
Зависть, то есть чувство, которое говорит нам: «Всего, что мне так необходимо, я не могу достичь, а потому буду вредить или даже совсем уничтожу недостижимый для меня объект», – это одна из наиболее трудных эмоций для переживания и интегра¬ции60. Зависть, которую люди часто называют «сглазом», являет¬ся основной характерной чертой нарциссической личности. Она может принимать крайне разрушительную форму, но может быть и малозаметной и способствовать обесцениванию именно того не-досягаемого для человека качества, в котором он больше всего ис-пытывает необходимость (например, в поддержке, душевном теп¬ле, телесном комфорте и т.п.). В таких случаях нарциссическая личность часто относится к людям так, как раньше, по ее ощуще-ниям, относились к ней окружающие.
Очень часто истоки зависти следует искать в детстве, ибо может оказаться, что в детстве нарциссическая личность была объектом родительской зависти. Как правило, родители не так редко бессознательно испытывают зависть к талантам и способно-стям своих детей. В подобных случаях дети слышат: «В тебе что-то есть», но в такой фразе содержится скрытое послание: «Я нена¬вижу тебя за это». В ответ психика ребенка идентифицируется с ощущением своей особости и отвергает ощущение себя объектом ненависти – то есть происходит расщепление психики. Чувство особости постоянно подпитывает инфляцию, которая служит за-щитой от ощущения себя объектом ненависти.
От нарциссических пациентов часто можно услышать, как ими гордились и поддерживали родители, но вместе с тем они го¬ворят и о том, что им приходилось держаться от родителей на рас¬стоянии и испытывать странное ощущение тяжести (disease) в их присутствии. В процессе анализа часто проявляется скрытое чув¬ство, связанное с воспоминаниями о том, что тебя ненавидели, об ощущении себя объектом сильной ненависти. Весьма существен¬но восстановление в памяти этого скрытого ранее чувства в про¬цессе анализа, иначе негативные эмоции останутся в подавленном, расщепленном состоянии, а это означает продолжение самовозве¬личивания негативным, защитным способом, исключающим вся¬кие изменения, которое с возрастом становится все хуже и хуже.
Зависть может заполнять всю жизнь нарциссической лично-сти. Муж может испытывать зависть к деятельности своей жены, к фемининности, к способу ее бытия. Ему становится нужно все, чем бы она ни обладала. Женщина, страдающая нарциссическими расстройствами, может испытывать зависть к физическим воз-можностям своего партнера, к его деловой хватке и легкости, при-сущей его социальному положению. Нарциссическая личность может совершенно не осознавать свою зависть, ибо допустить ее в сознание было бы «слишком мелко» и побудило бы человека требовательнее смотреть на самого себя и благожелательнее отно-ситься к другому человеку.
Оказывается, что глубинные причины такой зависти связаны с тем, что у нарциссической личности недостаточно развиты ком-плементарные половые психические компоненты – мужская Ани-ма и женский Анимус61. Поскольку они в существенной степени ассимилированы грандиозно-эксгибиционистской формой Само¬сти, то ощущается недостаточность характерной для них функции связи человеческого сознания с внешним и внутренним миром. Вместо рефлексии и отношений с внешним миром мы сталкива¬емся с навязчивостью и постоянным самомнением.
Если Анима и Анимус не выполняют своих функций, лично-стная идентичность будет либо в существенной мере определять¬ся социальным аспектом, либо оставаться нестабильной. Это обус-ловлено тем, что комплементарные психические компоненты, бу-дучи функциями взаимосвязи между сознанием и бессознатель¬ным, фактически играют роль связующего звена между Эго и кор¬нями его идентичности, которые принадлежат Самости. Нарцис¬сическая личность остро ощущает давление индивидуации и одно¬временно отсутствие живой связи между Эго и Самостью, когда они сливаются в виде ощущения величия и всемогущества. Уже существующая жгучая зависть, кипящая в этом слиянии, подо-гревает зависть к противоположному полу. Для нарциссического мужчины женщина превращается в объект, который содержит в виде его проекций все недосягаемые для него черты фемининно-сти, существующие в мужской Аниме, а мужчина, в свою очередь, становится предметом зависти нарциссической женщины, стремя¬щейся конкурировать с мужчинами в активной деятельности.
Зависть – это темная часть нарциссической личности. Я при-даю ей исключительную важность, поскольку считаю ее «психи-ческим клеем», элементом сродства, скрепляющим воедино все компоненты грандиозной Самости. Работая с завистью и связан-ными с ней компонентами ярости и садизма, можно прийти к дез-интеграции этой структуры Самости. В результате может развить¬ся деятельность Анимы и Анимуса, соответствующая их истинной функции.
Психоаналитический подход к работе с завистью и яростью обычно связывает их источник с внешними объектными отноше-ниями. Однако следует отметить, что эти эмоции, особенно нар-циссическая зависть, могут появиться и вследствие процесса инт-роверсии. Каждый человек под давлением внутренней творческой проблемы часто испытывает ярость, вызванную ощущением сво¬ей подчиненности. Я наблюдал, как это проявляется в сновидени¬ях творческих личностей, испытывавших временные затруднения, в которых образ сновидца испытывал смертельную ярость по от-ношению к некой фигуре, ассоциативно связанной с неспособно-стью к творчеству и вместе с тем претендовавшей на обладание творческим потенциалом. Такая ярость возникала в результате за-ниженной самооценки, нарциссической травмы, заставляющей страдать из-за собственных творческих затруднений и творческой несостоятельности. Этот теневой аспект часто бывает очень труд¬но интегрировать, ибо он составляет весьма яркий контраст с об¬разом грандиозной Самости, присущей нарциссической личности. Однако для продолжения активной творческой деятельности та¬кая интеграция часто оказывается ключевой.
^> 4. Идеализация при переносе и контрпереносе
Термин «идеализация» обозначает процесс, в котором другой человек представляется абсолютно положительным, а также все-сильным, благородным и мудрым, не имеющим ни одной черты, которая противоречила бы его совершенству, – ни одного из при-сущих обыкновенным людям «темных» пятен (например, нена-висть, лживость, поверхностность в суждениях, стремление к вла-сти, склонность к манипулированию, зависть и т.п.). Процесс иде-ализации может прежде всего служить защитной цели, и тогда он предохраняет человека от переживания этих негативных эмоций, или же он может представлять собой здоровую мобилизацию по-зитивной проекции Самости: человеку удобнее «переносить» на другого свои лучшие или желаемые черты, чтобы воспринимать их как личные качества другого человека.
Появление такой односторонней проекции (или переноса) является необходимым этапом, когда раскрывается духовный ас-пект Самости, который при этом превращается в психическую структуру, обеспечивающую жизнедеятельность человека. Для детского возраста это вполне естественно и в то же время это путь, по которому следует психическая энергия в процессе трансформации слившейся структуры Эго-Самость при нали¬чии нарциссического расстройства. За индивидуальным ощуще¬нием творческой активности и намеченной цели, системы ценно¬стей и психической структуры стоит архетип духа62, который, как правило, отчасти ощущается в идеализированной проекции. Роль этого архетипа особенно важна в формировании внутрен¬ней способности к ассимиляции инстинктивной энергии, что по¬зволяет эго-сознанию приобрести новые силы, которые могут ощущаться, например, в возрастании силы воли и способности к самоконтролю.
Как правило, в детском возрасте этот духовный аспект Само-сти прежде всего проецируется на мать, которая становится во-площением архетипической мудрости (ее можно распознать в об-разе Софии), а позже – на отца, который становится носителем образа архетипического отца. Другими носителями этих проекций часто становятся дедушки и бабушки, а также другие значимые для ребенка взрослые. Для него, находящегося в состоянии час¬тичного слияния с внешним миром, вполне естественно пребывать в состоянии психического и физического слияния с этими идеали-зированными внешними объектами. Ибо только через изначаль¬ный союз Эроса (подобный единству матери и младенца) все про¬екции могут быть позже ассимилированы как функции собствен¬ной психики ребенка.
Однако если у родителей отсутствует позитивная констелля-ция духовного архетипа, им очень трудно или даже невозможно правильно воспринимать детские проекции. Отец и мать должны признать, что в восприятии ребенка они являются людьми, не имеющими слабостей и недостатков, а также собственных чувств и потребностей; при этом им следует хорошо осознавать, что в та¬ком восприятии «виноват» не «эгоизм» ребенка, а «богоподобная» проекция духа. Иначе такие проекции будут оказывать на них угнетающее воздействие, и они станут требовать от ребенка, что¬бы тот скорее «становился взрослым». В свою очередь, маленький человек часто взрослеет сам, но делает это преждевременно, ценой появления нарциссических защитных механизмов, предотвращаю-щих направление архетипических проекций на других людей, что препятствует нормальному психологическому развитию. В этом состоит лишь одна из функций нарциссической защиты: она пред-охраняет от повторения страданий, связанных с ранними травма-тическими ситуациями, вследствие отвержения идеализирован¬ной проекции.
Из-за такого раннего отвержения идеализация, которая про-исходит несколько позже, становится частью защитного приспо-собления. Тогда отдельные люди могут подпадать под идеализа-цию, но в итоге их с презрением отвергают из-за несходства с иде-алом. Точно так же всевозможные политические или религиозные правила и каноны сначала могут приниматься с восторгом и счи-таться своими, а затем оказаться чуждыми и совершенно неподхо-дящими. В таких случаях идеализация служит защитой от зависти и презрения по причине недостаточной способности родителей к восприятию архетипической духовной проекции. Следует отме¬тить, что констелляция позитивного духовного архетипа для ана¬лиза оказывается не такой простой задачей, как констелляция идеализированного переноса. Сопротивление такой констелляции воспринимается в процессе развития отношений переноса-контр-переноса.
Когда пациент замыкается на себе, аналитик не может даже предположить, что идеализирующую проекцию можно интерпре-тировать как детскую идеализацию, что говорит о типичной ситу-ации контрпереноса. Тогда аналитик, как правило, испытывает тос-ку и его внимание становится рассеянным. Скрытое «послание» от пациента аналитику таково: «Я не думаю, что тебе действительно интересно и ты согласен с тем, что я считаю тебя идеальным». Ин-терпретация этого послания поможет выявить скрытую ярость по отношению к родителю, когда-то отвергавшему пациента, и теперь соответствующее отношение переносится на аналитика (иногда это происходит в результате каких-то прошлых неудач в анализе иде-ализирующего переноса с этим же или с предыдущим аналити¬ком). Но если ярость находит свое внешнее выражение, у идеали¬зации начинает раскрываться позитивная сторона.
Другая категория реакций контрпереноса обусловлена явле-нием, связанным с тем, что аналитик становится объектом идеали-зации63. На самом минимальном уровне у аналитика это вызывает недоумение и раздражение: он сопротивляется тому, чтобы паци-ент видел в нем бога64. Гораздо более серьезным является контрпе-ренос, при котором возникает энергетически очень заряженное ощущение важности и благополучия. Потребность аналитика в том, чтобы выглядеть перед пациентами именно таким, его соб¬ственный недоработанный эксгибиционизм может передаваться пациенту, вызывая соответствующие чувства65. В них может быть оттенок зависти, скрытое требование выглядеть в глазах пациента всемогущим, а с другой стороны – встречная тенденция пациента использовать аналитическую ситуацию так, чтобы постоянно де-монстрировать свою ценность, доброту и т.п. Часто аналитик начи-нает выходить за приемлемые рамки процесса, делиться с пациен-том собственным материалом или же предлагать ему слишком глу-бокие амплификации, для того чтобы продемонстрировать свои знания. В таких случаях его поведение становится навязчивым.
Такое поведение аналитика вызывает у пациента ощущение, что с ним происходит что-то неладное. Он замечает сильное воз-буждение аналитика и то, что он сам больше не является центром внимания. Обычно в таких случаях у пациента появляется ярость.
Если аналитик осознает свою реакцию контрпереноса и по-нимает, что его энергетическое наполнение отчасти обусловлено процессом, который происходит с пациентом, тогда, попросту го-воря, его эмпатическое понимание вернет пациенту энергию. В результате у пациента возникнет проекция, которая будет спо-собствовать интеграции идеализированного переноса и в конце концов приведет к констелляции у него стабильной духовной Самости.
Но может случиться и так, что ощущение и интеграция Са-мости пройдут интровертированно, в результате индивидуально¬го творческого процесса или нуминозного архетипического пере-живания. Но есть ли в таком случае какая-то разница между инт-ровертированным процессом интеграции и его влиянием на чело¬века и экстравертированным подходом, в котором основной ак¬цент делается на работу с идеализированным переносом?
Разумеется, разница существует. Интровертированная связь с архетипом духа может привести к мощному ощущению религи-озных ценностей, к здоровому отношению к архетипическим про-цессам и, конечно же, к жажде творчества. В том же направлении будет работать функция, способствующая развитию психической энергии. Однако интровертированным переживаниям не хватает готовности проявить подлинную жизненную активность и особен¬но телесного ощущения духовности. Идея бытия «в человеческом теле»66 будет иметь мало смысла для человека, у которого отноше-ния с духовной сферой развиваются в основном интровертирован-но. Экстравертированный способ работы с идеализацией имеет свои позитивные стороны. Он может привести к развитию способ-ностей, но при этом всегда будет ощущаться недостаток архетипи-ческой размерности, которая сравнительно легко достигается пу-тем интроверсии.
Фактически оба этих подхода являются комплементарными; они оба необходимы, тогда как на индивидуальном уровне один в чем-то исключает осознание другого. Они представляют собой пару противоположностей, которые следует объединить в ста-бильное жизненное ощущение духовного архетипа.
^> 5. Зеркальное отражение и зеркальный перенос
Чтобы понять, в чем заключается смысл зеркального отраже-ния, нужно почувствовать, что кто-то эмпатически следует нашим мыслям, чувствам, переживаниям и т.п. Зияющий пробел нашей культуры заключается в том, что правота в ней ценится гораздо выше человеческого отношения. К тому же, чтобы служить зерка-лом для другого человека, требуется желание войти в его мир, от-бросив все критические суждения, и отзеркаливать лишь то, что в нем существует.
Потребность в зеркальном отражении другим человеком су-ществует ровно столько, сколько существует сам человек. Это про-исходит, потому что отзеркаливание – это экстериоризация внут-ренней психической реальности. Оно основано на том, что созна-ние и бессознательное существуют во взаимосвязи, которая явля-ется зеркально симметричной. Эту связь очень хорошо объяснил Юнг, который использовал ее в своем анализе Книги Иова67. Эго-сознание является тем зеркалом, в котором отражается Самость, и потому самосознание Самости и ее развитие зависит от созна¬ния Эго. И наоборот: Эго является отражением Самости, а следо¬вательно, его структура и установки являются зеркальной репли¬кой Самости.
Стабильность Эго зависит от того, как оно внутренне себя ощущает в качестве отражения Самости. Но если коллективным формам религии не хватает нуминозности и символического со-держания Самости, Эго испытывает особые затруднения в ощуще-нии того, что оно является внутренним отражением Самости. А так как индивидуация является процессом, в котором Эго броса¬ет вызов превосходящей его по масштабу целостности (в образе
Самости), на каждом этапе этого процесса оно испытывает потреб-ность в зеркальном отражении, и тем больше, чем более радикаль-ные изменения необходимы для конкретной личности. Когда это развитие стабилизируется, такое отражение начинает меньше за-висеть от эмпатического отражения другого человека, но такая за-висимость обязательно появляется вновь, как только возникает потребность в новых кардинальных изменениях. Решению любой творческой задачи серьезно препятствует постоянное отсутствие внешнего зеркального отражения.
Архетипический образ героя воплощает способность психи¬ки строить новые зеркальные взаимосвязи между сознанием и бессознательным. Но для идентификации с архетипическим геро¬ем совсем не обязательно наличие полного внешнего отражения от другого человека или, возможно, от ощущения человеческого или божественного участия, которое возникает в результате чтения книг или в какой-то иной форме.
Особенно важно отзеркаливание в раннем детстве, в то время, когда между матерью и ребенком устанавливается символическая связь. Поскольку они находятся в общем энергетическом поле, происходящие у ребенка психические процессы проникают в пси-хику матери и наоборот. Но самое важное заключается в том, что тревожность, которую испытывает ребенок при появлении созна-ния, должна испытывать и в какой-то мере воспринимать его мать.
«Отзеркаливание особенно важно в раннем детстве».
Появление эго-сознания сопровождается расстройством или тревожностью, что отражается в многочисленных мифах о творе-нии, в которых миропорядок или сознание порождают беспоря-док68. Чтобы это объяснить, нет особой необходимости быть при-верженцем фрейдистской или кляйнианской концепции «инстинк¬та смерти». Скорее это объясняется естественной тенденцией со-знания к постепенному росту и появлению нового организующе¬го потенциала в данной системе, живущей в конечном времени, независимо от того, примет ли этот процесс роста форму некой упорядоченной последовательности событий, любую временную форму или станет событийной системой Эго.
Матери нужно быть очень чувствительной и рефлексивной в отношении такого беспорядка (disorder), который сопутствует по-явлению сознания у ее ребенка, ибо она является первым носите-лем архетипического образа Самости, главного организующего центра личности. Соответствующее отношение к тревожности ре-бенка помогает констеллировать позитивную Самость как его внутреннюю реальность, а вместе с ней – внутреннее ощущение безопасности и соответствующую внутреннюю функцию упорядо-чивающего архетипа. До тех пор, пока существует такое отзерка-ливание, у ребенка еще не готова внутренняя стартовая площадка для развития. Все изменения будут встречаться с тревожностью и страхом, при этом ощущение идентичности оказывается очень смутным.
Другой формой зеркального отражения является эмпатичес-кое отражение психического содержания личности ребенка. Это означает осознание и отражение его уникальности, всемогущества, ранимости и особенно его эксгибиционизма, который часто прояв¬ляется в энергетическом пространстве агрессивности и сексуаль¬ности. Поскольку ребенок, Эго и Самость неразделимы, в его тре¬бовании «Посмотри на меня» слово «меня» несет в себе особый смысл. В нем сосредоточено свойство Самости ребенка, которая хочет себя продемонстрировать; по сути, это означает, что форми¬рующееся Эго ищет необходимое ему отражение. Если детский эксгибиционизм отражается правильно, то есть если ребенок ре¬ально ощущает, что его видят и слышат, то между Эго и Самостью начинает формироваться здоровое отношение. Растущее Эго уси¬ливает ощущение своей силы и эффективности в окружающем его мире, что означает реалистичный рост его амбиций69. Более того, со временем у него появится ощущение самооценки, основанное на стабильности внешней деятельности, особенно инстинктивной и творческой деятельности. Вместе с осознанием своего тела и своих возможностей в него будет вселяться жизнь.
Однако эволюция эксгибиционистских энергий на этом не заканчивается. Наоборот, так как индивидуационный процесс и Самость ощущаются как подлинное ядро личности, Эго превраща-ется в сосуд, который хранит и отражает красоту Самости, чтобы в нужный момент ее выразить: например, в момент высшего твор-ческого напряжения или во время религиозного откровения. В конечном счете энергия эксгибиционизма ищет свой путь именно к Самости, а не к Эго.
Нарциссические личности, как правило, постоянно испыты-вают недостаток в зеркальном отражении, который, как уже от-мечалось, возникает вследствие родительской зависти. Если соб-ственная идентичность родителей является недостаточной, они становятся чувствительными к тому, как ребенок их любит, и это нечто добавляется к тому, как они себя оценивают, или, наобо¬рот, омрачает их самооценку. Они не только лишаются способно¬сти к зеркальному отражению своего ребенка, но и сами будут стремиться к тому, чтобы получать его от ребенка, который очень остро это почувствует. Часто ребенок ощущает, что у него есть нечто особенное, в чем так нуждаются его родители, и это особенное должно проявляться так, чтобы отзеркаливать родите-лей, ибо его ответные реакции дают им возможность чувствовать себя свободно. С другой стороны, малыш может неуютно и бес-покойно себя чувствовать в окружающей обстановке, и его тре¬вога может быть вызвана дискомфортом родителей, обусловлен¬ным уникальностью их ребенка. Здесь при работе приходится сталкиваться с подспудным чувством зависти, ее омрачающим воздействием, возникающим из-за отсутствия у родителей ощу-щения безопасности и ревности по отношению к своим детям, у которых появляется и развивается идентичность, отсутствующая у родителей. В результате этого процесса Самость уже не явля¬ется любимой и принимаемой – ребенок чувствует, что его нена¬видят.
Именно от ощущения зависти и ненависти окружающих людей нарциссческая личность выстраивает свои защиты. Воз-никающая в результате структура Эго-Самость, с одной сторо¬ны, имеет признаки продукта регрессивного растворения, а с другой – характерные черты запаздывания личностного разви¬тия. Как правило, эксгибиционистские энергетические импульсы ребенка, обычно возникающие в инстинктивной сфере, сталкива¬ясь в данном случае с отвержением, обращаются назад и регрес¬сивно растворяются. В итоге формируется структура, которая на психоаналитическом языке называется грандиозно-эксгибицио-нисткой самостью. Аналитическим психологам лучше известен образ уробороса – дракона, пожирающего собственный хвост, в котором воплощается исходное условие такого личностного раз¬вития70, и уже исходя из этой модели такая растворенная психи¬ческая структура называется защитно-уроборической. Она со¬держит в себе зародыши стремления к личностному росту, но вместе с тем имеет защитную нишу – нарциссическую защиту, которая отрицает наличие потребностей, и этим отличается от здорового уроборического состояния, в котором эти потребнос¬ти адекватно признаются.
Однако изначальная, возникшая при рождении личность по-прежнему существует, готовая раскрыться, как только это будет возможно, поэтому регрессивно растворенную структуру следует также рассматривать в контексте задержки личностного развития. То, что стремление к творчеству нарциссической личности полно-стью не исчезает, может считаться серьезным архетипическим подкреплением в работе с такими нарушениями.
Основной чертой растворенной нарциссической структуры, грандиозно-эксгибиционистской (или защитно-уроборической) самости является ее стремление к контролю над окружающими. Кохут очень метко назвал это явление зеркальным переносом11, ибо именно это качество порождает потребность в зеркальном отражении, при этом оно возникает под видом установления контроля, заставляющего других людей превращаться в зеркало. Для человека, который попадает под такой нарциссический кон-троль, это чувство может быть более или менее сильным, в зави-симости от степени нарциссических нарушений или от потребно¬сти в нарциссической защите. Попадая под такой контроль, че¬ловек может ощущать физические затруднения в дыхании, при¬ступы удушья, а также чувствовать себя не более чем простым «приземленным» физическим существом. Контроль над психикой часто проявляется в затрудненной речи, как если бы что-либо сказанное человеком выглядело «колкостью», двусмысленной по своему содержанию и безусловно обидной. Если преодолеть это затруднение, в результате можно почувствовать себя еще хуже, ощущая пустоту и полное отсутствие всякого эффекта от сказан-ного, за исключением, пожалуй, проснувшейся ненависти. Во всех случаях у человека, находящегося под контролем нарцисси¬ческой личности, появляются сложности в отстаивании своей точки зрения, а центром внимания становится контролирующая личность.
Когда зеркальный перенос развивается в психотерапевтичес-кой ситуации, он представляет собой попытку восполнить суще-ствовавшее в детстве слабое зеркальное отражение, послужившее причиной образования нарциссической структуры. Понимание цели установления такого контроля, который иногда может ока-заться очень сильным, представляет собой задачу первостепенной важности. Это позволяет предположить, что процесс зеркального отражения будет играть свою естественную позитивную роль. Если контролирующее воздействие пациента распознается и при-нимается аналитиком, то становится ясно, что одна из его функ¬ций состоит в том, чтобы пациент почувствовал свою эффектив¬ность.
Несмотря на то, что нарциссические личности оказывают сильное влияние на других и часто производят впечатление уве-ренных и сильных людей, они сами довольно редко чувствуют свою силу и эффективность. Они часто изумляются, узнавая о том эффекте, который произвели на окружающих. Когда пациент бес-сознательно управляет аналитиком, а тот замечает этот контроль и ему не препятствует, возникает ситуация, в которой у пациента появляется ощущение своей силы. Если аналитик не вмешивает¬ся в ситуацию, контроль будет становиться все сильнее и к концу сессии аналитику «будет позволено» что-то сказать.
Ощущение того, что тобой управляют, нельзя назвать самым приятным; оно вызывает у аналитика реакцию контрпереноса, и тогда у него складывается представление о себе как о мудром и всезнающем человеке. В этом смысле аналитик как бы хочет про-изнести: «Мне тоже нужно, чтобы меня видели» или «Мне тоже есть, что сказать». Это навязчивое желание вмешаться, которое можно назвать карикатурой на мудрость, обычно носит защитный характер и является стремлением к идеализации и попыткой «рас-чистить пространство», чтобы выйти из-под контроля пациента. В равной степени такая навязчивость может быть индуцированной реакцией контрпереноса, исходящей из стремления пациента из-бавиться от зеркального отражения.
Очень важен зеркальный перенос, который проявляется в речи пациента, но его важность не становится меньше, если паци¬ент молчит. В любом случае в переносе содержится скрытое по¬слание: «Заткнись и слушай!» Такое сообщение требует от анали¬тика, чтобы он ничего не делал, а только включил всю свою эмпа-тию и постарался понять, что под поверхностью существует вели¬кий смысл: фактически он означает стремление появиться на свет человеческой личности.
Непрекращающаяся деятельность является постоянным условием существования нарциссической личности. Основное убеждение, что для деятельности не существует никаких ограни-чений, а для отдыха – никакой возможности, вызывает у нее ак-тивность, которая кажется бесконечной, будь то внутренняя игра фантазии или внешняя суета с целью достижения максимальных результатов или выполнения максимального количества задач. В таком случае можно сделать большое дело, оставляя в стороне компенсаторные приступы депрессии и растворения личности, ощущения бессмысленного существования, навязчивого стремле-ния делать, лишь бы что-нибудь делать12.
Если терапевт осознает и принимает нарциссический конт¬роль так, что он начинает служить определенной цели, возникает здоровый процесс развития отношений переноса-контрпереноса. Через этот рупор можно трансформировать грандиозно-эксгиби-ционистскую самость, которую «услышала» настроенная на нее аудитория. Навязчивая деятельность может превратиться в реф-лексию, а архаично-грандиозная самость уступит дорогу позитив-ному духовному потенциалу, который получит свое развитие в Самости, а свое отражение – в реалистичной самооценке.
Если успешно пройти этап «заткнись и слушай», может из-мениться и реакция контрпереноса на контроль пациента. Ана¬литик может почувствовать, как возрастает его эмпатия к паци¬енту, и оказывать меньше сопротивления при проникновении в глубину его психики. Контроль по-прежнему существует, но те¬перь он может ощущаться как призыв: «Будь у меня в глубине, там, где существуют мои истинные ценности». Это изменение сущности контроля поразительно. Из субъекта, нагонявшего на вас тоску и казавшегося поверхностным, появляется личность, которая знает, что означает понятие душа. Это происходит так, словно пациент знал об этом всегда и всегда имел тайное пред¬ставление об этом внутреннем, религиозном измерении жизни и о своей личности, но эта тайна была скрыта от его взгляда. Что¬бы проявиться, ей был нужен кто-то еще, а именно тот, кто смог бы ее увидеть на ее истинной глубине; в этом и заключалась цель того отчуждения пациента и его фрустрирующей контролирую¬щей сущности.
Точно так же, как навязчивая деятельность освобождает путь для рефлексии, трансформация грандиозно-эксгибиционист¬ской самости приводит к возможности бытия. Так дает о себе знать фемининная компонента психической деятельности73, о ко¬торой подробно пойдет речь в главах 4 и 5.
^> 6. Смешанный перенос
Критикуя взгляды Кохута на нарциссизм, Кернберг отме¬чал, что идеализированная и зеркальная форма переноса получа¬ются смешанными74. Хотя я не согласен с Кернбергом в его нега¬тивной оценке идеализации нарциссической личности и считаю, что взгляд Кохута на идеализацию как на потенциально позитив¬ный процесс гораздо больше соответствует моим клиническим наблюдениям, мой собственный опыт позволяет утверждать, что очень часто происходит мощное сочетание зеркального контро¬ля и идеализации. Существует немало случаев, когда не пред¬ставляется возможности отнести перенос к чисто зеркальной или идеализированной форме. Однако это совершенно не значит, что мы должны встать на негативную точку зрения по отношению к нарциссической личности; лучше всего исходить из того, что смешение в анализе является prima materia (первоосновой -лат.), где необходимо разделять любую пару противоположно¬стей. В таком случае можно прийти к выводу, что юнгианский подход, основанный, например, на методе амплификации75, час¬то оказывается полезным при работе с так называемым смешан¬ным переносом.
Рассмотрим следующую клиническую картину. В результате слияния сознания и бессознательного пациента возникает контро-лирующий перенос, но в нем содержится скрытое требование иде-альности аналитика, а также его мудрости и всеобъемлющего зна-ния. В данном случае реакция аналитика отличается от общепри-нятой реакции контрпереноса на позитивную идеализацию, когда аналитик идентифицируется с идеальной фигурой и в течение всего процесса изумительно себя чувствует, чем наносит ущерб пациенту76. Чтобы этого избежать, под воздействием принуждения грандиозной самости пациента аналитик чувствует на себе его требование быть для него идеальным, что можно считать здоровой паранойей – процессом, при котором идеализация не только рас-пространяется, но и контролируется. Это происходит, как если бы аналитика проверяли, может ли он (или она) быть идеальным, тогда как контроль защищает пациента от того, чтобы по наивно¬сти не направить свою идеализацию не на того человека. Я встре¬чал эту форму контролирующей идеализации у очень творческих, духовно богатых людей.
Несмотря на то, что амплификации и другие особые методы, которые часто применяют юнгианские терапевты, могут оказать весьма неблагоприятное воздействие на работу психотерапевта в процессе нарциссического переноса и за это всегда платит паци¬ент, искусственное состояние идеализации, вызванное терапевтом, оказывается одним из самых полезных амплифицированных про-цессов. Часто в подобных случаях, когда я мог понять смысл ма-териала сновидений пациента при помощи амплификации теку¬щего процесса, это в какой-то мере напоминало работу с воображе¬нием пациента, как об этом писал Юнг в книге «Символы транс-формации» или Нойманн в «Природе и истории сознания», -тогда перенос разделялся. Постепенно развивалась неконтроли¬руемая идеализация и вместе с ней происходила интеграция энер¬гии грандиозно-эксгибиционистской самости в форме реалистич¬ных установок, а также укрепление силы Эго. В подобных случа¬ях контролирующее поведение пациента не принимало ярко выра-женную форму садистских нападок, которые очень характерны для такого смешанного переноса.
Таким образом, юнгианский подход, который в отличие от психоаналитического использует амплификацию идеализации, более удобен при работе со смешанным переносом. Но встречают-ся и совершенно противоположные случаи, когда идеализация ис-пользуется прежде всего для установления контроля, и тогда та¬кие методы, как амплификация, будут давать прямо противопо¬ложный результат. Здесь еще есть чему поучиться как у психоана-литиков-фрейдистов, так и у юнгианцев, которые много позаим-ствовали из фрейдистской концепции (особенно следует отметить лондонскую школу Фордхэма). Поэтому для одной формы сме-шанного переноса классический метод амплификации может стать исцеляющим, тогда как для другой оказаться настоящим ядом.
В последнем примере, когда идеализация в значительной мере содействует управлению аналитиком, у нас нет другого вы¬хода, кроме интерпретации садистской природы идеализации, осу-ществляемой пациентом. В этом процессе есть два важных аспек¬та, которые заслуживают внимания:
1) У пациента, усиленно распространяющего на аналитика идеализацию ради установления контроля над ним для из-влечения собственной выгоды, под воздействием ампли-фикации часто начинается диссоциация. Естественно, это обычно происходит к концу аналитической сессии, а по-тому еще больше заставляет аналитика почувствовать свою некомпетентность.
2) Это состояние диссоциации возникает в результате сме-шанного садизма аналитика и пациента. Аналитику необ-ходимо уметь его распознать и вовремя сойти со своей по-зиции «всезнающего». Только тогда появляется возмож-ность интерпретировать перенос с точки зрения цели, которую преследует пациент: заставить аналитика быть идеальным, чтобы в конце концов его одурачить.
Дальше последует часть записи моей аналитической сессии с пациентом Ж., мужчиной, обладавшим сильной контролирующей идеализацией. Эти записи относятся к той части нашей работы, в которой мне, наконец, удалось уловить природу процесса перено-са-контрпереноса, после того как произошло отыгрывание «знаю-щих» интерпретаций.
Перенос был контролирующим в сочетании с идеализирую-щим требованием. Отыгрывая это требование, я превратился в нападающего отца, и тогда пациент стал очень раздражен¬ным, у него произошло расщепление и наступила диссоциа¬ция, его просто «не стало». Когда мне удалось его «собрать», стало ясно, что мне следовало быть для него «знающим», ибо это была единственная роль, в которой он воспринимал свое¬го отца. Я смог ему показать, что, перестав быть знающим, я не перестал существовать, сделав так, что обнаружил это он сам.
После этого стал появляться материал, связанный с эди-повым комплексом. Его страх, вызванный желанием на меня напасть, перестал скрываться за мазохистским подчинением, и тогда пациент начал задавать мне прямые вопросы о том, что я думаю о конкретных жизненных ситуациях или сновидени¬ях, записи которых он мне приносил. Мне стало ясно, что здесь по-прежнему существует скрытое послание: меня спрашивали, но одновременно велели заткнуться. Одна его часть задавала вопросы, тогда как другая говорила: «Я не хочу от тебя ничего слышать!» Он был расщеплен с этой частью своей Тени, но постепенно смог это принять.
Когда пациент стал защищенным от ожидаемого им анального насилия, он попытался меня унизить. Он делал все возможное, чтобы заставить меня стать знающим, и когда тер¬пел неудачу, пытался меня соблазнить. В конце концов он осоз¬нал свой садизм, что само по себе было большим достижени¬ем, ибо это означало, что он мог почувствовать природу своей связи с матерью. Пациент открыл для себя, что в этом отноше¬нии преобладает не только любовь, но и в значительной мере садистские влечения. Они появились вследствие идентифи¬кации с энергией отца, который открыто проявлял садизм по отношению к матери.
Главная трагедия в развитии пациента заключалась в том, что он сам тоже оказался объектом отыгрывания отцовского садизма, причем это происходило самым известным и самым жестоким способом: когда у Ж. стали возникать чувства, ха¬рактерные для эдипова комплекса, отец эмоционально отстра¬нился. Как 3-4-летний ребенок Ж. вел себя вполне нормаль¬но: он стал игнорировать отца, ушел в себя, и если отец прояв¬лял к нему внимание, он отвечал ему тем же. Результат оказался весьма печальным: отец совсем от него отстранился, обременяя ребенка своей садистской Тенью. С этим Ж. ниче¬го поделать не мог и затормозился в своем развитии на нар-циссическом уровне, ибо его собственная садистская энергия заставляла его находиться в инцестуальной связи с матерью. В отсутствие отца, который мог бы создавать необходимое на¬пряжение, Ж. никак не удавалось пройти эдипов уровень или выйти за его пределы. В результате произошла нарциссичес¬кая задержка в развитии, которая проявлялась в переносе в виде контролирующей идеализации, в требовании, чтобы я стал его отцом, которой позволил бы ему обрести себя. Одна¬ко это требование унижало и меня – он относился ко мне так, как раньше относились к нему.
Дойдя до этого момента, Ж. интегрировал садистскую энергию, осознав свои желания причинять женщинам боль, а также много других форм, которые принимал его садизм, ког-да оборачивался против него самого. Это были главным обра-зом негативные образы своего тела, ненависть к нему, отно-шение к его ущербности, полноте и т.п. И в моменты проявле-ния садизма в сознании пациента появилась возможность наблюдать, как потеря энергии приводит его к депрессии, а из-бегание этого осознания способствует возрастанию энергети¬ки и быстрому выходу из депрессивного настроения.
В состоянии нарциссической защиты от собственных са-дистских влечений Ж. имел типичную мужскую установку по отношению к женщинам, с характерным для нее нарцис-сическим поведением. Эта установка предполагала проявле¬ние активности со стороны женщины, желание, чтобы она устроила его жизнь. Он ненавидел женщин, которые отстра¬нялись от него или находились в депрессии. Они были нуж¬ны ему, чтобы почувствовать жизнь, а на самом деле – чтобы собрать воедино свою энергию, особенно сексуальную, кото¬рая в его бессознательном была разделена расщепленной аг¬рессией. Он быстро использовал женщин, и они больше не приносили ему ощущения жизни. Поэтому в последнее вре¬мя у него появилось (или он думал, что появилось) желание проникать в женщину, чтобы разбудить ее. Он не имел ни малейшего представления о собственной власти и никогда не продвигался в этом направлении. Такое движение включало бы в себя трансформацию его собственного садизма, измене-ние его влечения, служившего главным образом целям конт-роля, и его тяготения к власти, которое гарантировало бы ему, что женщина от него не сбежит, и стремления к более чутко¬му проникновению. Собрать садистскую энергию и научить¬ся превращать ее в энергию проникновения, отличную от энергии психического насилия, – значит стремиться к тому, чтобы найти ее архетипический источник, который в гречес¬ких мифах воплощается в образах Гадеса, Плутона или Дио¬ниса.
Поиск этого источника для Ж. был связан с огромным страхом, ибо это означало, что его Эго обладает той характер-ной властью, которую он ощущал во время уединения. Быть сильным в этом случае означало быть покинутым.
\ 7. Влияние архетипических факторов на трансформацию
Следующий случай служит яркой иллюстрацией того, как грандиозная самость нарциссической личности трансформирует¬ся в позитивную духовную форму. По всей вероятности, исключи-тельность этого процесса можно объяснить тем, что я не интерпре-тировал элементы негативного переноса, так как в тот момент не осознавал важной каталитической роли, которую играли зависть и ярость. Если бы я последовательно интерпретировал возникав¬шие негативные аффекты, возможно, процесс трансформации про¬текал бы более мягко и гладко. Но в таком варианте данный слу¬чай может служить ярким свидетельством того, как проявивший¬ся архетипический фактор оказался главной причиной исцеления. В самые критические моменты его появления индивидуальные редуктивные интерпретации только нарушили бы исцеляющий творческий потенциал, заложенный в архетипе.
На этот раз моей пациенткой была женщина, которую я на¬зову А., недавно перешагнувшая двадцатилетний рубеж. Ее случай можно назвать типичным для известных нарушений личности; это означает, что проявляющиеся симптомы не играли слишком важ-ной роли. Даже ее частые депрессии по большому счету были вто-ричными по сравнению с ее жалобой на то, что она не видит в жизни ни цели, ни смысла и не развивает свои творческие способ-ности. Она делала многочисленные попытки «найти себя» (вклю-чавшие многократную смену работы, любовные отношения с муж-чинами, которые неизбежно ее бросали, дальние заграничные пу-тешествия и т.п.) и всегда, по ее словам, ей «чего-то не хватало». На анализ она пришла, имея такую установку: «Я пыталась про¬бовать многое, почему бы не попробовать и это?»
Наряду с основной установкой у пациентки была одна осо¬бая жалоба. Когда она ехала на автобусе, ей едва удалось преодо¬леть в себе желание выцарапать людям глаза. Это испугало па¬циентку, поскольку у нее не было уверенности в том, что она сможет с собой справиться и подавить приступ, который, по ее словам, «был как монстр, это нечто, с которым у меня не было ничего общего».
Вскоре установился зеркальный перенос. Если я пытался что-то сказать – сущий пустяк, но какое-то время рефлексировал, то чувствовал, будто собирался сказать что-то такое, к чему меня слегка принуждали, или нечто весьма двусмысленное по содержа-нию. Если это чувство было слишком сильным, пока я говорил, она делала небольшую паузу, а затем продолжала свою речь, буд¬то я ничего не сказал. Это ощущалось так, словно она надо мной возвышалась. Именно так проявлялась ее архаичная власть вели-чия. Чтобы служить зеркалом всему, что она мне рассказывала, я решил просто слушать; обычно такой процесс последовательного подробного выслушивания занимает около недели. Но если ее контроль сочетался со снисхождением, в конце сессии наступало некоторое облегчение, и мне позволялось что-то сказать. Самый короткий комментарий, может быть, эмпатический парафраз ска-занного ей казался вполне достаточным. Через такой пересказ рас-крывался ее эксгибиционизм, находя во мне заинтересованного слушателя.
Первый сон пацентки символически отражал угрожающую ярость, которую она испытывала (в качестве автобусного «монст-ра»), но вместе с тем в косвенной форме он давал характерное ука-зание на существующую энергию в отношениях переноса-контр-переноса. Она видела во сне следующее: «У меня есть яйцо. В нем сосредоточена сила атомной бомбы. Если оно разорвется, то раз-рушит весь мир. Хотя я храню его очень тщательно, все равно оно может легко взорваться».
Обычно яйцо является исключительно позитивным симво¬лом, указывающим на потенциальное рождение новых сознатель¬ных установок. Об этом Юнг писал: «В алхимии яйцо означает хаос, который держит [алхимик], prima materia, внутри которой сосредоточена мировая душа. Из яйца […] будет вылетать орел или феникс, освобожденная душа»77. Как видно из сновидения моей пациентки, ее хаос, негативным аспектом которого была за-вистливая ярость, едва не переполнившая ее в автобусе, имел фор-му яйца. С точки зрения аналитических отношений, яйцо симво-лизировало сгусток энергии при зеркальном переносе. Из хаоса возникало новое психическое содержание, которое, согласно Юнгу, является «sine qua поп (непременным условием – лат.) при любом возрождении духа или человека»’0.
Для нарциссической личности такая ситуация типична. Су-ществует огромный творческий потенциал, необходимый для воз-рождения личности, и одновременно ярость, способная разрушить любой трансформационный процесс. Пациентка чувствовала, что ее так ненавидят, и, в свою очередь, была настолько переполнена
«В алхимической символике яйцо означает… первоматерию (prima materia), внут¬ри которой заключена мировая душа. Из яйца… вылетает орел или феникс, осво¬божденная душа»77 (Codex Palatinus Latinus 412, XV в.).
ненавистью, что любая преждевременная интерпретация могла разбить яйцо, то есть разнести в прах весь трансформационный сосуд, который представлял собой процесс анализа. Как мы уви¬дим позже, в данном случае яйцо содержало не только энергию ярости и зависти Самости, имевшей грандиозно-эксгибиционист¬скую форму, но и потенциал для развития Анимуса79. Два месяца спустя она принесла следующий сон:
«Мне показывают ребенка, находящегося в закрытой колбе. Я вижу только колбу и при этом испытываю сильный страх, так как ребенок сильно деформирован. Он настолько деформиро-ван, что напоминает помещенный в колбу предмет. Но в при-сутствии доктора и меня он начинает преображаться: появля-ются уши, руки, и он принимает человеческий облик. В конеч-ном счете он оказывается маленьким мальчиком с искалечен-ной рукой. В какой-то момент я дотрагиваюсь до этой руки и чувствую боль».
Контейнер, которым ранее служило яйцо, теперь принимает новую форму: он становится прозрачным подобно алхимической vas hermeticum (герметической колбе) – закрытому сосуду, в кото-ром происходит трансформационный процесс. Он содержит «ха-отическую смесь», обладающую грандиозно-эксгибиционисткой энергией, которая в данный момент раскрывает свой трансформа-ционный потенциал.
Результаты этой трансформации можно заметить: малень¬кий мальчик, который развивается так, как в алхимической тео¬рии возрождается из хаоса орел или феникс. Пациентка почув¬ствовала боль ребенка, которая свидетельствовала о возрастаю¬щей восприимчивости к страданию и особенно об осознании сво¬его бессознательного. Тот факт, что она ощущала боль, также го¬ворит об осознании того, что она не является столь неуязвимой, насколько следовало быть ее грандиозной личности, которая так неосторожно обращается с атомной бомбой. Прозрачность сосу¬да означает, что ее процесс достаточно хорошо просматривается как в образном выражении, так и в изменениях поведения, обус-ловленных позитивным развитием ее Анимуса. Так, например, пациентка покинула дом своей матери, где жила до сих пор, и стала жить отдельно. Кроме того, прекратила посещать высшую школу, которую за нее выбрала мать. Она устроилась на работу и стала сама оплачивать свою терапию. Все эти изменения про¬изошли спонтанно: они не стали результатом никакой «воспита¬тельной работы».
Пять месяцев спустя ей приснился такой сон: «Со мной на какое-то время оказался маленький мальчик. Я обняла его одной рукой, чтобы защитить. Он захотел пописать. Я повела его в ту-алет».
В этом сне ребенок из колбы уже значительно вырос. Он хо¬чет пописать, но контролирует свое желание, что говорит о возра-стании его возможностей, о появлении ощущения силы и своей эффективности80. Этого ребенка, символизирующего молодой Анимус и возникающего из грандиозной самости, можно рассмат-ривать как продукт аналитического процесса, порожденного пло-дотворным союзом, который произошел в бессознательном. Так как ее ребенок – ее новые установки продолжали расти, вскоре ей приснился сон, имеющий нуминозный смысл. На шестом месяце анализа ей приснилось следующее:
«Я выглядываю из окна мансарды. На некотором расстоянии я вижу какой-то белый объект, но смутно и не очень отчетливо. Я знаю, что это летающая тарелка, которая меня очень привле-кает. Я кричу в надежде, что кто-то подойдет и увидит ее, но тщетно: тарелку вижу только я одна. Она влетает прямо в окно, рассыпая вокруг искры и звезды».
До этого сновидения мою пациентку мало интересовали сны. Однако этот нуминозный сон ее просто ошеломил и захва¬тил все внимание. Такая реакция для нарциссической личности является типичной. Медленный процесс развития и взросление ее внутреннего «маленького мальчика» оказались недостаточно зрелыми, чтобы победить живущий в бессознательном пациент¬ки страх, что ее окружают только преступления и ненависть. Этот сон вызвал у нее драматическое ощущение новой жизни. Как убедительно показал Юнг, летающая тарелка является сим¬волом Самости81; в данном случае она символизирует центр ее новой идентичности. Это было посещение ее потенциальной це¬лостности, выделившейся, как это было с Анимусом, из гранди-озно-эксгибиционистского слияния. После этого сна у А. стало возникать чувство, что «внутри» нее может быть что-то интерес¬ное и позитивное.
В это время в анализе наступил перерыв (у меня был месяч-ный отпуск), и А. приняла решение закончить лечение. Может быть, на него повлияла ярость, которая появилась у пациентки, когда она на какое-то время почувствовала себя покинутой, и ко¬торую я не успел интерпретировать. Между тем ярость все возра¬стала и получила облегчение в приступе зависти А. к своей мате¬ри. Этот приступ внешне выразился в полной потере контроля пациентки над собой, когда она, полная ненависти, набросилась на мать. После этого А. замкнулась и у нее появилось ощущение, что внутри нее поселилась огромная черная змея. Бессознательное приняло такой образ после того, как из-за наплыва активной яро¬сти оно внедрилось в ее сознание. Это так напугало А., что она вернулась на психотерапию. Это произошло в начале девятого ме¬сяца с момента начала анализа.
Девятый месяц анализа всегда является особенным, посколь¬ку психический процесс следует модели развития физиологичес¬кой беременности. Так и оказалось в случае А. Новое развитие проявилось в весьма драматичной форме. В тот день, когда паци-ентка решила продолжать анализ, она сидела в кафе и слушала музыку. Внезапно она почувствовала на своей спине чью-то руку, хотя сзади никого не было. Чувство было очень смутным, однако она знала, что рука все еще там. В процессе аналитической сессии, рассказывая о своем переживании, она вновь ощутила это прикос-новение, которое стало даже более отчетливым. Вскоре у нее воз-никла ужасная галлюцинация. На руке выросли красные когти и стали царапать ей спину. Это привело А. в ужас, и она воскликну¬ла: «Это мой судья, он наказывает меня за то, что я так поступила со своей матерью!»
Так как в предшествующие месяцы был констеллирован по-зитивный процесс, а новому появлению архетипических образов часто предшествуют сильные переживания, вызванные психичес-кими расстройствами, было бы совершенно неправильно сводить ее переживание только к чувству вины. Я оказал ей поддержку, усилив ее переживание мифологическими соответствиями. Она переживала хаос, который видела во сне и который угрожал ей во время поездки в автобусе. Этот хаос претерпевал существенные изменения, пока ее не поглотил приступ ярости к собственной матери. Эта ярость оказала каталитическое воздействие, сильно ускорившее процесс трансформации. В этот момент передо мной стоял один-единственный вопрос: окажется ли это переживание для нее слишком быстрым и слишком сильным или нет? Сможет ли она с ним справиться?
На следующий день рука была все еще там, но ситуация ста¬ла изменяться. Пациентка ощущала, что на ее спине сидит орел и клюет ее. Страх усилился. Она нарисовала этого орла (рис. 1). Когда я предложил А. с ним поговорить, она сказала, чтобы тот убирался прочь. В результате А. ощутила, что орел стал меньше, но вместе с тем у нее возникло ощущение, что ее наполняет чер¬ная жидкость и она готова взорваться. Стало понятно, что орел не собирается никуда улетать. Когда она попросила его вернуться, чернота стала отступать. Теперь, не разговаривая с ним, А. вновь нарисовала его вместе с чернотой, которую она ощущала (рис. 2 и 3). В течение всего этого времени контролирующий перенос суще-ственно ослаб и принял более мягкую форму идеализированного переноса, позволившего мне провести ее через это тяжелое испы-тание.
Рис. 2
Рис. 3
На следующий день (это был третий день с момента появле¬ния руки) орел все еще оставался на прежнем месте и по-прежне¬му пугал пациентку, что немало меня обеспокоило. Однако на этот раз накануне сессии ей приснился следующий сон:
«По моей руке ползет гусеница в зеленую и красную крапин-ку. Наверное, я ее боюсь. Но кто-то мне говорит, что в этом нет ничего страшного, просто я, наверное, хотела отдать ее кому-то еще, и она продолжает ползти мне на спину. Затем она пре¬вращается в желтую бабочку» (рис. 4).
Рис. 4
Это был хороший прогностический признак. Бабочка – сим¬вол психики, и ее появление во сне свидетельствует о формирова¬нии новой психической структуры. Ее желтый цвет говорит о по¬явлении нового сознания. Как символ Самости она отражает весь¬ма позитивный процесс, протекавший наряду с появлением страшного галлюцинаторного образа орла. Как показал сон, сам орел был предшественником более гладкого процесса. Он действи¬тельно оказался подобным фениксу, вылетающему из алхимичес¬кого яйца.
В последующие дни орел, воплощавший духовное содержа-ние ее Анимуса, постепенно потерял свой обычный угрожающий вид. На пятый день он несколько уменьшился и, по описанию А., теперь стал ее «обнимать» (рис. 5). В отличие от предыдущих ри-
Рис. 5
сунков, на этот раз пациентка была в обуви, что свидетельствова¬ло о возвращении ее реального взгляда на жизнь. В этот день она беседовала с молодым человеком, с которым познакомилась со-всем недавно. Он был художником и настаивал на том, чтобы она составила ему компанию в путешествии на другой континент, что-бы там помогать бедным. Первый раз в жизни она не бросилась без оглядки за мужской фантазией и даже почувствовала некото¬рое отвращение к таким резким и внезапным переменам. На сле¬дующий день ее приятель был особенно настойчив. По мере того, как он становился все более и более требовательным, убеждая ее последовать за ним, она стала ощущать на своей спине орла, но теперь орел ее защищал и был готов наброситься на молодого че-ловека. При этом пациентка заметила, что этот художник был очень не уверен в себе. Ее доверие к нему пошатнулось, и таким
образом ей удалось уберечься от очередного полета фантазии. В конце концов у нее развился позитивный Анимус, «хороший внут-ренний объект».
К концу девятого месяца А. прекратила анализ: она почув-ствовала себя готовой жить своей жизнью на более сознательном уровне. Я видел ее десять месяцев спустя, и тогда у нее ощущение орла по-прежнему оставалось очень реальным. С точки зрения грандиозно-эксгибиционистской самости развитие ее Анимуса тогда было стабильным. Вне всякого сомнения, у нее оставалось еще много материала, с которым следовало работать. В качестве примера можно привести аспект, связанный с наполнявшей ее «чернотой», который оставался вне нашего поля зрения. Это был теневой аспект, преимущественно связанный с завистью. Но на этом этапе для пациентки было важнее продолжать укреплять по-зитивное развитие Анимуса.
Образ орла воплощал архетипическое содержание, служив-шее исцеляющим фактором, который не следовало относить к ин-дивидуальному материалу, не рискуя уничтожить это содержание. Ситуацию, в которой пациентку клевал орел, можно было психо-аналитически редуктивно интерпретировать как симптом мазо-хизма. Однако такой подход, основанный на ощущении личной вины, должен был бы подавлять пациентку, если иметь в виду по-явление у нее архетипа духа.
Отношения переноса-контрпереноса, сначала в форме зер-кального переноса, который позже сместился к идеализации, по-служили собирающим сосудом для бессознательного процесса трансформации самости в ее эксгибиционистско-грандиозной форме. Этот пример иллюстрирует каталитическую роль зависти и ярости, и особенно то, как в процессе трансформации может воз-никать архетипическое содержание, которое в данном случае сим-волизирует орел.
Несмотря на то, что трансформация нарциссической лично¬сти А. оказалась завершенной, отмеченные здесь детали, вне вся¬кого сомнения, сохранили бы свою фундаментальную важность при более длительном и подробном анализе. Мы можем надеять¬ся, что позже женская сфера бытия займет гораздо более достой¬ное место, чтобы Эго лучше смогло ассимилировать зависть и ярость. Если это происходит, то процесс трансформации может быть описан в соответствии с моделью, представленной в конце этой главы.
> 8. Эксгибиционизм и его трансформация
Следующий клинический материал освещает такие аспекты процесса трансформации нарциссической личности, в которой первоосновой (prima materia) являются эксгибиционистские фан-тазии. Здесь речь идет о женщине, которой далеко за тридцать; я буду называть ее Д. Ее случай иллюстрирует:
1) важность проявляющихся грандиозных эксгибиционист-ских фантазий для процесса трансформации нарциссичес-ких структур;
2) как в результате работы на очень глубоком уровне может преждевременно появиться завистливая ярость;
3) как можно использовать каталитическую природу такой ярости при постепенном процессе трансформации гранди-озно-эксгибиционистской самости;
4) каким образом формирование и стабилизация процесса переноса-контрпереноса для нарциссической личности мо¬жет служить аналогом сказочного мотива «испытания же¬нихов»;
5) как трансформированная эксгибиционистско-грандиозная самость может стать позитивным Анимусом, принимаю-щим форму внутреннего зеркала.
Я буду говорить о ситуации, которая сложилась почти год спустя после начала аналитической работы, на том ее этапе, когда возник мягкий зеркальный перенос. В это время стал появляться эксгибиционистский материал: пациентка рассказывала свои ис-тории с чувством стыда, и во сне появлялся ее обнаженный образ. Эксгибиционистские потребности Д. были потребностями в мяг¬ком отражении ее Самости, а не в том, чтобы (как это с ней слу¬чалось) оказаться жертвой физического насилия со стороны мате¬ри из-за ее завышенных требований и находиться в постоянной депрессии, которая при стремлении к самовыражению вызывала у Д. огромный страх. Сначала следовало отзеркалить ее мать, не¬смотря на все пережитки Д., которые были слишком сильными, чтобы разделить Эго и Самость. Она чувствовала себя в безопас¬ности, только оставаясь в состоянии, соответствующем слиянию Эго и Самости.
Термин эксгибиционизм обычно рассматривается в уничижи-тельном смысле. Однако все зависит от эмпатии наблюдателя. Если осознавать ту степень сосредоточенной боли, ту скрытую степень отчаяния Самости и ту степень тюремной ограниченно¬сти Эго, находящегося в полном отчаянии, термин весьма соответ¬ствует его феноменологии и ни в коей мере не является уничижи¬тельным. Быть на виду у всего мира становится первичной по¬требностью человека. Эту потребность следует принять как здоро¬вую и функциональную, иначе не может быть речи ни о каком раз¬витии.
Пока еще не развился зеркальный перенос, а эксгибициони-стские фантазии пациентки только начали проявляться, Д. увиде¬ла следующий сон:
«Я оказалась в огромном открытом амфитеатре, где находится живое доисторическое существо. Оно огромных размеров и за¬полняет весь центр амфитеатра. У него есть крылья и перья, как у птицы, однако у него очень громоздкое тело, и мне совер¬шенно ясно, что оно не может взлететь».
Птица представляла собой очень хороший образ ее фантазий, которыми она жила в течение долгого времени, – фантазий об ус-пехах, любви, власти, деньгах и т.п. Но подобно коротким крыль¬ям доисторической птицы, эти фантазии никогда не опускались на землю. Они не могли сублимироваться в ту форму, которая соот-ветствовала бы ее Эго; они никогда не могли стать эго-синтонны-ми. Вместо этого их наполняла архаичная энергия. Если они дос¬тигали Эго, то есть реальной жизни пациентки в пространстве и времени, это вызывало огромный страх перед эмоциональным по¬давлением.
Маленькие крылья говорили о незначительном идеализиро-ванном переносе. Это могло свидетельствовать о ее огромной ду-ховной сфере, к тому же существовавшей в архетипической фор¬ме. Осознавая наличие этих энергий, пациентка была сильно ориентирована на трансцендентную размерность, но при этом редко находилась в состоянии, позволяющем распространить эту идеализацию на другого человека, чтобы не злоупотреблять ею. Если пространство идеализации оказывается исключительно архетипическим, может существовать тонкая духовная связь – и это является немалым достижением, – но при этом каждый раз возникает страх, что идеализации может превратиться в самовоз-величивание, возникающее в результате ^трансформированных эксгибиционистских потребностей Самости, которой для транс-формации требуется надличностная размерность. Кроме того, при таком положении дел существует очень слабое ощущение воплощенной Самости, а следовательно, и слабое ощущение лич-ностной идентичности, либо оно совсем отсутствует. Д. облада¬ла очень сильным трансцендентным духом, сродни духовной силе архетипической размерности, но при этом она весь¬ма слабо ощущала уникальность своего «жизненного экспери¬мента».
Чтобы не злоупотреблять своими идеализациями, которые пациентка переживала в прошлом, в том числе и в аналитических отношениях, Д. использовала стандартную защиту: она идеализи-ровала мужчин, принимая на себя роль их Анимы82. Такой способ идеализации представляет собой сдерживающий паттерн, но вме¬сте с тем он препятствует интеграции. Таким образом, идеализи-рованного человека можно поработить на всю жизнь. В этом за-ключается некий способ укрепления женской идентичности через идентификацию с фемининной компонентой мужчины, но с точ¬ки зрения психологического развития такая идентификация мо¬жет быть только временной и в конечном счете должна превра¬титься в соблазнительно-контролирующую идеализацию. И тогда появляются основания надеяться, что позже это поможет осознать фемининную компоненту Самости.
Только через свою жизнь как «женщины-Анимы» Д. могла воспринимать духовный мир своего отца. Это был ее обычный способ отношения к мужчинам, другого она не знала. В этом за-ключался позитивный признак развития зеркального переноса; для нее же это означало здоровое отношение к себе. Позже идеа-лизированная форма переноса стала сильнее, но не раньше, чем Д. перестала играть роль «женщины-Анимы», и не раньше, чем трансформировался зеркальный перенос. Это придало ей необхо-димые силы, чтобы справиться с отделением Эго от Самости.
Как я уже сказал, трансформация архаичной структуры Са-мости Д. была вызвана появлением эксгибиционистских фанта¬зий. Сейчас я вкратце изложу последовательность событий. Вы¬разив страх и опасения, пациентка собрала свое мужество и ска¬зала мне, что у нее были фантазии стать лучше всех во всем, за что бы она ни бралась. Она привела массу примеров из своего прошлого. Сначала я не мог понять, почему эти примеры были для нее столь травмирующими. Она рассказала о том, как в без¬мятежном детском возрасте пыталась в чем-то стать первой, на¬пример, в математике, но всегда оказывалась второй. Она была исключительно одаренной, но ей во всем обязательно нужно было становиться первой. Продолжая ее слушать, я почувство¬вал, как во мне где-то очень глубоко шевелится острое ощущение того, как сильно страдала ее душа, не имея возможности саморе¬ализоваться. И я поделился с ней этим ощущением, уверенный в том, что проявляю эмпатию к рассказу, который она мне пода¬рила.
В тот вечер Д. позвонила мне и была очень агрессивна. Она была разъярена на меня за то, что я, по ее мнению, «опекал» ее, подпитывая ее «бедняжку»-Эго. Я удивился, так как был тронут ее рассказом и очень внимателен. Так впервые она выразила мне свой гнев; я ответил, что подумаю над тем, что она мне сказала, и в следующий раз мы с ней все обсудим. К этому времени уже до-вольно долго существовал мягкий зеркальный перенос, и наш ана-литический контейнер оказался в состоянии выдержать вспышку гнева.
Размышляя над ее жалобой, я понял, что совершил ошибку. Я внимал ее рассказам, как если бы это были старые детские фан-тазии, и не мог осознать, что она пыталась до меня донести, как до сих пор испытывает страдания от таких же инфляционных мечта-ний. Ее по-прежнему ничего не устраивало, кроме одного: быть во всем лучше всех, что по-прежнему было невозможно, а потому вызывало у нее состояние психологического паралича. Проявляя эмпатию к прошлому пациентки, я проглядел ее настоящее – со-стояние, в котором находилось ее Эго. Правильнее было бы ска¬зать о том, насколько мне трудно выслушивать эти неуместные эксгибиционистские фантазии.
Кроме того, я недостаточно внимательно отнесся к ее потреб-ности сохранять дистанцию; я был слишком эмпатичен и в резуль-тате оказался назойливым. Хотя на последующих этапах транс-формации нарциссической личности (которые мы будем обсуж¬дать позже и которые имели место в случае Д.) это глубинное про-никновение необходимо, на данном этапе оно было совершенно неуместным. Оно расшевелило скрытую в глубине зависть, а так¬же тайную убежденность в том, что я дразню ее и потом обяза¬тельно брошу. Это было то самое чувство зависти, которое превра¬щается в ощущение «бедняжки».
В результате Д. решила, что в течение следующих несколь¬ких месяцев ей нужно перестать делиться своими эксгибициони¬стскими фантазиями; они были «отложены в долгий ящик». Две недели спустя после той сессии, на которой я сделал ошибку, про¬явив слишком сильную эмпатию, ей приснился такой сон:
«Я нахожусь в замке и верхом на лошади скачу по лестнице вверх-вниз. Позади меня на лошади сидит мужчина. Так он про¬ходит испытание, ибо я раздумываю, выйду за него замуж или нет. Он должен выдержать эту проверку, не упав с лошади и оставшись сидеть позади меня. Но он падает. Он говорит, что может скакать только на своей лошади. Но меня это совершен¬но не интересует. Я не думаю, что выйду за него замуж».
Д. сразу поняла этот сон, обозначавший перенос, и при этом хорошо осознавала такую его интерпретацию: ей следовало позво-лить мужчине (мне) скакать на собственной лошади. Но дело было вовсе не в этой конкретной интерпретации. Гораздо важнее было увидеть, что я не выдержал «испытания женихов», состояв¬шее в том, чтобы удержаться на лошади позади нее – такова была разновидность сказочного мотива, в котором герою достается принцесса, только если он от нее скрывается83.
Подобный паттерн доминирует в работе с нарциссическими расстройствами личности: реакция контрпереноса со стороны ана-литика – в данном случае моя чрезмерная эмпатия – должна быть сдержанной, иначе аналитик станет заметным и перестанет вы-полнять необходимую отзеркаливающую функцию.
Постепенно после этого осознания установились здоровые отношения переноса; фактически она решила «выйти за меня за-муж». Но в это время ей приснился чрезвычайно важный сон, де-монстрирующий, как разбуженная моей ошибкой ярость может стать побудительным импульсом к творчеству:
«Я нахожусь в большом доме. Здесь только что появился ре-бенок-волк, который имеет человеческий облик, но ведет себя как зверь. Обезумевшие взрослые бегают вокруг, стараясь спрятать от него детей – или, по крайней мере, спасти их от него, ибо они видят для себя угрозу в этой полудевочке-полу-волчице. Но она оказывается «своей»; получается, что ее где-то нашли, и каким-то образом стало известно, что она принад-лежала нашему дому, поэтому мы не могли прогнать ее. Я на-чинаю искать маленькую девочку-негритянку из последних сновидений, которая также принадлежит нашему дому, пото-му что чувствую, что она знает, как быть с этим полудиким существом. Я зову ее по имени, мне кажется, ее зовут Кори или Кора. Я просыпаюсь и думаю о том, что полудевочка-по-луволчица – это моя ярость; к ней можно отнестись мудро толь¬ко с помощью чернокожей девочки, которая, быть может, и есть сама растущая Земная Самость».
Для нас обоих было ясно, что «полуволчонок-полуребенок» символизировал вновь возникшую ненависть, причиной которой послужила моя ошибка. Она появляется как угроза всей семье, указывающая на подавление всех негативных аффектов, принятое в семье, а также на то, что переживание этих эмоций было для Д. опасным. Кроме того, эти эмоции могли существовать и в анали-тических отношениях, и, вероятно, именно поэтому предъявля¬лись претензии к этой полудевочке-полуволчице, что само по себе было позитивным знаком.
Маленькая чернокожая девочка, названная Корой (другое имя Персефоны, богини-девственницы в греческой мифологии), в предыдущих снах представляла собой растущую фемининную способность к бытию. Теперь вместе с девочкой-волчонком, во-площением другой стороны – Тени, она составляла полную кар-тину.
Как я уже отмечал, основной форме, которую принимает за-висть, присуща установка «бедняжки». Она отражает такую пози-цию: «У меня ничего нет и ничего не будет». Однако она расщеп-ляется от ярости, от желания «испортить» недоступный для нее объект. Тогда ярость обращается вовнутрь и вызывает реакцию «бедняжки». Д. была раздражена на меня за то, что я открыто одобрял в ней эту установку «бедняжки», что привело к рожде¬нию и обострению ее зависти. «Стратегическое восстановление» от напряженных аналитических отношений в течение нескольких месяцев для нее было необходимо, но, с другой стороны, его мож-но было расценивать как попытку повредить аналитическому про-цессу. Главное заключалось не в анализе этой стороны вопроса, а в сосредоточении внимания на заметном эффекте трансформации, который вызвала ее ярость. Девочка-волчонок действительно по-явилась из ее внутренней «семьи», из ее оставшихся комплексов, что хорошо видно на следующем примере активного воображения:
«Своим внутренним зрением я вижу доисторическую птицу-монстра и то, что я на нее нападаю, причем делаю это не одна, а вместе девочкой-волчонком и чернокожей девочкой. По-мо¬ему, совершенно невозможно описать в красках все, что я вижу, так как тело этой огромной птицы сейчас сияет (оно напоминает печень и отражает свет от своей поверхности), его очертания слабо определены, но тем не менее вокруг это¬го огромного тела существуют противоположные части. Воз¬можно, позже я смогу описать словами, что там творится. У девочки-волчонка маленький топорик, а у Коры – острый нож. Я нахожусь в головах у этой птицы и тоже держу в ру¬ках нож, похожий на меч, но не действую им… Через какое-то время Кора приносит мне кусок птичьего тела, который я пытаюсь проглотить».
Таким образом, ярость стимулировала трансформацию ар-хаической структуры Эго-Самость. Ярость моей пациентки, ко-нечно же, была очень жестокой, как у девочки-волчонка, которая действовала своим топориком, тогда как более тонкие и окульту-ренные части ее личности, Кора и Д., держали в руках ножи, сим-волизирующие Логос. Но нарциссическая личность должна на-учиться позволять своей ярости быть жестокой и недифференци-рованной, ибо она является результатом ранних травматических переживаний, которые часто возникают на превербальной стадии развития. Такая личность должна научиться раздражаться, даже если она «не права», то есть если эмоция существует вне логи-ческого контекста. Это также необходимо для процесса транс-формации.
В другом случае активного воображения птица стала меньше, но сохранила отражающее свойство, подобно зеркалу и поверхно-сти печени. Она стала Анимусом, который мог сдерживать гнев. Это снова указывает на творческую функцию ее раздражения, ибо печень долго считалась вместилищем гнева. И в последнем сеансе активного воображения открывается одна из «противоположных частей» птичьего тела – образ мага.
В психологии нарциссической личности маг является основ-ным образом, подходящей формой выражения маскулинного стремления к власти и всемогуществу, посредством которого «мир находится в твоих руках». Таким образом, через свой Анимус в образе новой птицы Д. начала рефлексировать свое величие, кото-рое парализовало ее своей неосознанной природой и сверхъесте-ственным давлением. При развитии этой способности у нее появи-лась другая – более объективно смотреть на свое стремление к власти и видеть его связь с эксгибиционистскими потребностями (быть лучшей во всем). Эта «маскулинная» способность к внут-реннему отражению дополнила ее фемининные качества, вопло-щенные в образах Коры и девочки-волчицы.
Что касается воплощенных в девочке-волчице зависти и яро-сти моей пациентки, впоследствии они постепенно пришли в нор¬му. Эти аффекты, воспринятые как некая часть процесса транс-формации (что случается при правильной интерпретации) или хотя бы ставшие просто различимыми (поэтому в их природе можно почувствовать теневые стороны), фактически превраща¬ются в способность проявлять потребности. Пациент, зачастую впервые в своей жизни, начинает ощущать себя посвященным во что-то. Изменения в жизни Д. стали происходить именно в этом направлении и были связаны с ее возрастающей независимостью и укреплением личности, ориентированной на реальность. Благо¬даря именно этим изменениям она постепенно смогла реализовать свою одаренность.
9. Страх нарциссической личности
‚ перед бессознательным
Два следующих сна две разные женщины видели в критичес-кие моменты своей жизни. Первый из них связан с последствия¬ми развода после очень неудачного двадцатилетнего брака. Вторая
женщина перенесла несколько тяжелых и очень важных в ее жиз-
ни разводов несколько раньше, и в настоящий момент ей предсто¬ял еще один, поэтому она нуждалась в мудром руководстве свое¬го бессознательного.
Обе женщины обучались терапии и обе очень хорошо знали литературу, посвященную нарциссизму, поэтому содержание их сновидений передано чрезвычайно подробно. Вместе с тем они ничуть не меньше, чем другие, могут послужить примером выра-жения базового страха нарциссической личности: попытка бессоз-нательного войти в контакт с сознанием человека неизбежно при-водит к смерти и не менее того.
1) Я вместе с К., которая говорит, что Нарцисс упал в воду и все, чего он смог добиться, – это утонуть. Я говорю, что вырос цветок. Тогда она отходит, достает несколько тон-ких книжек и тем же унылым тоном говорит, что она слиш¬ком поздно прочитала трагедии Шекспира.
2) Я не могла взять такси, чтобы добраться домой и несколь-ко часов стояла напротив синагоги. Потом ее закрыли. Тог¬да я пошла пешком и вышла на шоссе. Там была какая-то суматоха, и спасатели с фонарями в руках пытались осве¬тить поверхность пруда или какого-то водоема. После дол¬гих поисков им удалось вытащить окоченевшее тело маль¬чика. Он казался мертвым. Но, к моему удивлению, когда я снова на него взглянула (хотя это было ужасно), то уви¬дела, что он, похоже, оживает. У него были курчавые воло¬сы. Его трясло.
В первом сне К. – это молодая подруга, женщина, переживав-шая расставания и одиночество. Но сама сновидица после боль-шого объема работы, проделанной в течение нескольких месяцев, уже очень хорошо могла справляться с этими эмоциями. Следова-тельно, в сновидении ее образ воплощал позитивную установку по отношению к унылой регрессивной Тени. Такая Тень у нарцисси-ческой личности содержит основную систему убеждений. Они заключаются в том, что контакт с бессознательным, отказ от сво¬ей обычной структуры и установок совершенно ни к чему не при-водит; в таком случае нет никакого восстановления, возрожде¬ния – только смерть. В данном случае образ самой сновидицы символизирует прямо противоположный взгляд, смысл которого заключается в том, что наступает нечто новое; в цветке, в который превратился Нарцисс, ей видится символ новой жизни. (Я вер¬нусь к этому сну в главе 4, где будет обсуждаться символический смысл цветка нарцисса.)
Второй сон иллюстрирует тот же нарциссический страх. Сно-видица ассоциировала водоем и чувство, возникшее у нее во сне, с открыткой, на которой был изображен смотревший в воду Нар¬цисс. В соответствии с ее личными ассоциациями, приснившаяся синагога символизировала жизнь в обществе, в котором она жила много лет. В этой жизни преобладало убеждение в том, что ни в коем случае нельзя выражать свое раздражение и другие отрица-тельные эмоции. Там они были абсолютно неприемлемы. Во вре¬мя сна она подошла к этой самой трудной для нее теме. За день до того она рискнула искренне выразить свои женские чувства в трудном разговоре со своим другом, не проявлявшим к ней ни ма-лейшего сочувствия. Как показал сон, в результате появилось не-что, совершенно отличающееся от распада и смерти: это была но-вая жизнь.
Таким образом, нарциссическая личность в существенной мере подвержена огромному страху перед встречей с бессознатель¬ным (под встречей с ним подразумевается любой эмоциональный контакт). Когда складывается такая ситуация, возникает страх: он может проявляться, а может не проявляться, при этом человек может быть один или находиться среди людей. Но нарциссичес¬кую личность от психотической отличает то, что если происходит погружение на эту страшную эмоциональную глубину, у нарцис¬сической личности порой возникает убеждение в том, что никако¬го возрождения уже не будет. Это убеждение часто оказывается ложным. Вместо смерти или вечного хаоса человек находит пря¬мо противоположное – встречу с истинной Самостью, внутренней реальностью, которая целиком зависит от него самого. Таков мой опыт, и потому при работе с нарциссической личностью я сохра¬няю оптимизм.
^> 10. Трансформация нарциссической Самости
При нарциссическом расстройстве личности Самость пред-ставляет собой амальгаму автономных элементов, «фальшивый уроборос». В таком случае между противоположностями нет на-пряжения, которое характеризует здоровую психическую структу-ру. Когда один из элементов доминирует, он теряет связь со все¬ми остальными. При отсутствии этой структуры он берет над ними верх и включает защитную систему, затрудняя и ограничи¬вая сознание. В процессе трансформации, которая происходит при осознании и ассимиляции этих элементов, они создают дифферен-цированную структуру с присущим ей напряжением между проти-воположностями. Тогда Эго начинает стабильно функциониро¬вать.
Внутри этой амальгамы можно распознать четыре основных элемента. Приблизительно их можно представить так:
Тень Черный маг | Идентичность Эго-Персона Фальшивая невеста
1) Черный маг – термин, заимствованный из фольклора, символизирующий психический фактор, который стремится уста-новить контроль и служит воплощением беспредельного величия. Он настаивает на полной определенности во всем, защищаясь от любого проявления спонтанности и случайности. Тогда реаль¬ность приравнивается к его мыслям и потребностям, что вызыва¬ет постоянную демонстрацию его силы, направленной на то, что¬бы все «знать» и все контролировать. Такому всемогуществу по-стоянно требуется зеркальное отражение, без которого появляет¬ся угроза самому его существованию. Хорошим примером этой черты может послужить темная сторона ветхозаветного Яхве.
2) Спутницу черного мага в этой воображаемой амальгаме можно назвать фальшивой невестой. Она воплощает внешнее про-явление ложной связи с Самостью в отношении к власти. Подоб¬но тому, как ведьма в «Белоснежке и семи гномах» хочет зару¬читься ответом волшебного зеркальца, что она прекраснее всех на свете, заколдованная фемининная часть нарциссической личнос¬ти (будь то мужчина или женщина), вместо установления связи между Эго и Самостью, возвращает психическую энергию обрат¬но Эго. Следовательно, человек всегда связывает внешние собы¬тия со своим собственным Эго.
Фальшивая невеста является врагом истинной невесты, во-площающей истинную связь между душой и Самостью, которая отчасти представляет собой способность человека к бытию. Доми-нирование фальшивой невесты приводит к появлению постоян¬ных мыслей и фантазий, и особенно к деятельности, направлен¬ной на повышение самооценки.
Основная отличительная черта фальшивой невесты, зачас¬тую выступающей в союзе с черным магом, состоит в том, чтобы не демонстрировать свои страдания. Это отражало бы ее слабость и мешало стремлению к власти. Наоборот, этот союз демонстри¬рует видимость благополучия: «У меня все в порядке, я все смогу выдержать». Согласно каббалистической традиции, точно такой же была ведьма Лилит во время изгнания невесты Яхве84. Яхве был разделен со своей истинной душой, Шекинах, страдавшей все это время вместе со своими детьми – народом Израиля, до тех пор, пока она вновь не соединилась с Яхве.
3) Идентичность Эго-Персона характеризуется недифферен-цированным социальным недовольством и способностью к адапта-ции. Социальная восприимчивость становится настолько преобла-дающей потребностью нарциссической личности, что Эго не в со-стоянии отделиться от Персоны, которая в этом случае становит¬ся жесткой маской с присущей ей установкой фальшивой невес¬ты, которая парадоксально отрицает потребность в другом челове¬ке. Персона Эго не является индивидуальной; она требует всемо-гущества и совершенства, соответствующих коллективным ценно-стям. Она постоянно жаждет столкновения с невыполнимыми тре-бованиями и часто разрушается от напряжения, что проявляется в виде депрессии и потери энергии.
4) Четвертым элементом является Тень. Ее отличительные черты – зависть и связанная с ней ненависть. Нарциссическая ярость, не прощающая травматических переживаний, возникших из-за самооценки Эго, в значительной степени окрашена в цвета индивидуального ощущения личной жизни. Зависть, подпитыва-емая постоянным убеждением в том, что «ничего никогда не бу¬дет для меня, а только для других, поэтому я буду вредить лю¬бому объекту, от которого можно что-то ожидать», хронически препятствует изменениям, а также интеграции Анимы или Ани¬муса.
В бессознательном нетрансформированном состоянии Само-сти эти элементы не существуют сами по себе, а представляют со-бой части однородной амальгамы. Эта смесь часто образуется в результате регрессивного растворения Эго и Самости; возмож¬но, это растворение происходит в детском возрасте вследствие не-правильного отношения родителей к появлению эксгибициониз¬ма и идеализации. Обычно такой эксгибиционизм привносит¬ся инстинктивной и агрессивной энергией. В своем регрессивном устремлении Эго пытается заново создать изначальный рай или уроборическое состояние, в котором потребности человека подав-ляются, а не автоматически наполняются позитивным родительс-ким опытом.
Процесс трансформации амальгамы в психотерапии напоми-нает возрастание и убывание энергии, которые были известны ал-химикам85. Это круговой процесс, в котором происходит «одухо-творение материального и материализация духовного». Но алхи-мические проекции отражали динамику трансформации внутри Самости, тогда как в психотерапии нарциссических расстройств личности повышение и понижение уровня либидо раскрывается в процессе переноса-контрпереноса. Подобные отношения являют¬ся тем сосудом, в котором содержится этот характерный «круго-ворот», запрещенный регрессивным слиянием Эго и Самости.
Повышение либидо аналогично идеализирующему переносу, тогда как его снижение соответствует зеркальному переносу. Ду-ховный «подъем», возникающий у пациента из-за идеализации родителей, в свою очередь, сменяется «понижением» настроения до индуцированного зеркального переноса (через реальные отно-шения с аналитиком). В частности, так происходит, когда анали¬тик сдерживает переживания собственного эксгибиционизма. Точ¬но так же зеркальный перенос и присущую ему энергию эксгиби-ционизма вызывает эмоциональный «подъем» вследствие индуци-рованной идеализированной реакции аналитика при соответству-ющем энергетическом процессе. В этом смысле подъемы и спады энергии взаимно ощущаются аналитиком и пациентом благодаря «алхимическому сосуду» аналитика.
Хотя эта тема будет преобладать в главе 2 настоящего иссле-дования, здесь также следует отметить, что это зеркало не имеет ничего общего с зеркалом, которое обсуждают неоплатоники в своих комментариях к мифу о Нарциссе, связывая с ним эффект потопления души в материальной и телесной жизни. Это всего лишь функция зеркального отражения. В отличие от неоплатони-ческого отношения к безжизненности материи, современному че-ловеку следует приветствовать этот «спуск» при сопутствующем ему духовном осознании.
Когда у нарциссической личности начинается трансформа¬ция элементов через констелляцию процесса переноса-контрпере¬носа, они ощущаются как отдельные аспекты единого целого. При наличии такой обновленной структуры Самости Эго и бессозна-тельное существуют в постоянной связи с осознанной зеркальной симметрией и постоянно влияют друг на друга.
Четверичная структура, которая возникает в результате трансформации, может быть представлена и описана следующим образом:
Эго
(которое ощущает потребности)
Душа
(фемининная способность к бытию и эмпатии)
Дух или позитивная связь puer-senex (способность к рефлексии и творчеству)
Тень
(прежнее нарциссическое расстройство)
1) Черный маг уступает место позитивному духу; Самость ощущается как «содержание Эго» и его источника, как «отец» и «сын» одновременно. Возникает позитивная констелляция puer-senex. Воплощенное сознание становится доступным для Эго. На¬вязчивая деятельность превращается в рефлексивную.
2) Фальшивая невеста уступает место истинной душе. У страданий появляется позитивный смысл. Психическая энергия канализируется в направлении к Самости и обратно при ее пере-полнении из-за существовавшего в прошлом слияния Эго и Само-сти. Способность быть приобретает истинную ценность. Отноше-ния, а не правота становятся по-настоящему ценными. Человек начинает заботиться в основном о своей душе, и такое отношение приобретает для него значимость, что говорит о трансформации предшествующей установки, в которой преобладало желание де-монстрировать себя. Развивается способность к эмпатии.
3) Эго расстается с Персоной и становится носителем лично-стной идентичности. Появляется способность ощущать и выра¬жать свою потребность в другом человеке. Повышается осознание ярости из-за отсутствия зеркального отражения или неправильно¬го отношения к идеализации, постепенно превращаясь в способ¬ность выражать гнев в приемлемой манере. Кроме того, Эго при¬обретает осознание своей «ничтожности» и начинает испытывать огорчения от переживаний зависти, которые постепенно осозна¬ются как естественные человеческие переживания.
4) Тенью в новой четверичной структуре становится прежнее нарциссическое расстройство. Это означает, что нарциссическое расстройство личности в своей эксгибиционистско-грандиозной форме не исчезает насовсем. Вместо этого оно включается в тене-вую сторону личности, которая для новой личностной структуры всегда остается потенциально регрессивной.
Нарциссическое расстройство личности возникает не только из-за недостаточной материнской эмпатии. Оно представляет со¬бой архетипический паттерн и констеллируется, чтобы защитить новую структуру Самости от проникновения других архетипичес¬ких энергий, как в Ветхом Завете Яхве защищал монотеизм от материнского архетипа. В равной степени это расстройство прояв-ляется в виде сопротивления ранним детским депривациям. Затем оно приводит к слиянию с Самостью, и тогда появляются прежние симптомы эксгибиционизма и грандиозного контроля. Значит, двойственная природа нарциссизма, сохранившегося как тень кон-стеллированной Самости, либо защищает ее интегрированность, либо по-прежнему сопротивляется ее трансформации, тогда как доминирующую роль играют другие архетипические центры.
Главная установка Юнга в отношении неврозов заключалась в следующем: в течение длительного периода времени неврозы служат позитивной цели. Юнг был убежден, что люди, ставшие невротиками, в каком-то смысле являются избранными, так как им волей-неволей приходится иметь дело с бессознательным. Нар-циссические личности могут нести в себе зародыш нового созна-тельного ощущения Самости, при котором материя и дух, подъе¬мы и спады имеют равную ценность. Раз так, им следовало бы воз-вестить об изменении образа Самости, существующего в коллек-тивном бессознательном.
Уроборос, символизирующий и нарцис-сическое самопоглощение личности, и самопроизвольный циклический процесс индивидуации.
УК
Глава 2
Мифология на первой стадии процесса: трансформация маскулинности
^> 1. Введение
Миф о Нарциссе представляет собой образное выражение психического состояния, находящегося между индивидуальным и архетипическим полюсами. Это состояние имеет нечто общее с каждым из этих полюсов и отличается от них обоих. Нарцисс -это образ, воплощающий способ бытия при вступлении в архети-пический мир или, наоборот, способ выхода из него с присущим такому выходу стремлением остаться в архетипической реально¬сти или напряжением, связанным с отделением от нее, презрени¬ем к индивидуальным отношениям, которые должны отличаться от надличностных, или столь же сильным отвержением инаково-сти божественной реальности, которая должна заменить близость живого человека.
Более осознанный характерный образ Нарцисса существует в описании «магическо-фаллической» фазы развития Эго, сделан¬ном Эрихом Нойманном86. Более бессознательный аспект связан с растворением маскулинности и фемининности, которые в главе 1 я назвал соответственно черным магом и фальшивой невестой. Такое растворение противоположностей довольно давно просле¬живалось в мифологии и искусстве. Как отмечал Ф.А. Йетс в сво¬ем труде «Французские академии XVI века», по этому принципу были созданы декорации в Зеркальном зале в Шато д’Анэ, кото¬рые представляли собой пары противоположностей: Трезвость и Пьянство, Любовь Прошедшую и Любовь Вернувшуюся, Лише¬ние Девственности и Торжество Девственности, Нарцисс, проти-вопоставленный Гермафродиту, и т.д.87
Это мифологическое сознание – если акцентировать внима¬ние на «чудовищной» сущности гермафродита, представляющего
собой преждевременное или насильственное объединение проти-воположностей, – позволяет распознать растворение противопо-ложностей в сущности Нарцисса. Но в той же мере оно говорит о том, что мир, от которого Нарцисс стремится отделиться, пока еще не разделен на противоположности. А так как будущее определя-ется архетипом, в перспективе гермафродит предсказывает новое соединение противоположностей^ котором маскулинность и фе-мининность становятся творчески взаимно обратимыми, что, в частности, приводит к тому, что деятельность и бытие обретают одинаковую ценность. Но в расплаве противоположностей (будь то состояние регрессии или состояние, связанное с развитием) «родители мира» пока еще не отделились друг от друга88, в клини-ческом смысле проекция еще не выражается ярко, и потому пре-обладают более ранние архаичные психологические механизмы, такие как проективная и интроективная идентификация89. Мате-ринский мир уже не объемлет и пока еще не освобождает, а эле-менты маскулинной природы по-прежнему связаны с материн¬ским началом в качестве «патриархального уробороса»90 и для дальнейшего отделения ожидают появления духовности в челове-ческих отношениях.
Занимая промежуточное положение (то есть не будучи ни личным, ни архетипическим, а их смешением), миф о Нарциссе представляет собой драму, посвященную отношениям Нарцисса с нимфой Эхо. Его мать, Лириопа, – тоже нимфа, мифологическое существо, по своей природе не была ни божеством, ни человеком; она являла собой нечто промежуточное, и как раз именно это не¬что составляет основу мифа о Нарциссе. И вся эта история может считаться вечной возможностью, существующей в человеческой душе не только в шестимесячном возрасте, когда младенец всту-пает в так называемую фазу отзеркаливания, не только в резуль¬тате фиксации на этом этапе из-за недостатка материнской эмпа¬тии, но в той же мере – в каждый момент, когда Эго соприкасает¬ся со своим архетипическим источником, чтобы затем обязатель¬но отделить внутреннюю связь от пространственно-временной ре¬альности.
Для нашего исторического момента миф о Нарциссе имеет такое же большое значение, как и в другие переходные эпохи, ибо архетипический мир уже перестали держать в напряжении кол-лективно одобряемые религиозные верования и он стал прочно констеллироваться в человеческой душе, действуя подобно магни-ту, втягивающему сознание назад, в архетипическую реальность. В таком случае Эго может казаться нарциссическим, но на самом деле оно будет втягиваться в область «пре-существования». Тог¬да оно может затормозиться в своем развитии, что приведет к по-явлению паттернов, называемых нарциссическими расстройства¬ми личности, или же может возродиться, что повлечет за собой изменение внутренних и внешних объектных отношений: окружа-ющие люди будут считаться отдельными личностями, а Самость -трансперсональной инаковостью. Может появиться новая структу-ра Самости, которая будет гермафродитной в положительном смысле этого понятия: не смесью растворенных маскулинных и фе-мининных элементов, с которыми сливается Эго (и, как следствие, путаницей полов), а соединением противоположностей, устанавли-вающим равенство между деятельностью и бытием и сознательным эротическим союзом с другими и с бессознательным.
Но в процессе перехода или в «заторможенном» состоянии нарциссическое Эго попадает в промежуточную область, в мир нимф, а с клинической точки зрения – в область объектов само¬сти и зеркального и идеализированного переноса. Эти переносы, то есть энергетически заряженные структурированные отношения, связывающие людей при констелляции нарциссического мира, не являются ни индивидуальными, ни архетипическими. Они пред-ставляют собой их слияние и в той же мере являются переходны¬ми между способностью видеть людей реальными, с присущими им человеческими качествами и сферами деятельности, и сознани¬ем архетипического пространства, не имеющего никакого отноше¬ния к Эго.
Как правило, можно определить, являются ли нарциссичес-кие качества личности защитными, предохраняющими связь Эго-Самость, или же они представляют собой фиксированный паттерн и расстройство личности. Но эту разницу трудно уло¬вить, имея только полный перечень симптомов, – для этого нуж¬но воспринимать человека непосредственно91. Причина заключа¬ется в том, что нарциссическая личность может иметь огромную власть над другим человеком (соответствующую магическо-фал-лической стадии в развитии взрослого). Здесь мало общего с властью мага, идентифицирующегося с архетипом, ибо маг пол¬ностью осознает силу и власть, которыми он обладает, а нарцис¬сическая личность – нет. Но бессознательная нарциссическая власть держит под контролем чувства, направленные на объект или «мишень», вынуждая их бороться за свое существование или же постепенно возвращать обратно все, что от нее исходит. Такая власть не возвышает, не дает покоя и одухотворения, то есть все¬го, что может получить человек, сохраняющий связь с Самостью, но не идентифицирующийся с ней.
В этой главе не затрагиваются клинические вопросы, однако в ней мы по-новому подойдем ко многим клиническим аспектам, с которыми сталкивались в главе 1. Здесь мы сконцентрируем внимание на самом мифе о Нарциссе, впервые записанном в VIII веке нашей эры Овидием в «Метаморфозах»; этот миф передава¬ли из уст в уста, изменяли и дополняли комментариями на про¬тяжении всех последующих столетий. В этой литературе найдет¬ся много материала, отразившегося в клинических понятиях со¬временной психотерапии. Но мы пойдем еще дальше и сосредото¬чимся на исследовании феноменологии нарциссизма, позволяю¬щей открыть архетипическую и человеческую размерности бытия и увидеть в них образ Нарцисса.
Не понимая природу связи Нарцисса с архетипическим ми-ром, совершенно невозможно увидеть какую-то цель или значе¬ние, присущие так называемым нарциссическим расстройствам личности; тогда остается лишь свалить их в общую кучу патоло-гических явлений. И самое прискорбное, что эти застывшие нар-циссические состояния останутся частью этой безликой массы в процессе всей человеческой жизни. Но и в этом нет совершенно ничего нового и ничего особенного для нашего времени. В той или иной мере так было всегда, и мы тщательно проследим за тем, как это происходило, и сделаем ряд других наблюдений, следуя тому, как из века в век менялись интерпретации мифа о Нарциссе.
^> 2. Миф о Нарциссе: версия Овидия
Данный перевод мифа сделан Луизой Винж92. Я включил его в эту главу в полном объеме, поскольку нам будут интересны мно¬гие характерные подробности. Миф начинается с восхваления сле¬пого прорицателя Тиресия:
Он, известный и в ближних селениях, и в дальних городах всей Беотии, давал ответы пришедшим к нему людям, и ни¬кто никогда не пожалел о том, что попросил у него помощи.
Первой, кто встал на путь изреченной им истины, была ним¬фа Лириопа, которой однажды овладел речной бог Кефисс, окружив ее со всех сторон водой своего потока. Когда при¬шло время, у беотийской нимфы появился на свет младенец, которого нимфа могла полюбить даже ребенком. Она дала ему имя Нарцисс. Когда мать Нарцисса спросила Тиресия, до¬живет ли ее дитя до преклонного возраста, великий прори¬цатель дал ей такой ответ: «Да, если он никогда не увидит своего лица». Тогда ей показалось, что эти слова ничего не значат. Но все, что произошло потом, подтвердило содержа¬щуюся в них истину: и то, что с ним произошло потом, и то, как он умер, и овладевшую им безрассудную страсть. Дос¬тигнув шестнадцати лет, Нарцисс мог считаться и мальчи¬ком, и мужчиной. Много юношей и девушек добивались его любви, но, гордый своим стройным телом, Нарцисс был так холоден, что ни один влюбленный в него юноша и ни одна влюбленная девушка не тронули его сердце. В один прекрас¬ный день Нарцисс отправился ставить ловушки на оленей. За ним по пятам последовала нимфа по имени Эхо, голос ко¬торой можно было услышать только в повторении чужих кри¬ков; но он сразу исчезал, как только начинали говорить дру¬гие или же когда обращались непосредственно к ней.
До сих пор у Эхо был не только голос, но и тело. Но, не-смотря на свою болтливость, она не могла говорить все, что хотела, а лишь повторяла последние слова из всего множества слов, которые слышала. Так Юнона отомстила Эхо за ее болт-ливость: часто, когда Юпитер развлекался со своими любов-ницами-нимфами у себя высоко в горах, Эхо отвлекала его жену Юнону длинными историями, позволяя горным нимфам убежать и скрыться от ее ревнивых глаз. Узнав об этом, Юно¬на сказала Эхо: «Твой обманувший меня язык будет меньше болтать, когда станет покороче и тем больше получит наслаж-дение, тем меньше будет говорить». Так все и получилось. И все-таки Эхо могла повторять последние фразы услышанной речи и возвращала обратно последние услышанные ею слова.
И вот теперь, увидев Нарцисса, бродившего по лесной чаще, она воспламенилась любовью и украдкой последовала за ним. Чем больше она к нему приближалась, тем сильнее в ней разгоралось пламя любви, подобно тому, как горит на кон-це факела липкая сера, которая вспыхивает сразу, как только ее подносят к огню. О, как долго она пыталась приблизиться к нему с чарующей речью, как ей хотелось умолить юношу по-любить ее! Но над ней тяготел запрет Юноны, к тому же она не могла обратиться к нему первой. Но Эхо была готова ждать, пока заговорит Нарцисс, и вернуть ему все, что он ей скажет.
Наконец юноша увидел, что отстал от своих спутников, и тогда он закричал: «Есть кто-нибудь здесь?» – «Здесь!» – от¬ветила Эхо. Изумленный, он оглянулся вокруг и закричал громким голосом: «Приди!» – «Приди!» – отозвалась ему Эхо. Он посмотрел назад, но никого не увидел, и тогда закричал снова: «Почему ты бежишь от меня?» – и опять услышал в ответ собственные слова. Обманутый неизвестным голосом, он остановился и крикнул: «Пойдем со мной!». Эхо радостно закричала: «Пойдем со мной!» – и выскочила из своего укры¬тия, чтобы обвить руками шею Нарцисса и крепко сжать его в объятиях. Но, увидев, как приближается Эхо, он побежал прочь от нее со словами: «Руки прочь! Не нужны мне твои объятия! Я скорее умру, чем лягу с тобой!» – «Лягу с тобой!» – повто¬рила она, и на этом все закончилось.
Отвергнутая нимфа скрылась в лесной чаще, пряча в ли¬стве горящее от стыда лицо, и всю оставшуюся жизнь провела одна в горных пещерах. Но хотя ею пренебрегли, любовь все еще жила в ней и даже росла вместе с ее скорбью. Бессонные бдения Эхо привели ее к полному истощению; она стала из¬можденной, морщинистой, а со временем ее тело совсем рас¬творилось во влажном воздухе. От нимфы остались только кости и голос, а затем – только голос; говорят, что ее кости превратились в камни. Эхо прячется в лесах, ее больше не вид¬но на горных склонах, но каждый может услышать ее голос, в котором она продолжает жить.
Так Нарцисс посмеялся над нею, как насмехался над дру¬гими горными и морскими нимфами и над своими товарища-ми-юношами. Наконец, один из них, презираемый Нарциссом, подняв к небесам руки, взмолился: «Пусть впредь он будет любить только самого себя и никогда не получит того, что лю¬бит!» Богиня Немезида услышала эту отчаянную мольбу. Не¬подалеку находился водоем с чистой серебряной водой. К это¬му водоему пастухи никогда не пригоняли стада. К нему не спускались козы, которые паслись на горных склонах. Его по¬верхность никогда не тревожили коровы, птицы, дикие живот¬ные и даже ветви, в тени которых он покоился. По берегам его росла трава, тянувшая из него воду, и находившаяся непода¬леку рощица никогда не страдала от солнечного зноя. Привле¬ченный прелестью этого места, утомленный жарой и погоней юноша прилег на берегу, чтобы отдохнуть и напиться воды.
Чем больше он старался утолить свою жажду, тем силь-нее она становилась. Когда он стал пить из ручья, то увидел на поверхности воды прекрасное отражение. Он влюбился в свою несбыточную надежду и поверил в то, что она сбудется, хотя она была только его тенью. В безмолвном изумлении Нарцисс смотрел на свое отражение, оставаясь лежать, подобно статуе, высеченной из парианского мрамора. Лежа на берегу, он любо¬вался своими глазами, подобными двум сияющим звездам, сво¬ими локонами, достойными самого Бахуса и самого Аполлона, своими нежными щеками, шеей цвета слоновой кости, благо¬родной красотой своего лица, румянцем, который от смуще¬ния выступил на его белоснежной коже: короче говоря, он обо¬жал все это, обожая самого себя.
Завороженный, он желал самого себя; он воздавал хвалу, и предметом его восхвалений был только он сам; он долго ис-кал, и объект его вожделений нашел его самого; он зажигал любовь в других, а теперь сам загорелся любовью. Сколько на¬прасных поцелуев он посылал пустому бассейну? Сколько раз он опускал в воду руки в стремлении обнять свое отражение, которое видел, и всякий раз его объятия оставались пустыми? Он не имел никакого понятия о том, что видел, но то, что он видел, воспламеняло его любовь, очаровывало его и смеялось ему в глаза. О, бедный маленький глупыш, зачем ты напрасно мучаешься, стараясь обнять ускользающий от тебя образ? То, что ты ищешь, сейчас находится здесь, но едва ты отвернешь¬ся, твой любимый образ исчезнет. То, к чему ты так стремишь¬ся, – всего лишь тень твоего отражения, в которой нет ничего реального. С тобой она пришла, с тобой она остается, с тобой она и уйдет, если, конечно, ты вообще сможешь уйти.
Так, лежа на берегу ручья, он не знал ни сна, ни отдыха и не думал о еде; распростершись в прибрежной тени, он пожи-рал глазами свое отражение и никак не мог на него насмот-реться, пока совсем не лишился сил. Чуть приподнявшись, он повернулся к деревьям, раскинул руки и закричал: «О, лесные чащи, неужели у кого-нибудь на свете любовь была более же-стокой, чем у меня? Может быть, в прошлом – вы ведь помни¬те все, ибо живете века, – был еще кто-то, испытавший подоб¬ные страдания? Я очарован тем, что вижу; но то, что очарова¬ло меня и чего я ищу, я никак не могу найти, и это видение приковало к себе мою любовь. И умножает мою скорбь то, что разделяет нас не огромный океан, не дальняя дорога, не гор-ные перевалы, не городские стены с наглухо запертыми воро-тами, а прозрачная поверхность водной глади.
Он, находящийся там, сам жаждет моих объятий. Ибо лишь только мои губы устремляются к сверкающей воде, он поворачивается ко мне лицом и его губы ищут встречи с мои¬ми. Вам, наверное, кажется, что к нему можно прикоснуться -так мало разделяет наши любящие сердца! Кто бы ты ни был, приди ко мне! О, одинокий юноша, почему, почему ты избега¬ешь меня? Куда ты исчезаешь, когда я к тебе приближаюсь? Мое стройное тело и мои годы совсем не такие, чтобы их стес¬няться: в меня влюблялись многие нимфы. Твой дружелюб¬ный взгляд дарит мне какую-то надежду, и когда я раскрываю тебе объятия, ты в ответ раскрываешь мне свои. Когда я улы¬баюсь, ты улыбаешься мне, и когда я рыдаю, по твоим щекам бегут слезы. На мои кивки ты отвечаешь кивками, и по движе¬нию твоих сладостных губ я могу прочитать ответ на мои сло¬ва, хотя ни одно из них не достигает моих ушей. О, я – это он! Я чувствую это, и теперь я узнал свой собственный образ; я сам зажигаю пламя и сам же от него страдаю. Что же мне де¬лать? Должен ли он добиваться меня или я сам должен доби¬ваться его? Зачем вообще добиваться? Я имею все, что желаю; все богатство, которое у меня есть, делает меня нищим. О, если бы я мог отделиться от своего тела! И хотя моя мольба звучит очень странно для влюбленного, я хотел бы, чтобы мой воз-любленный исчез с моих глаз! А сейчас мои силы съедает пе¬чаль; мне осталось жить совсем недолго, и жизнь для меня уже не мила. Я не боюсь умереть, ибо смерть избавит меня от не¬счастий. Я бы хотел, чтобы он, мой возлюбленный, продолжал жить дальше, но будет так, как должно быть: мы умрем вместе, на одном дыхании».
С этими словами он, полубезумный, вновь повернулся к своему отражению. Его слезы капали в воду, ее поверхность покрылась рябью, и на какое-то время в ручье исчезло его от-ражение. Тогда он вскричал: «О, жестокосердный, зачем ты покидаешь меня? Оставайся со мной, не бросай в одиночестве того, кто так тебя любит! По крайней мере, так ты останешься моим, чтобы я мог хотя бы смотреть на тебя, не имея возмож¬ности к тебе прикоснуться, и, глядя на тебя, мучиться от жгу¬чей страсти».
Полный скорби, он разорвал на себе тунику и бил себя в истощенную грудь мертвенно-бледными руками. Под ударами его грудь стала красной: так яблоко, с одной стороны белое, с другой может быть ярко-красным или гроздь еще не созревше¬го винограда уже может иметь пурпурный оттенок. Когда по¬верхность воды успокоилась и стала гладкой, он вновь увидел свое отражение и был уже не в силах это перенести. И, как жел¬тый воск тает от мягкого тепла, как морозный иней исчезает под лучами утреннего солнца, так и опустошенного любовью юношу медленно пожирал внутренний огонь. Исчезли красно-белые краски, иссякли все его силы и вся энергия, исчезло все, что когда-то доставляло ему радость, очень мало осталось от того стройного тела, которое когда-то так привлекало Эхо. Но, увидев его таким, все еще полная гнева и не забывшая ничего, она его пожалела, и при каждом вздохе бедного юноши, при каждом ударе в грудь она возвращала ему эти звуки скорби. Он бросил взгляд на столь желанный ему ручей и промолвил, испуская последний вздох: «Тщетна была моя любовь. Прощай, мой возлюбленный!» – и все, что его окружало, вторило его словам. И когда он сказал: «Прощай!» – «Прощай!» – повто-рила за ним Эхо.
Некогда гордая голова Нарцисса опустилась на зеленую траву, и смерть закрыла ему глаза, которые когда-то были его украшением. Но его останки все еще продолжали смотреть на свое отражение в стигийском бассейне. Его сестры-наяды били себя в грудь и рвали на себе волосы в знак скорби о сво-ем умершем брате. Дриады бормотали горькие причитания, а Эхо возвращала им скорбные звуки. Они стали готовиться к погребальному пиру, зажгли факелы и принесли похоронные носилки, но нигде не могли отыскать его тело. На месте, где умер Нарицисс, нашли цветок с желтой сердцевиной и белы¬ми лепестками.
Эта нашумевшая в округе история принесла заслужен-ную славу прорицателю во всех греческих городах, и везде с почтением произносили имя Тиресия.
^> 3. Изначальная структура мифа
Рождению Нарцисса предшествует насильственное соедине-ние: Кефисс насильно овладел Лириопой. С точки зрения струк-туры оно указывает на проблемы, имеющие отношение к архети¬пу coniunctio – соединению противоположностей. Из клинической практики хорошо известно, что лечение нарциссических рас-стройств было связано главным образом с исключительно сильны-ми защитами от отношений с окружающими и с бессознательным. Такому соединению препятствовал огромный страх («Руки прочь! Не нужны мне твои объятия! Я скорее умру, чем лягу с тобой!» -прекрасный образ установки нарциссической личности), поэтому исцеляющий терапевтический процесс в основном концентриро-вался на формировании единения в отношениях переноса-контр-переноса и на умении с ним работать. Миф о Нарциссе и его объяснения иллюстрируют проблему coniunctio, особенно в тех эпизодах, которые связаны с Эхо и отражением Нарцисса.
Но можем ли мы лучше понять личность Нарцисса (чей миф служит образным воплощением этиологии и возможной транс-формации клинического нарциссического расстройства), если начнем его исследование с поиска символического смысла сцены насилия, то есть насильственного соеднинения, которое повлекло за собой рождение Нарцисса? Может быть, мы сможем что-то из-влечь из негативного образа маскулинной энергии, Кефисса, или же из пассивного поведения Лириопы и ее обращения к прорица¬телю Тиресию?
Сначала рассмотрим образ Кефисса, речного бога, который имеет более высокий статус и является более «архетипическим» по сравнению с нимфой Лириопой. Совершенно ясно, что у него пре-обладает и даже переполняет его маскулинная сила, то есть форма власти, названная Нойманном патриархальным уроборосом:
«Образ патриархального уробороса граничит с отсутствием формы. Он относится к глубочайшему архетипическому пред-ставлению о… силах, существующих в женщине и тесно свя-занных с ее природой. Однако этот природный дух принимает космическую размерность. Более приземленному значению может соответствовать образ животного: змеи, птицы, буйвола или барана. Но как демонический или божественный дух, ко-торый внедряется в женщину и оплодотворяет ее, он принима-ет символический образ ветра, бури, дождя, грома и молнии… Несмотря на свой маскулинно-патриархальнь’й аспект, симво-лизм патриархального уробороса трансцендентен по отноше-нию к полярности сексуального символизма, объединяя про-тивоположности в единое целое»93.
Кефисс – река, связанная с культом Аполлона Дельфийско¬го94, и в связи с Аполлоном ее можно рассматривать как избыточ¬ную духовную силу, характерную для жриц его храма. Но в дан¬ном случае, говоря о насилии над Лириопой, мы имеем в виду не-гативный аспект патриархального уробороса.
Связь, существующую между избыточной маскулинной си¬лой и формированием нарциссического паттерна, проясняет одна шведская сказка. Она называется «Лось-Прыгун и маленькая принцесса Коттонграсс»:
Принцессу Коттонграсс переполняла любовь к людям: «Я юная и нежная. У меня хватит тепла на всех, и я хочу поделиться со всеми своей добротой». Она мечтала покинуть Замок Снов, в котором жила вместе со своими родителями.
Однажды ей встретился длинноногий Лось-Прыгун, и принцесса стала его умолять увезти ее из замка. В ответ он пре¬дупредил ее, что это будет очень нелегко сделать, но принцесса Коттонграсс продолжала настаивать на своем и, наконец, тот согласился. Принцесса забралась лосю на спину и покинула За¬мок Снов. Лось-Прыгун велел ей не отпускать его рогов и не вступать ни в какие разговоры с хитрыми эльфами, которые будут пытаться сбить ее с толку. Но коварные эльфы стали спрашивать принцессу про все на свете. Корона стала сползать с головы принцессы Коттонграсс, и она отпустила одну руку, чтобы ее поддержать. Эльфам только того и надо было: они выхватили корону и мигом умчались прочь. Лось объяснил принцессе, что на первый раз ей крупно повезло. Ночью, пока принцесса спала, он ее охранял, «был полон решимости сра¬жаться и ни за что не хотел оставаться без нее».
На следующий день, посадив принцессу на спину, он по-скакал через лес и старался двигаться так медленно, как толь-ко мог. Он снова велел принцессе не отпускать его рогов, когда лесная ведьма начнет приставать к ней с вопросами. Но платье принцессы вдруг стало с нее сползать, и она попыталась его удержать. Тогда ведьма вырвала платье из рук девочки и скры¬лась с глаз. Лось в который раз повторил принцессе, что ей крупно повезло: отпусти она обе руки, ведьма утащила бы ее вместе с платьем.
На сей раз лось сильно разозлился и решил мчаться без остановок. Ему становилось все труднее и труднее скакать на-угад, не зная дороги. Вскоре он привез принцессу к уединенно¬му маленькому озеру. Лось-Прыгун предупредил девочку, что¬бы она берегла золотой медальон в форме сердечка, который носила на груди, и ни в коем случае не допустила, чтобы он упал в воду. Но когда чересчур самонадеянная принцесса взгля¬нула в озеро, золотое сердце, подаренное ей матерью, упало в воду, и она не могла его достать. Девочка умоляла лося остать¬ся, но тот настаивал на том, чтобы ехать дальше. Зачарованная принцесса осталась на берегу, продолжая смотреть на воду и тщетно пытаясь найти свое золотое сердце.
Прошло много лет. Принцесса Коттонграсс до сих пор сидит на берегу и завороженно смотрит на воду, скрывающую ее золотое сердце. Сегодня она уже не маленькая девочка. Те-перь это стройное растение, одиноко стоящее на берегу водо-ема, увенчанное цветком белого хлопка95.
В этой истории у принцессы изначально существует сильная связь с матерью, которую символизирует золотое сердечко, ее по-дарок, но вместе с тем принцесса очень наивна. У нее присутству¬ет ярко выраженный позитивный материнский комплекс; она по¬добна новорожденному ребенку, живущему в мире снов. При этом она знает, что должна покинуть этот мир, и в конечном счете это происходит, как обычно, при воздействии маскулинной энергии, которую в сказке символизирует Лось-Прыгун. Рано или поздно принцесса должна пройти через нарциссическую стадию, на кото-рой появляется способность внутреннего отражения структуры Самости, и, следовательно, происходит формирование идентично-сти. Эта стадия следует за ее отделением от уроборического един-ства замка. Обусловленные негативным материнским образом, злые эльфы и ведьма символизируют регрессивные силы, стремя¬щиеся удержать принцессу. Но, избавившись от ведьмы и эльфов, она застывает у водоема, потеряв вместе с подаренным матерью золотым сердечком, символизирующим эротическую связь с Са-мостью, способность двигаться дальше. Подобно Нарциссу, она остается зачарованной, регрессивно растворенной в бессознатель-ном, лишившись даже малейшей возможности сознательного от-ражения Самости.
Изначальная позитивная связь с Самостью оказалась разор-ванной, так как маскулинная энергия является слишком прими-тивной, неуправляемой и навязчивой. Лось представляет собой символ патриархального уробороса, маскулинной силы, лежащей глубоко внутри процесса индивидуации, который выводит челове¬ка из бессознательной жизни и связанных с ней слияния и невин¬ности. Но лось слишком дик, чтобы стать подходящим проводни¬ком; было бы гораздо лучше, если бы появился принц и женился на принцессе, а лось остался сторонним наблюдателем, не прини¬мая человеческий облик. В данном случае развитие фемининности сталкивается с препятствием: принцесса регрессирует и превраща-ется в растение – подобно тому, как Эхо превращается в камень.
Избыточная маскулинная сила, воплощенная в образах Ке-фисса и лося, является характерной особенностью нарциссическо¬го состояния. Даже при наличии изначально позитивной материн¬ской связи, неуправляемость и избыточные смешанные потребно¬сти патриархального уробороса оставляют исходную Самость бес¬сильной с точки зрения продолжающегося психологического рос¬та и формирования идентичности. Влечение, связанное с маску¬линной энергией, разрушает фемининность как в мужчине, так и в женщине, и тогда теряется способность к бытию, присущая осознанию того, что «Я есть», и играющая ведущую роль при фор¬мировании идентичности; ее место занимает навязчивая деятель¬ность. (Спросите нарциссическую личность, кто она, и, как прави¬ло, в ответ вы услышите, чем она занимается.)
Сила Кефисса в той или иной мере начинает ощущаться, едва мы становимся мишенью для энергичного контроля, характерно¬го для нарциссической части личности. Позитивная целеполагаю-щая сущность такой энергии проявляется в требованиях: «За¬ткнись и слушай!» и «Будь со мной!». Она может переполнить Эго энергией, она же может привести человека к ощущению силы и реальной и достоверной эффективности. В своей негативной фор¬ме она оказывается садистской и безжалостно довлеющей в отно¬шениях и бесчувственно их разрушающей и при этом подпитыва-ется скрытой завистью, которая постоянно твердит о принципи¬альном отсутствии позитивного отзеркаливания.
С точки зрения отдельной личности, именно патриархальный уроборос несет ответственность за страх подавления эксгибицио-нистской энергией и завистью; страх вызывает сильные защиты и давление бессознательного. Даже при наличии значительного ма-теринского тепла нарциссические расстройства могут развиваться из-за проблем, имеющих отношение к архетипической маскулин-ной сфере. Очень легко переоценить роль материнского аспекта на ранних стадиях развития, недооценивая при этом негативное вли-яние маскулинных архетипических факторов. Оба аспекта явля¬ются ключевыми.
И в качестве проникающей в женщину энергии, и виде энер-гии, которая стремится подавить мужчину, сегодня патриархаль-ный уроборический аспект коллективного бессознательного уже нельзя выявить в форме религиозных проекций (подобно ветхоза-ветному Яхве), а потому он проявляется в форме, характерной для актуального состояния. В течение длительного времени мужчины от него защищались, идентифицируясь с широко известной уста-новкой мужского шовинизма; она имеет глубокие корни и связа¬на с бессознательным осуждением женщин и даже ненавистью по отношению к ним. В свою очередь, женщины, в чем-то напоминая Лириопу, защищались от проникающей энергии с помощью мазо-хистских установок.
Поскольку эти защиты являются очень прозрачными, прояс-няется вызов, брошенный сознанию. Садистскую, контролирую-щую энергию, которую символизирует Кефисс в мифе о Нарцис¬се, следует противопоставить индивидуальному сознанию. Муж¬чина и женщина должны это делать не только индивидуально, но и вместе. Мужчина – из-за ответственности за нашествия на сво¬его партнера патриархального уробороса, за «иррациональное без¬рассудство», истерию и страх, которые он взваливал на женщину; женщина – отвечает за развитие позитивного Анимуса, который служил бастионом, защищающим ее от подавления эмоциями. Ибо недостаточное осознание мужчиной своего состояния и его обычное стремление защититься от бессознательного обесценива-ния женщины канализирует энергию, вызывающую эмоциональ¬ное подавление. Так, например, отрицание мужчиной своих тене¬вых аспектов часто становится определяющим фактором при кон-стелляции негативной патриархальной уроборической силы, по-давляющей его партнера, словно эта сила самостоятельно активи-зировалась в женщине.
Сущность образа Кефисса представляет собой важный ас¬пект всей нарциссической структуры в целом. В главе 1 я обращал внимание на аналогию между алхимическим богом Меркурием и описанной в психоаналитической литературе феноменологией нарциссизма. Патриархальный уроборос является составной час-тью Меркурия, тем аспектом его нетрансформированной сущно¬сти, в которой противоположности сливаются, давая возможность новому развитию Самости. Архетипическая природа действую¬щих сил в структуре нарциссической личности указывает на то, что за нарциссическими симптомами может по-новому развивать¬ся Самость. Это развитие выходит за рамки отдельной личности. Оно должно указывать на изменение в коллективном бессозна¬тельном, которое, наверное, впервые нашло отражение в алхими¬ческих образах, но прежде чем укорениться, ему пришлось до¬ждаться объективного взгляда и эго-развития научной мысли.
Архетипическая природа воплощаемых Кефиссом сил тре¬бует необходимой духовной установки. Здесь проблема состоит не только в личном отношении. Проблема нарциссизма прямо свя¬зана с религиозными аспектами, которые начинают проявляться в творческой деятельности, интроверсии и медитации и приво¬дят к констелляции позитивной архетипической установки (скры¬тый намек на такую возможность содержится в образе Тиресия). Установка, которая учитывает архетипические доминанты и вме¬сте с тем уделяет должное внимание вопросам, связанным с обще¬нием и проблемами переноса, в терапии нарциссических рас¬стройств становится очень существенной. Растущее осознание того, что в процессе работы все эти факторы следует принимать в расчет, повышает интерес к юнгианскому подходу.
В лечении нарциссических расстройств личности существу¬ет важный феномен, который служит хорошим примером дей¬ствия негативных уроборических сил. Речь идет о реакции контр-переноса, обычно возникающей в ответ на идеализированный пе-ренос. К сожалению, она часто повторяет отношения, которые ког-да-то существовали между ребенком и родителем, то есть разру-шение здоровой связи между Эго и Самостью, несмотря на попыт¬ки ее развития через идеализацию.
Идеализация, процесс, в котором идеальный или коллектив-ный образ видится совершенным, всемогущим и мудрым, являет¬ся тем естественным путем, по которому направляется энергия Самости. Это очень наглядно показали и Кохут, и Нойманн, рас-сматривая данный вопрос под совершенно разными углами96. Но личность, затормозившаяся в своем развитии на нарциссической стадии, слившаяся с Самостью и выстроившая прочные защиты от своей внутренней ярости и внешних отношений, испытывала страдания от того, что никогда не могла распространить свою иде-ализацию на другую значимую личность и не видела, как именно она принимает эту идеализацию. Соответствующее принятие иде-ализации включает в себя инстинктивное, если не осознанное по-нимание того, что этой энергией обладает маленький ребенок: объект идеализации не является богоподобным, но таковой явля-ется энергия, и эта энергия присуща возникающей у ребенка структуре Самости. Взрослый должен позволить этой идеализа¬ции существовать, чтобы позже ее снова можно было интегриро¬вать в детскую психическую структуру. Этот процесс у нарцисси¬ческой личности никогда не был успешным, и в психотерапии все возникавшие затруднения повторяются в отношениях переноса-контрпереноса.
Через реакцию контрпереноса в ответ на идеализированный перенос мы можем усилить ощущение действия силы патриар-хального уробороса. При этом терапевт чувствует, что на него «смотрят», его ценят, видят в нем источник мудрости и доброты, что приводит его к идентификации с такой эмоциональной реак-цией. Сопротивляться этому очень трудно, ибо уверенность, свойственная такой реакции, является весьма навязчивой. Есте-ственно, она опирается на неинтегрированный эксгибиционизм самого аналитика и его фрустрированную потребность в том, чтобы в нем видели уникальную личность. Но даже если эти по¬требности как-то интегрируются, сила идеализации может при¬вести аналитика к тому, чтобы влиять на аналитическую сессию, самодовольно рассказывая анекдоты, истории из личной жизни, применяя мифологические амплификации и т.п. В результате у пациента вновь нарушается внутренний процесс, на который по¬влияло символическое насилие со стороны незеркального эксги-биционизма аналитика.
Негативные энергетические аспекты патриархального уробо-роса дают ясное представление о динамике клинической картины, возникающей в процессе лечения нарциссических растройств. Су-ществование мифической основы позволяет сделать эту уробори-ческую силу более обозримой, так как с чисто клинической точки зрения подступиться к ней очень сложно. Например, можно про¬сто упустить из виду ее позитивную трансформативную природу и получить весьма пессимистичный взгляд на природу нарциссиз¬ма. Чисто позитивная установка может оказаться и просто иллю¬зорной. Но в представленном в главе 1 клиническом материале (параграф 7) мы встречались с позитивным аспектом патриар¬хального уробороса – орлом, который сначала нападал на пациен¬тку, не давая ей покоя, зато потом превратился в настоящего ду¬ховного проводника.
Межличностные отношения, особенно те, которые развива-ются в процессе переноса-контрпереноса, весьма существенны для трансформации силы патриархального уробороса, и это дает все основания видеть в них положительный духовный потенциал. Но, повторяю, эта энергия трансперсональна по своей природе; ее нельзя извлечь из межличностных отношений, хотя они могут благотворно или же, наоборот, пагубно на нее повлиять. Обладая трансперсональной природой, эта констелляция может зависеть и от иррациональных, и от межличностных факторов; и от активной интроверсии, чем являются активное воображение и медитация, и от влияния любых внешних объектных отношений.
Теперь обратим внимание на мать Нарцисса, Лириопу. Ее роль кажется малосущественной, но есть ли в ее поведении нечто особенное, помогающее нам понять развитие Нарцисса? Исследо-ватели мифа отмечали наличие «нарциссических» черт у его ма-тери. Например, Роберт де Блуа в своем произведении «Флорис и Лириопа», появившемся около 1250 года, видит в Лириопе пре-красную принцессу Фив, не желавшую слышать ни о каких жени-хах. Обманом Флорис входит в доверие к гордой девушке и со-блазняет ее, а затем бросает, когда она ожидает появления ребен¬ка. Позже он пробивается наверх, становится доблестным рыца¬рем и двенадцать лет спустя возвращается, однако его брак с Ли-риопой по-прежнему считается бесчестьем для нее. Согласно пе¬реводу Винж, затем эта история переключается на Нарцисса, ко¬торый был «столь же гордым и недоступным, как его мать»97.
Но нет ли в самом повествовании Овидия чего-нибудь подоб-ного про Лириопу? Прежде всего почему все сосредоточено на судьбе ее сына? В ответ на вопрос, сколько будет жить Нарцисс, Тиресий говорит, что его жизнь будет долгой, «если он никогда не увидит своего лица». Но увидеть свое лицо, то есть узнать себя, значит отличить себя от других, то есть отделиться от материн¬ского мира. Не проявляется ли таким образом в озабоченности Лириопы судьбой своего сына страх перед тем, что он отделится от нее?
Во «Флорисе и Лириопе» Лириопа имеет все характерные черты фальшивой невесты. Она сосредоточена только на самой себе и не отражает маскулинности. На этом же аспекте феминин-ности делается акцент в некоторых более поздних комментариях к образу Эхо, в которых нимфа считается простым порождением слухов (еще позже, в других комментариях мы увидим, как рас¬крываются ее положительные черты). Возможно, именно с отсут¬ствием такого отражения у Лириопы связано насилие, совершен¬ное над нею Кефиссом. Это обстоятельство должно соответство¬вать клиническим данным, которые свидетельствуют о частой констелляции кефиссоподобной реакции в ответ на слабое отра¬жение, которое дает аналитик. То есть насилие может свидетель¬ствовать о желании прорваться к эротической реакции пациента, которая заставляет обращать на него больше внимания.
Внутренне Лириопа должна указывать на недостаточную рефлексию Нарцисса, на тот дефицит внутреннего отзеркалива-ния, который привел его к ощущению своей уникальности. На внешнем, объектном уровне Лириопа проявляет черты, присущие нарциссической матери, которая поглощена только собой и совер-шенно нерефлексивна.
Теперь обратимся к Тиресию, Последнему образу четверич-ной структуры, существущей в самом начале мифа. Тиресий – это архетипический мудрец. Он обладает уникальными знаниями о проблеме coniunctio, в первую очередь потому, что из-за нее поте-рял зрение. Его попросили рассудить спор между Зевсом и Герой, которые не могли решить, кто получает больше удовольствия от секса – мужчина или женщина. «Часто, – ответил мудрец, – муж¬чина получает только одну десятую часть наслаждения. Девять десятых добавляет обладающая сладостным сердцем женщина». Услышав такой ответ, Гера пришла в ярость и ослепила Тиресия, но в качестве компенсации Зевс наделил его даром пророчества. Тиресий имеет отношение к проблеме coniunctio и в других исто-риях. Например, в одной из них он находит Совокупляющихся змей и убивает змею-самку. Совершив это убийство, он на семь лет превращается в женщину. Позже он снова видит двух совокуп-ляющихся змей, убивает самца и тогда снова превращается в муж-чину98.
Таким образом, жизнь Тиресия определяется той главной ролью, которую играет прорицатель в мифе о Нарциссе. В резуль-тате борьбы за власть между маскулинностью и фемининностью,
Зевсом и Герой, он потерял зрение. Но одновременно обрел внут-реннее зрение – видение бессознательного. (Тиресию было сказа¬но, чтобы он единственный поддерживал thymos, свет сознания, в царстве Гадеса.) Образ Тиресия воплощает возможность транс-формации через интроверсию, то есть через связь с внутренним миром. К этой позитивной возможности мы еще вернемся, рас-сматривая более поздние версии мифа о Нарциссе, а также в про-цессе анализа эпизода, связанного с отражением Нарцисса. Если бы Нарцисс мог войти в свой внутренний мир и узнать себя в ка¬честве Самости, он бы умер, и его смерть означала бы, что охва¬ченный своим тщеславием Нарцисс, как и соответствующий тип поведения нарциссической личности, должен исчезнуть.
Но ребенок, появившийся при соединении Кефисса и Лири-опы, становится одиноким, он отвергает любые близкие отноше¬ния с окружающими и связь с самим собой. При такой родослов¬ной это не вызывает ни малейшего удивления. Нет ничего удиви¬тельного ни в уединенности, ни в хронической диффузии иден¬тичности нарциссической личности с присущей ей и подавляю¬щей ее внутренней потребностью в достижении власти, обуслов¬ленной силой Кефисса, стремящейся затопить Эго эксгибициони¬стскими энергиями. А также в том беззеркальном внутреннем мире, который символизирует Лириопа. Вместе с тем в образе Эхо миф показывает путь возможного развития личности, очень близ¬кий к современным подходам в клинической практике.
^> 4. Нарцисс и Эхо
Ранее уже упоминалось о том, что эпизод с Эхо был добавлен Овидием к уже существующей версии мифа. Если было именно так, то это лишний раз свидетельствует о гениальности Овидия, ибо Эхо, несомненно, представляет собой комплементарную Нар¬циссу фемининность. Кроме того, в образе Эхо проявляется харак¬терный для клинической практики феномен, с которым приходит¬ся сталкиваться при работе с нарциссическими установками, на-правленными на установление максимального контроля над за-щитными механизмами. Тогда требование отзеркаливания (то есть того, чтобы мы «заткнулись и слушали») действительно низ¬водит нас до функции эхо, пока мы не сорвемся и тем самым не испортим все дело, идентифицируясь с негативной силой Кефис¬са. Но с другой стороны, оказавшись вовлеченными в отношения зеркального переноса пациента, мы и сами находимся под контро-лем, и потому наш собственный голос звучит очень вяло.
Теперь возникает основной вопрос: как мы вторим эхом тому, что услышали? Следует ли нам просто пробормотать в ответ то, что нам было сказано, тем самым превратившись в обыкновенное зеркало, говорящее «да»? Или же у нас есть возможность стать эхом в более глубоком и более существенном смысле?
В ранних толкованиях мифа, вплоть до XII века, Нарциссу уделяли основное внимание, тогда как Эхо оставалась на втором плане. Но постепенно стала возрастать роль именно ее образа: Эхо вызывала к себе сочувствие, считаясь ярким примером не-разделенной любви. Такое изменение отношения к этому образу указывает на развитие коллективного сознания. Вместе с тем эхо-повторение (в отличие от интерпретации) в последнее время стало все чаще применяться в терапевтическом процессе как спо-соб эмпатического отражения. Становится все более и более оче-видным, что процесс исцеления нарциссических расстройств личности в значительной мере зависит от того, как мы воспроиз-водим эхо-отражение.
Если наши ответы оказываются поверхностными, наше эхо будет похоже на Эхо из морализации Берхория XIV века: «Эхо является воплощением льстецов, которые окружают горы, то есть высокопоставленных людей… Если кто-то из великих что-то про-изнесет, такие льстецы будут повторять его слова и возвращать их ему обратно, как заклинание»99. А в XII веке Александр Некхам писал: «Под эхо подразумеваются люди, слишком склонные к раз-говорам; но в действительности им нужны лишь последние слова, которые все решают»100.
В психотерапевтическом процессе нарциссической личности можно пойти на поводу у желания слишком много говорить, ос-тавляя за собой последнее слово. Это свидетельствует о возмож-ности нашей идентификации с доминирующим над пациентом давлением его грандиозности. Наряду с этим существует тенден¬ция к поверхностному отражению, которое создает впечатление, что нам становится скучно и мы больше не стремимся постичь суть нарциссических защит. Как правило, появляется сопутству¬ющее ощущение, что независимо от нашей конкретной деятельно¬сти и способа, с помощью которого мы стараемся приблизиться к внутреннему миру пациента, этого все равно недостаточно. Подоб-но Эхо, мы можем ощутить невостребованность своей любви и неэффективность своего интереса; обычно мы чувствуем, что нас презирают.
И все-таки эхо может привести к весьма позитивному резуль-тату, если нам удастся понять содержащийся в нем смысл. Это интригующее объяснение Эхо заключается в следующем. По сло-вам Винж, «символические афоризмы» Пифагора представляли собой сборник загадочных изречений, которые он адресовал сво¬им ученикам и над которыми ломали головы неоплатоники и их последователи, пытавшиеся в XVI веке интерпретировать эти афоризмы. Среди них было изречение, переведенное на латынь Марсилио Фичино, которое удалось прочесть Джиральдо: «Моли-тесь Эхо, пока дует ветер»101.
Джиральдо говорит, что он не знает, как интерпретировать этот афоризм, но при этом отсылает нас к философу-неоплатони¬ку Ямблиху, жившему в начале IV века: «Он говорил, что [Пифа¬гор] имел в виду, что следует любить природное начало и боже-ственную силу»102. Однако после публикации работы Джиральдо в начале XVI века этот афоризм продолжал привлекать интерес мыслителей, и в своем труде «Семь дней» итальянский адвокат Александр Фарра приводит описание Божьего пути к миру в со-ответствии с доктринами платонизма эпохи Возрождения, ком-ментируя афоризм об «Эхо и ветре» следующим образом:
«Молитесь Эхо, пока дует ветер. Ветер является символом Святого духа… Он движет нашим сознанием, и тогда приходит в движение причинность. И как только это случилось, проис-ходит отражение образа или формы и его последующее возвра¬щение тем же путем к интеллектуальному единению, просвет¬ляя, затрагивая и донося до Бога все частицы души так, что при этом в них возобладает тот же божественный дух. Такое символическое отражение теологи называли Эхо… Она явля¬ется дочерью голоса и, посылая божественную освященную благодать на весь духовный мир, оправдывает свое назначение, которое заключается в том, чтобы ей поклонялись и почитали ее, не чувствуя никакой тяжести в сердце. Так не получилось с неблагодарным Нарциссом, который, избегая влюбленную в него Эхо, сам влюбился в собственное отражение… В Эхо во¬площен божественный дух, спустившийся с небес, чтобы про¬светлить нашу душу… Убегающий Нарцисс воплощает пороч¬ную грешную душу, не внемлющую божественному голосу»103.
Из этого отрывка видно, что в данном случае нимфа Эхо ал-легорически представляет связь, существующую между Богом и человеком. Эта связь дана в сравнении с отраженным светом или звуком.
Таким образом, с точки зрения психологии Эхо осуществля¬ет связь между Эго и архетипическим миром. Такая же связь су-ществует и в клинической практике. Возвращая эхом пациенту замечания, в которых проявляется его желание взять ситуацию под контроль, аналитик должен глубоко осознавать архетипичес¬кое (иногда его называют метапсихологическим) основание тако¬го возвращения. Здесь требуется понять, что все сказанное паци¬ентом не скапливалось в Эго аналитика, а проникало в его бессоз-нательное, чтобы затем вернуться обратно к пациенту, не привно¬ся при этом ничего нового, кроме смысла, достигшего осознания. Это циклический процесс, зависящий от способности распознать архетипическое значение в том, что с виду выглядит бессмыслен-ным бормотанием, то есть именно то значение, которое позволяет ощутить деятельность зарождающейся Самости.
Интерпретация феномена эхо, предложенная неоплатоника¬ми, удивительно близка данным этнологических исследований древней культуры индейцев племени тукано, живущих в Южной Америке, в северо-западной части дельты Амазонки. У индейцев племени тукано существует хорошо продуманная модель разви¬тия личности, подразделяющая людей на четыре категории. К чет-вертой, высшей категории, относятся только три процента населе-ния – священники и шаманы. Это исключительно одаренные лич-ности, которые
«знают великий закон цепной энергии и механизм эхо, посред-ством которого Творение постоянно передает послания своего Творца.
Они видят разницу между восприятием и постижением. Воспринимать – значит видеть и знать. То, что можно уви¬деть и узнать, можно классифицировать. Постигать – это со¬всем иное: постигать – значит слышать и знать. Воспринимая, глаз видит и узнает, но, постигая, разум слышит и отражает, и то, что он услышал, является эхом всего существующего. Слы¬ша это «эхо», человек узнает, что оно символизирует… В сло¬вах эхо, тень, образ, сущность выражаются символизм и сим-волическое мышление»104.
Все это очень близко к взглядам неоплатоников; в обоих слу-чаях эхо считается глубинной метафорой, позволяющей понимать скрытый смысл событий. Терапевт должен обладать способностью к эхо-отражению в духовном, а не профанированном смысле это¬го слова. Для этого требуется знать действия архетипических сил, иначе будет очень трудно «выпутаться» из разрушительной реак-ции контрпереноса. Кроме того, в процессе этой, наверное, самой скучной, бессмысленной защитной болтовни требуется осознать глубинную деятельность зарождающейся Самости.
Кажется, что образ Эхо в овидиевой версии мифа совершен¬но отличается от образов, присутствующих в афоризме Пифагора и концепции индейцев племени тукано. Он должен казаться все¬го лишь бледной копией рефлексивной способности психики, и, наверное, именно поэтому Эхо терпит неудачу в отношениях с Нарциссом, а ее жизнь приходит к столь трагичному финалу.
Однако нам не следует забывать обстоятельства, при которых существование нимфы было низведено до эхо. За это несет ответ-ственность Гера, ибо именно она непосредственно участвовала в ослеплении Тиресия.Ивобоих случаях речь идет о проблеме вла-сти, о поединке между Зевсом и Герой. Подобно сильной негатив-ной материнской констелляции в бессознательном Нарцисса, по-хожие негативные базовые констелляции приводят Эхо к печаль-ному концу.
В этом смысле Эхо превращается в такой тип дочери, в кото-ром «нет ничего материнского». Она служит Отцу и оторвана от материнского архетипа. Ее конечное состояние, в котором суще-ствует лишь бесплотный голос, свидетельствует об оторванности от материнского начала и является одной из причин, по которой ее эхо не вызывает нужного эффекта.
Конфликт между маскулинностью и фемининностью, кото¬рый превалирует в этиологии Нарцисса, определяет и судьбу Эхо. Нарциссические расстройства характеризуются не только серьез-ными изъянами в развитии Эго, но и нарушениями при взаимо-действии половых доминант, которое либо не достигает своей цели, либо определяется стремлением к власти. Это свидетель¬ствует о слабом развитии структуры Анима/Анимус, требующей анализа с более глубоко укорененным эхо, отражающим глубин¬ные слои психики. В связи с печальным концом Эхо можно так¬же добавить, что отзеркаливание аналитика наиболее эффективно в том случае, если оно становится воплощенным. Иными словами, для такого отражения требуется ощущение телесного пережива¬ния и реальности; это не мимолетная символическая связь, а осо¬знание и вступление в контакт с энергией этих символов в контек¬сте всей жизни пациента.
Но является ли процесс эхо-отражения, представляющий со-бой эмпатическое зеркало и доходящий до необходимой глубины психики, достаточным для трансформации нарциссической лич-ности? Разумеется, без чувствительного и эффективного отраже¬ния очень мало шансов проникнуть сквозь нарциссические защи¬ты. Подобно Нарциссу, нарциссические личности приходят в ужас от того, что они попадают под контроль, ибо имеют очень слабое ощущение своей власти. Именно тогда в их поведении начинают преобладать садизм и излишняя жестокость, когда они испытыва¬ют на себе определенное давление. «Руки прочь! Не нужны мне твои объятия! Я скорее умру, чем лягу с тобой!» – вот ответ Нар¬цисса на притязания Эхо. Но, несмотря на глубокий смысл, зало¬женный в необходимости эхо-отражения, существует веская при¬чина, заставляющая усомниться в его трансформирующей эффек-тивности, даже если это отражение происходит на соответствую-щей глубине.
Говоря языком математики, применение эхо-отражения, кли-нического способа проявления эмпатии, может оказаться необхо-димым, но недостаточным. И в соответствии с повествованием мифа, трансформация нарциссической личности включает в себя нечто более существенное. Это нечто связано прежде всего с же-лаемым нисхождением в иную размерность, предполагающую воз-можность воплощения Самости, в отличие от ухода в духовное одиночество. За эхо стоят вполне ощутимые проблемы, связанные с яростью и завистью, а позже – с интровертированным ощущени¬ем Самости.
^> 5. Проклятие зависти
Разные исследователи мифа о Нарциссе отмечали существен-ную роль, которую в нем играет зависть, и эти наблюдения под-тверждаются современным клиническим материалом, имеющим отношение к нарциссизму.
Так, например, поэт-лирик XVII века Дж. Марино в своей балладе «Ладон» (L’Adone) сравнивает любовника с Нарциссом и говорит о его наказании: «Он посмотрел на [свое отражение] и, приветствуя его, – увы, бедняга! – ощутил жестокую боль, увидев, как он обманулся. Как любовник и возлюбленный он кипел от страсти и вместе с тем коченел от холода, он был одновременно и стрелой, и мишенью, и луком, и выстрелом. Он завидовал непо-стоянству формы мягкой текучей воды»105. А в XVI веке в одном из сонетов Спенсера, где в теме Нарцисса звучит мотив неотрази¬мой красоты, фактически дается описание зависти:
Мой жаждущий любви, мой ненасытный взгляд
По-прежнему стремится туда, где есть лишь боль:
Он никогда не будет удовлетворен.
Высокомерный, томится молча он, без жалоб и стенаний.
Ведь ничего вокруг в нем не поддержит жизнь,
Чем больше обретет он, тем сильнее жажда;
В нем живо изумление тщеславного Нарцисса,
который самого себя глазами пожирает:
мое великое богатство меня же и ввергает в нищету106.
В выражениях «высокомерный, томится молча он, без жалоб и стенаний» и «мое великое богатство меня же и ввергает в нище¬ту» просматривается скрытое чувство зависти, подобное тому, ко¬торое слышится в восклицании Нарцисса: «Я имею все, что же¬лаю; и все богатство, которого я достиг, делает меня нищим». Чув¬ство, которое здесь прослеживается, можно выразить так: мне все¬гда будет чего-то не хватать; а все, чем я обладаю, лишь указыва¬ет на то, как мало оно для меня значит.
Присутствие зависти очень хорошо заметно в отношениях между Нарциссом и его поклонниками. Они испытывают к Нар-циссу зависть, ибо он является для них желанным объектом, ко-торый оказывается совершенно недоступным. А в самых серьез¬ных случаях такая зависть может привести к самоубийству, как происходит в пересказе мифа одним из древних авторов, Каноном: один из юношей, влюбленных в Нарцисса, испытывал такие стра-дания, что угрожал своему возлюбленному покончить с собой. И тогда Нарцисс послал ему меч!107
Если в версии Овидия мы обратим внимание на проклятие, брошенное Нарциссу одним из его поклонников («Пусть впредь он будет любить только самого себя и никогда не получит того, что любит!»), то распознаем в нем динамику зависти. Ибо суть проклятия заключалась в том, чтобы Нарцисс чувствовал такую же опустошающую зависть, как все его поклонники, и никогда не мог достичь желаемого, хотя объект его вожделений находился совсем рядом. Эта жалоба как бы подразумевала то, что ее услы¬шит богиня Немезида. Согласно подробному социологическому анализу Хельмута Шойка, Немезида и зависть очень тесно связа¬ны. Он утверждает, что классическая концепция божественной силы, в которой отражается принцип зависти, чаще всего связана со словом «немесис», добавляя, что «Нильсон обнаружил у Геро¬дота склонность называть божество [Немезиду] „завистливой“»108.
В других пересказах мифа заклятие зависти несут на себе иные божественные фигуры. Обычно в этом контексте упомина¬ются имена Венеры и Амура. Во любом случае Нарцисс нарушает архетипический закон эроса и, превратившись в центр внимания, становится отличной мишенью для той самой зависти, которой он больше всего боялся. И здесь он ведет себя в точном соответствии с поведением нарциссической личности, избегающей любой бли-зости, особенно ощущения потребности в ком-то, лишь бы не про-буждать в себе огромное чувство зависти. Может оказаться, что смертельное чувство зависти, с которым нарциссическая лич¬ность, как правило, впервые сталкивается в процессе общения со своей нарциссической матерью, должно предстать перед ней в полном обличье.
Мой клинический опыт говорит о том, что динамика завис¬ти начинает влиять на процесс трансформации нарциссического расстройства личности после исчезновения защит во время зер-кального переноса. Или же она проявляется изначально, в тот мо-мент, когда нарциссические переносы выступают как основные защиты от зависти, от бессознательной веры в то, что ни один объект не желает принимать содержащиеся в переносе энергии, чтобы стать идеализированным или оказаться под контролем, как того хочется пациенту. Напротив, появляется прямо противопо-ложное убеждение: никто и никогда не будет проявлять по отно-шению к нему достаточно заботы и внимания. Это вызывает нена-висть по отношению к объекту, на который направлена энергия переноса, или, иными словами, к негативному переносу. И тогда возникает завистливая ненависть, которая, как правило, обраща¬ется обратно на Самость и проявляется как жгучая ненависть по отношению к самому себе. И действительно, проблема нарцисси-ческой личности, как и проблема Нарцисса, часто заключается не в любви к самому себе, а именно в ненависти. Так, например, в поэме Мориса Сцива, написанной в XVI веке, влюбленный срав¬нивается с Нарциссом: «Я переношу без жалоб муки любви, по¬добно Нарциссу, хотя я никогда не оскорблял Амура. Амур меня убивает, воспламеняя внутри любовь к недостижимому, но вмес¬те с тем через любовь он хочет меня спасти»109. Такое состояние мучительной зависти, неизбежно приводящее к ненависти по от-ношению к самому себе, выражено в скорбном финале поэмы: «Зачем меня убивает моя ненависть, ибо тот, кто напрасно любит, и так уже почти мертв?»
Зависть причиняет Нарциссу наибольшие страдания именно в тот момент, когда он, оказавшись на берегу водоема, узнает свое отражение. Рассматривая разные интерпретации этого эпизода, мы можем обнаружить не только проблему зависти, но и способ ее возможного разрешения. Сцена с Нарциссом на берегу бассейна (или так называемый эпизод отражения Нарцисса) во все време¬на был самым популярным в мифе. Не следует забывать, что на берег водоема юношу привело именно заклятие зависти, и в той же мере, в которой в отражении или в увиденной Нарциссом тени можно усмотреть его возрождение, зависть сама по себе может об¬ладать неким положительным потенциалом.
^> 6. Нарцисс и его отражение
Важный ключ к пониманию эпизода, в котором Нарцисс ви¬дит свое отражение, можно найти в значении слов imago и umbra -отражение и тень. Оба эти слова рассказчик использует, обраща-ясь к Нарциссу: «То, что тебя влечет, – именно тень твоего отра-жения». Поскольку слова imago и umbra обычно заменяли друг друга, Винж замечает, что ей не совсем понятен смысл этого вы-ражения. Но ее не удовлетворяет объяснение, что употребление этих слов – простая тавтология, особенно с точки зрения лингви-стической точности содержания версии Овидия110. И потом, в чем вообще заключается необходимость этого обращения, зачем нам требуется сделать шаг назад и давать какие-то комментарии к си-туации, в которой Нарцисс остается на берегу водоема, когда его состояние и так не вызывает никаких сомнений?
Вряд ли следует сомневаться, что рассказчик приравнивает отражение и тень, недооценивая их смысл. Этот смысл прояснит¬ся для нас, как только мы вспомним, что представляет собой че-ловеческая тень в традиции так называемых примитивных куль¬тур.
В своей книге «Золотая ветвь» в разделе «Табу и опасности для души» Фрезер приводит обширный материал, который может служить убедительным доказательством того, что у первобытных племен тень или отражение считаются душой и потому представ-ляют собой объект особого внимания и поклонения. Всевозмож¬ные примеры на эту тему занимают двадцать три страницы; здесь я приведу лишь некоторые из них:
«Он рассматривает свою тень или свое отражение как свою душу, во всяком случае – как жизненную свою часть, а раз так, она неизбежно становится для него источником опасности. Если тень топчут, бьют или колют, то тем самым обязательно наносят ущерб личности ее владельца… На острове Ветар есть колдуны, которые могут сделать человека больным, пронзив его тень копьем или разрубив ее мечом… В племени Баганда в центральной Африке тень считается человеческим духом; по-этому, стремясь поразить своих врагов, туземцы топчут и прон¬зают их тени… Вот наблюдения древнего китайского писателя: «Я слышал, что если тень птицы упадет на кусок дерева, отло¬мившийся после грозы, эта птица тут же рухнет на землю. Я этого никогда не видел… но считаю, что так оно и бывает». Ди¬кари Ниаса трясутся от страха при виде радуги, так как счита¬ют ее сетью, которую забросил всемогущий дух, для того что¬бы поймать их тени.
Если тень является жизненно важной частью человека или животного, то, дотронувшись до нее в определенных обстоя¬тельствах, можно нанести им точно такой же вред, как будто произошло соприкосновение с самим человеком или живот¬ным… Жители племени кайтиш в центральной Австралии уве¬рены, что если на кормящую мать попадет тень коричневого сокола, ее грудь разбухнет и разорвется… Дикарь знает точно, что следует избегать тени тех людей… в которых он видит для себя источник опасности»111.
Все примеры, которые приводит Фрезер, свидетельствуют о том, что отражение или тень являются объектом тапа – транс-персональной, божественной силы, или же силы, обладающей свойствами человеческой души. Когда Нарцисс смотрит на свое отражение, фактически он видит свою душу, свой жизненный центр.
Важное подтверждение тождественности зеркального образа и Самости можно обнаружить в древнегреческих дионисийских мистериях. Его обязательно следует отметить благодаря той внут-ренней ценности, которой обладает эта амплификация, а также потому, что в античной религии у Диониса и Нарцисса есть нема¬ло общих черт.
Во времена дионисийских мистерий зеркало играло важную роль в обряде инициации. Значение зеркала в мифе о Дионисе ничуть не меньше его значения в мифе о Нарциссе, ибо смерть или покушение на убийство Диониса происходит именно в тот момент, когда он смотрится в зеркало. Вот что пишет по этому поводу Кереньи:
«В соответствии с орфической историей мира, Дионис с мо-мента своего (второго) рождения в жилище Персефоны, доче-ри Реи, стал признанным правителем мира – правителем на¬шей эпохи – прямо в той самой пещере, где он родился… Обна-женныймальчик(какимонпоказан на гравюре пятого столетия нашей эры, сделанной на пластине из слоновой кости) подни¬мает обе руки, как бы самоутверждаясь и восклицая: «Вот я!» Рядом с ним видны два Курета: один из них демонстрирует танец с ножом, другой вытаскивает свой нож и также готовит¬ся принять участие в танце. Ноннос дал к изображениям пояс¬нительный текст. Зеркало, которое вместе с образом притяги¬вает душу, дает обещание, что убитый бог не покинет людей навсегда»112.
На стенах Виллы Мистерий в Помпее есть изображение ри-туалов инициации. Часть общей картины, в соответствии с описа-нием Кереньи, представляют собой
«два пожилых силена, наставляющих юных сатиров и посвя-щающих их в таинство, связанное с переходом во взрослые са¬тиры. Один из силенов учит их играть на арфе и петь, другой проводит обряд инициации. Содержание обряда таково: посвя¬щаемый юноша смотрится в серебряный сосуд, который слу¬жит сферическим зеркалом, и видите нем отражение не своего лица, а страшной маски силена, которую держит другой моль¬чик, стоящий поодаль, по всей вероятности, иже прошедший этот обряд инициации. Инициируемый готовится к встрече с дионисийскими женщинами»“3.
Фреска на Вилле Мистерий в Помпеях, на которой показано, как использовалось зеркало во время Дионисийского ритуала инициации.
Таким образом, в отражении зеркала инициируемый видит не свое лицо, а свою дионисийскую душу. Это говорит о том, что в ритуальных церемониях использовалось важное обстоятельство: в данном случае зеркало отражало не переживание Эго, а пережи-вание, связанное с его архетипическими корнями. Кроме того, ког-да в процессе церемоний посвящения инициируемый смотрел в зеркало, ему могли наносить раны и, в частности, делать обреза-ние114. Здесь хорошо видно, что в таких ритуалах добивались идентификации посвящаемого с богом Дионисом, пронзенным мечом в тот момент, когда он смотрелся в зеркало.
Негативный аспект Диониса имеет сходство с силой, свой-ственной Кефиссу. Как мы увидим в главе 4, Дионис был главной фигурой Элевсинских мистерий, и вместе с тем хорошо известно, что река Кефисс протекала вблизи Элевсина. В Дионисе скрыта возможность перерождения, устраняющего влияние негативной, агрессивной силы Кефисса.
С точки зрения психологии тень или отражение несет в себе образ Самости, а вовсе не образ Эго. Очень интересно и даже те-рапевтически полезно просить людей, страдающих нарциссичес-кими расстройствами, изучать свое отражение в зеркале. Часто они видят человека, обладающего огромной силой и энергией, ко¬торые им так нужны. Ведь такие люди, хотя и могут перегружать окружающих своей энергией и специфическими особенностями своего поведения, но ощущают свою неэффективность.
Мне вспоминается случай, когда я рекомендовал одному та-кому пациенту посмотреть на себя в зеркало в моем присутствии. Я попросил его расслабиться, свободно дышать и внимательно изучать в зеркале свое отражение. Человек, которого он там уви-дел, обладал такой огромной силой, что пациент едва мог на него смотреть. В жизни этот пациент был очень привержен религии и обременял окружающих своей чрезмерной угодливостью, на кото-рую они постоянно жаловались. Сам же он всегда удивлялся тому, что производит на людей такое впечатление. Отражение в зерка¬ле дало ему возможность почувствовать свою реальную энергию, энергию Самости. Но в состоянии слияния Эго и Самости он мог ощутить лишь малую толику своей силы и потому постоянно ис-пытывал ощущение покорности. Если бы он смог разделить Эго и Самость и признать ее силу, а не идентифицироваться со своим стремлением к власти, то ощутил бы свою подлинную эффектив-ность и понял, что на самом деле это стремление не связано с его Эго – источником его служит архетипическая энергия Самости.
Разумеется, именно это нарциссической личности труднее всего сделать, и точно такая же проблема возникает перед Нарцис-сом, как только он узнает свое отражение:
«Почему, о одинокий юноша, – произносит Нарцисс, глядя на свое отражение, – ты избегаешь меня… Когда я улыбаюсь, ты улыбаешься мне, и когда я рыдаю, по твоим щекам бегут сле-зы. На мои кивки ты отвечаешь кивками, и по движению твоих сладостных губ я могу прочитать ответ на мои слова, хотя ни один звук не достигает моих ушей. О, я – это он! Я почувство-вал это, и теперь знаю свой собственный образ; я сам зажигаю пламя и сам же от него страдаю. Что мне делать? Должен ли он добиваться меня или же я сам должен добиваться его? За¬чем вообще добиваться? У меня есть все, что я хочу; и все бо¬гатство, которого я достиг, сделало меня нищим. О, если бы я мог отделить себя от своего тела! И хотя такая мольба зву¬чит очень странно из уст любовника, я бы сейчас желал, чтобы мой возлюбленный исчез с моих глаз!»
Нарцисс не может отделиться от своего архетипического ядра, и этот мучительный факт вызывает у него такую мольбу, которая «из уст любовника звучит очень странно… чтобы мой воз-любленный исчез с моих глаз!»
В конечном счете именно отказ Нарцисса от отделения, его стремление обладать Самостью и ее архетепической силой и кра-сотой приводят его к столь трагическому финалу. Он узнает ина-ковость Самости, узнавая свое отражение: «О, я – это он!» – но при этом он ничего не может поделать с этим иным – только сно¬ва стать эгоцентричным. «Должен ли он добиваться меня или я сам должен добиваться его?» – и опять идентифицироваться с Самостью: «У меня есть все, что я хочу; и все богатство, которого я достиг, сделало меня нищим». Получается, что это моментальное узнавание Нарцисса сразу же тонет в его жалости к самому себе. Это свидетельствует о том, что внутри него существуют зависть и эксгибиционизм, которые заставляют его страдать и являются ис-тинной причиной того, что Нарцисс не может отделиться от Са-мости и признать ее инаковость.
Нарцисс должен обладать своим идеализированным образом; он не может признать его инаковость, ибо когда он смотрит на свое отражение, это признание представляло бы для него слишком серьезную угрозу. Поэтому он сразу переключается: «Должен ли он добиваться меня или же я сам должен добиваться его?» Либи¬до Нарцисса моментально изменяется: идеализация прекращается и возникает зеркальная форма, показывая, как усиливается конт¬роль его неиссякаемой инфляции или, говоря на психоаналити¬ческом языке, – его грандиозно-эксгибиционистской самости.
% 7 Исторический взгляд на толкование эпизода ‚ об отражении Нарцисса
Эпизод, связанный с Нарциссом и его отражением, при мно-гочисленных пересказах мифа привлекал к себе особое внимание. Некоторые пересказы следовали версии Овидия, но многие другие сильно от нее отличались, привнося важные изменения в психо-логический смысл мифа. В этих вариациях раскрывалась феноме-нология нарциссизма, похожая на ту, которая сегодня встречает¬ся в клинической практике, что является очень хорошим свиде-тельством того, что миф отражает основные черты структуры че-ловеческой психики. Изменяется и отношение к мифу, и прежде всего к тому, что Нарцисс проявлял особенный интерес к своему отражению. Этот интерес говорит как об изменении эго-сознания, так и о том, что в разных культурах образ Самости предопределя¬ет разное отношение к Нарциссу.
В ранней классической литературе после Овидия существо-вало несколько кратких версий мифа. Исследуя их, иногда прихо-дится сталкиваться с любопытными разночтениями. Так, напри¬мер, поэт Петандий писал: «Юноша, чьим отцом был речной по¬ток, поклонялся ручьям и воздавал молитвы волнам – да, именно он, чьим отцом был речной поток. Юноша видит самого себя, ког¬да ищет в реке своего отца – да, именно в чистой воде озера юно¬ша видит самого себя»115. Насколько я могу судить, этот текст яв¬ляется уникальным, он мог бы помочь нам понять, что сам факт отсутствия отца может оказаться не менее важным для появления нарциссической личности, чем слишком властный и назойливый отец. Разумеется, с психологической точки зрения, это два приме¬ра плохого отца. Ясно, что фабула Петандия опирается на эпизод мифа Овидия, связанный с Кефиссом, но при этом очень важно понимать, что сила патриархального уробороса может обладать и позитивным аспектом «хорошего отца», к которому юноша так стремится.
В то же время существуют античные тексты, в которых миф рассматривается либо с моральной точки зрения, либо с психоло-гической, как это делают, например, Люциан или Клемент, акцен-тируя внимание на мотиве тщетности усилий; особенно интерес¬ное толкование дает Плотин, рассуждая об отношении между ду¬ховной и телесной красотой. Проблема состоит в том, как живу¬щий на земле человек может достичь красоты, которая скрыта где-то глубоко в святая святых, которую могут созерцать только по-священные. В переводе Винж Плотин призывает их обрести свя-тость, оставляя позади все, что может быть доступно зрению:
«Когда он достигает той степени благодати, которая открыва-ется в теле, пусть не гонится за нею: он должен знать ее по ко-пиям, следам и теням и спешить прочь от них – к тому, о чем они нам говорят. Ибо если кто-то проследит до конца, что это за прекрасная форма, играющая на воде, не будет ли это ми-фом, рассказанным в символах, – о том самом простофиле, ко-торый сгинул в глубине потока и превратился в ничто? Так же и тот, кого удерживает телесная красота, кто не может вырвать¬ся из ее оков, будет низвергнут – не телесно, а в душе – в мрач¬ную глубину, недоступную Разумному Бытию, где он, бывший слепым еще в том, Нижнем Мире, будет общаться лишь с теня¬ми – как общался с ними там»116.
Здесь весьма важно обратить внимание на исключительную приверженность «возвышенному» (или духовному) и пренебреже-ние «низким», которое связывается с телесным сознанием и во-влеченностью в реальную жизнь. Плотин и его последователи час-то обсуждают нисхождение к материальному, используя метафо¬ру зеркала, о котором говорится, что оно, подобно зеркалу Диони¬са, оттягивает душу от ее истоков и истинного назначения.
Как отмечалось в главе 1, зеркальный перенос, в процессе которого терапевт выступает для пациента в роли отзеркаливаю-щего объекта, воздействует как воплощение разумно-духовной жизни. Идеализированный перенос обладает противоположным воздействием, связанным с духовным подъемом и его укреплени¬ем как источника ценности и трансформации энергии. Эти два типа переноса, обсуждавшиеся выше, в алхимической теории представляют собой две части единого сложного процесса восхож¬дения и нисхождения (ascent ad descensus). Данный процесс очень похож на циркулярную сублимацию (sublimatio), для которой столь же характерно восстановление тела и инстинкта, как и воз¬рождение духа. Таким образом, когда в подвижных рамках этого динамического паттерна зарождающееся сознание проходит через стадию нарциссизма (а на этом пути вместе с отделением Эго от Самости возникает способность к внутреннему отзеркаливанию), происходит трансформация материи и духа.
Этот паттерн может появляться всякий раз, когда сознатель¬ная личность сталкивается со своей архетипической природой, то есть с Самостью. Он может стать характерным последствием unio mystica, мистического союза с Богом, который позже (возможно, через несколько лет) приведет к такому выбору: начнет вопло-щаться переживание того, что называется «святая святых», транс-формируясь в телесные переживания и телесное сознание, тогда как сам Свет потускнеет. Тогда человек, неукоснительно следуя предпочтению Плотина, может попытаться восстановить и возоб-новить в прежнем виде свою связь со Светом, которую однажды ему уже случилось постичь в мистическом союзе. Или же выбор может быть сделан в пользу телесной жизни, через трансформа¬цию телесного сознания.
Любое переживание Самости неизбежно приводит к пробле¬ме воплощения: в таком случае всегда присутствует элемент вы¬бора, даже несмотря на то, что возможность этого выбора может быть сильно ограничена ранними нарциссическими травмами, возникшими вследствие слабого материнского отзер™ания. Однако, согласно учению Плотина, нужно любой ценой избегать нисхождения.
Умозаключение Плотина должно соответствовать точке зре-ния, согласно которой идеализация – путь подъема и укрепления духа, который приводит к истинным целям и структурированию психики, – может считаться вполне достаточным способом прео-доления затруднений, обусловленных нарциссической констелля-цией. Истина заключается в том, что идеализация вместе с возни-кающей впоследствии интроекцией (или констелляцией) архети¬па духа как внутренней психической реальности могут привести к отделению человеческого сознания от архетипического мира, к отделению Эго от Самости и к ощущению существующей между ними связи. Но эта связь вовсе не обязательно может воплощать взаимодействие между Эго и Самостью и не всегда приводит к признанию ценности внешних отношений. К тому же идеализация отвлекает внимание от теневых аспектов зависти и ярости.
Когда зарождаются эти эмоции, с которыми чрезвычайно трудно работать, появляется острая необходимость в зеркале, то есть в том, чтобы кто-то отражал духовную сторону жизни чело-века и его идентичность. Так как у человека всегда есть корни в духовной сфере, такое нисхождение в эмоциональные глубины может стать очень опасным не только потому, что угрожает духов-ным связям, дающим человеку ощущение своей идентичности и предназначения, но и в силу существующей тенденции к регрес-сивному слиянию Эго и Самости. На самом деле происходит так: часть личности, которая никогда не разделяется на противополож-ности, то есть монолитная амальгама, в которой элементы Эго и архетипические энергии по-прежнему сплавлены в ядро грандиоз-ности и эксгибиционизма, констеллирует и тянет вниз другие, функционально более развитые части Эго.
Окончательная неоплатоническая интерпретация мифа о Нарциссе принадлежит его анонимному исследователю: «Ибо он не утонул в воде, но, увидев собственную тень на водной глади…
которая была конечным образом его сокровенной души, [он] по-пытался ее обнять, будто она была его собственной»117. Именно такое слияние подпитывается бессознательными потребностями в отражении, возникающими при взгляде на Самость, что для нар-циссической личности оказывается особенно соблазнительным.
Потребности в отражении могут стать опасными, и это очень существенно. Поэтому в динамике нарциссизма и его мифологи-ческом представителе – Нарциссе есть очень много такого, что требует крайне осторожного отношения. В убеждениях Плотина выражено фобическое отношение к опасности отражения. Для него отражение ведет к нисхождению, прочь от единственной су-ществующей реальности – области духа, «святая святых».
* * *
В XII веке миф о Нарциссе вновь стал вызывать огромный интерес. По свидетельству Винж, его самая ранняя версия этого периода содержится в отрывке из «Романа об Александре» (Roman d’Alexander), написанном около 1180 года. В нем две леди поют песню о юноше, который не смог снизойти до любви к де¬вушке. Однажды, страдая от ударов жестокой судьбы, он подошел к колодцу и внезапно увидел в воде свое отражение… Юноша так и остался лежать у колодца. Испытывая сострадание к его тщет¬ным призывам, боги превратили его в прекрасный цветок118.
Этот мотив соответствует версии Овидия, однако в других пересказах история несколько видоизменяется, и многие из новых версий оказываются особенно важными с точки зрения психоло¬гии нарциссической личности.
Например, в написанной в XII веке поэме «Нарцисс» главной фигурой является Данэ – принцесса, безоглядно влюбившаяся в Нарцисса. Данэ побежала к Нарциссу и открыла юноше свою страсть. «Та, которая с тобой говорит, является дочерью короля, твоего господина». Но он лишь улыбался, слушая ее: «Девушка, в своем ли ты уме? Тебе давно пора спать в своей кровати, ты слиш-ком опрометчиво поступаешь… Мы оба слишком юны для любви, и я ничем не могу тебе помочь только потому, что, по твоим сло¬вам, муки Амура не дают тебе покоя; кроме того, такое несчастье мне сейчас совсем неведомо, и надеюсь, я никогда его не узнаю». Данэ бросилась к нему, и хотя Нарцисс увидел, насколько она пре-красна, он, неблагодарный, с презрением ее отверг. Брошенная своим возлюбленным, она испытывала нестерпимую боль: «Чего же во мне не хватает, чтобы ему понравиться? Я красива и у меня благородное происхождение, а он – всего лишь слуга-недоучка. Но я по-прежнему его люблю; я никак не могу его забыть. И он ни-когда в жизни не изменится, он – это само зло». И тогда она об-ратилась к Венере: «Заставь его познать в страданиях, что такое любовь, и сделай это так, чтобы никто и никогда не смог ему по-мочь!»119
В данном случае мы имеем дело с более материальным объек-том по сравнению с Эхо, и во встрече с образом в бассейне, опи-санном в поэме, этот «объектный уровень» сознания становится гораздо яснее. После того как заклятие зависти привело Нарцис¬са к встрече со своим отражением, которое сначала показалось ему водной нимфой или феей, он решил, что любит именно это отра-жение, и та прелесть, которую он видит, может оказаться его соб-ственной.
«Он обратился к лесам и лугам: видели вы когда-нибудь лю-бовь, которая была бы подобна моей? И он обратился к богам: неужели вы, боги, не поможете мне? Но воистину он не знал, чему должен молиться: конечно, они не могли дать ему то, чем он и так обладал. Увы, воскликнул он, никто не внемлет моим жалобам! Мои родители ни о чем не догадываются. Мои дру¬зья меня потеряли. Почему моя мать ни о чем не ведает? Если бы она пришла сюда, скорбя и рыдая надо мной, может быть, ее рыдания придали бы мне силы. Но никто на свете меня не замечает, кому же оплакивать мою красоту? Да, вспомнил он, по крайней мере, есть одна девушка, которая этим утром была такой прелестной, когда умоляла меня полюбить ее. Если бы она только смогла сюда прийти, вздыхает он, тогда, может быть, закончилось бы мое сумасшествие».
Здесь поэма ставит нас лицом к лицу с психологической ре-альностью, то есть фактически – с экзистенциальной ситуацией. Ибо как только человек осознает свою фиксацию на нарциссичес¬кой дилемме – я отмечал, насколько важно это осознавать, ибо нарциссическая личность изо всех сил защищается от осознания мучительного слияния с Самостью и от страдания, которое такое слияние вызывает, – только тогда открывается прямой путь к вне-шним, объектным отношениям. Это значит, что элемент выбора может существовать, но он же вызывает желание пожертвовать слиянием с архетипическим миром. В нашем случае образ Нар-цисса свидетельствует о том, что герой не способен на такой по-ступок; он слишком долго остается у водоема. Само по себе это тоже психологически интересно, ибо чем дольше существует нар-циссическое расстройство, тем тяжелее проходит трансформация. Здесь дело не только в постоянном или периодическом слиянии с Самостью, но и в том, что это слияние превращается в плохую привычку. Но если оно существует не слишком долго или нарцис¬сическая личность обладает особым духовным потенциалом, то открывается возможность сознательно выбрать прекращение сли¬яния в процессе развития эмпатических отношений.
* * *
В поэзии трубадуров XII века мы находим интересные сопо-ставления с Нарциссом, которые говорят об осознанной опасно¬сти, связанной со стремлением нарциссической личности к удов-летворению потребностей в зеркальном отражении. Например, это можно увидеть в стихотворении Бернарда де Вентадура «Глядя на летящего жаворонка»:
Я никогда не владел собой
и даже не принадлежал самому себе
с тех пор, как мне было позволено заглянуть в ее глаза –
в то зеркало, которое давало мне столько счастья.
Зеркало, с тех пор, как я увидел в тебе свое отражение,
глубокие воздыхания приблизили мой конец.
Я погубил себя так, как погубил себя
у бассейна прекрасный Нарцисс121.
Затем настроение несколько меняется, слышится горький упрек всему женскому полу: и той, которая его погубила, и всем остальным, кто не пришел к нему на помощь. Теперь он опозорен и обесчещен, и конец стихотворения звучит так: «Моя любовь не приносит ей счастья, поэтому я отправляюсь в изгнание искать защиты от любви и утех». Эта горечь и внезапная перемена на-строения, возникающие при неудовлетворенной потребности в отражении, в точности соответствуют эмоциональному состоянию нарциссической личности. Угроза травматических переживаний не забывается никогда, таким образом исключая любую степень риска, связанную с поиском новой возможности отражения.
Очень часто такому поиску предпочитают уход от любовных от-ношений, вызванный страхом.
В другом лирическом произведении трубадуров, анонимном стихотворении, мы можем наблюдать важную динамику потребно-сти в идеализации объекта, а также в отказе от самой возможнос¬ти снизить его идеальную значимость:
Я, как маленький ребенок, который видит в зеркале свое лицо и водит по нему пальцами.
Наконец, зеркало разбивается из-за его шалости,
и тогда, увидев, что наделал, он начинает громко рыдать.
Так и я, совершив злодейство,
лишился осчастливившего меня прекрасного образа, который сейчас попал в руки злоумышленников.
И потому я глубоко несчастен и боюсь потерять ее любовь.
И я приговорен к тому, чтобы воспевать свою страсть. Ибо прекрасная дева сокрушила все мои надежды и приковала меня так, что я боюсь потерять жизнь, которая теплится в моем взоре, подобно Нарциссу, который, увидев в прозрачном колодце свою тень, полюбил ее беспредельно и погиб от сумасшествия своей любви122.
Поэт боится потерять свою возлюбленную, увидев, как по-тускнели ее идеальные черты. Подобно нарциссической личности, он может любить только идеальные формы, ибо они и только они отражают его собственную потребность в идеализированном объекте. Обладание объектом все же значит для него гораздо меньше, чем страх потери, который вызывает у него совершенство.
Это стихотворение породило множество комментариев; есть и другая его версия, в которой добавлена еще одна строфа. Обра¬тим внимание, что в данном случае все происходит во сне:
Ее алые уста побледнели,
и это вызвало у меня страшную агонию.
Потому я снова горько скорблю,
что глазам моим суждено видеть это несчастье.
Так ребенок из опыта не набирается мудрости
и, видя в колодце свое отражение, без памяти в него влюбляется, пока не падает замертво123.
Даже сны поэта указывают на склонность к компенсации его сознательной установки, и в его сновидениях проявляется несо-вершенство его возлюбленной. Но он отвергает эту компенсацию, оставаясь со своим идеальным образом и, как Нарцисс, застывает в регрессивном слиянии с ним.
Таким образом, в литературе XII века можно ясно увидеть разные превратности судьбы, связанные с потребностью в отраже-нии (зеркальном переносе) и в идеализации объекта до уровня непревзойденного совершенства. В нарциссической психической структуре нет ничего нового; можно лишь изменить установку по отношению к ней. Такая возможность изменений появляется в XIII веке, когда интуиция приобретает черты интроверсии.
* * *
Наиболее известную версию мифа о Нарциссе, относящуюся к XIII веку, можно найти в «Романе о розе» (Roman de la Rose) Гийома де Лорри. Сначала фабула романа следует сюжетной кан¬ве повествования Овидия, а затем автор описывает историю влюб-ленного, «который вспоминает судьбу Нарцисса [и] позволяет красоте, существующей в колодце, испытать свою притягательную силу. На дне колодца он видит два кристалла хрусталя. Отража¬ясь от их граней, солнечные лучи создают особое световое поле, украшающее весь окружающий пейзаж»124.
Спуск в воображаемую глубину колодца символизирует именно ту трансформацию, которую обычно избегает нарцисси-ческая личность. Ибо находящаяся в глубине вера для ее внутрен-него мира ничего не значит и не обладает никакой ценностью, как не будут иметь никакого позитивного смысла внешние объекты. Следовательно, погружение в глубинные слои бессознательного становится очень страшным шагом, который тем не менее обяза-тельно нужно совершить, если на пути к трансформации личности оказалась заблокированная нарциссическая структура. В «Романе о розе» мы можем интуитивно найти то, что открывается при по-гружении в глубинные слои бессознательного, а не остается за-чарованным на поверхности: подлинное излучение Самости в дан-ном случае описано в виде солнечных кристаллов.
Это следует считать потенциальным интровертированным разрешением дилеммы, присущей Нарциссу. Любовь, характерная для слияния Эго-Самости, трансформируется в любовь, прису¬щую Самости в ее архетипической инаковости. Однако такое ус¬пешное разрешение противоречия придет значительно позже, в XVII и XVIII веках. До этого в подавляющем большинстве случа¬ев нам придется иметь дело с инфляцией – идентификацией с об¬разом Самости.
Хорошим примером может послужить трактовка эпизода с Нарциссом и его отражением, предложенная Марсилио Фичино. Возрожденный им в XVII веке неоплатонический подход к этой проблеме значительно обновил смысл и функциональные возмож-ности личности Нарцисса. Фичино не внес ничего нового в пони-мание самого мифа, зато сделал доступными для понимания ин-терпретации античности. Он преподносит эту историю следую¬щим образом:
«Юный Нарцисс, человек безмятежной и наивной души, не знавший своего собственного лица, стремится узнать свою вне¬шность и постичь свою сущность. Но он жаждет приникнуть к своему отражению в воде и обнять его, а значит, он обожает красоту тела, эфемерную, как бегущая вода. А это и есть отра¬жение самой души. Но тем самым он отвергает свой облик. Он никогда не достигнет собственной тени»™.
Очень важен акцент на том, что Нарцисс «не знает своего лица», ибо в нем отражена точка зрения неоплатоников: хотя об¬раз несет в себе нечто, присущее своему архетипическому источ¬нику, он не является идентичным ему. Этот взгляд точно соответ¬ствует убеждению Юнга, касающемуся различия между архети¬пом и его образом. Это различие для неоплатоников заключалась в том, что Нарцисс для них олицетворял невежество, даже более того – опасность инфляции при идентификации с образом.
Образ Нарцисса следует рассматривать как прекрасную пара-дигму опасности инфляции. Ибо наряду с внутренними мучения¬ми нарциссической личности, связанными с завистью и эксгиби-ционистскими потребностями, становится навязчивой ее иденти-фикация с образом. Само по себе соприкосновение с архетипом не представляет особой опасности, как это бывает, например, в сно-видениях или грезах, но оно заметно усложняет дело, ибо лучше всего его можно охарактеризовать как влечение к регрессивному слиянию. И вслед за Платоном, Плотином и другими античными авторами, которых переводил Марсилио Фичино, он демонстри-рует ясное понимание того, как такое слияние с Самостью нару-шает ее деятельность.
Эта опасность была хорошо известна. Именно поэтому Юнг предостерегал, что Эго не следует идентифицироваться с образа¬ми бессознательного, а находить с ними связь. Но при всей ре¬альной опасности инфляции остерегаться образа и концентриро¬ваться лишь на восходящем Духовном Свете – значит утратить контакт с телом и его позитивной реальностью. Отраженный об¬раз, так же, как и сам процесс отражения, имеет тенденцию «от¬тягивать» сознание вниз, к телесности. Искусство жизни состо¬ит именно в том, чтобы позволить существовать образу без сли¬яния с ним. Именно в этом заключается главная проблема нар¬циссической личности, именно по этой причине раскрытие пота¬енных проблем, связанных с завистью и фрустрированным экс¬гибиционизмом, является столь важным для процесса трансфор¬мации.
Таким образом, для неоплатоников Нарцисс представляет собой полную противоположность самопознанию. Для них его подлинное несчастье состоит в недостаточном осознании своей истинной Самости126. И в пересказе мифа Фичино, как и в упоми-наниях Нарцисса Плотином, эпизод, в котором Нарцисс узнает свой образ, отсутствует. Авторы, стремящиеся видеть в Нарцис¬се лишь воплощенное невежество Самости, часто пересказывают миф со всеми подробностями, но упускают тот факт, что, соглас¬но версии Овидия, Нарцисс себя узнал: «О, я – это он!» Внутри нарциссической структуры можно увидеть, почему нисхождение в телесную сферу и сам образ Нарцисса не должны вызывать ощу-щение недостаточного осознания архетипа. Наоборот, они могут привести к новому осознанию Самости, включающему в себя осознание тела, как в алхимической деятельности происходит про-цесс индивидуации.
Позже образ Нарцисса связывается с возможностью самопоз-нания. Особенно характерна такая связь для XVIII века. Но для реализации этой возможности потребовалась способность наблю-дать образы, идентифицируясь с ними. Она начинает просматри-ваться в XVI веке с появлением «Королевы-волшебницы» Спен-сера.
Спенсер использует сравнение между Нарциссом и влюблен-ным. Глядя в волшебное зеркальце, Бритомарт, воплощение цело-мудрия, влюбляется в появившийся в зеркале образ рыцаря. Она жалуется своей служанке на несчастье, которое ее постигло:
Рассудок мой ясен, но судьба моя зла,
Моя страсть бесконечна, не знает надежды,
Я кормлю свою тень, умирая от голода,
И вместе с растущей тенью растет
Ощущение, что я чахну и увядаю.
Я нежнее, чем глупое дитя Кефисса,
Которое, увидев в воде фонтана
Свое лицо, в него влюбилось, обманувшись;
Я нежно люблю тень, навеки расставшуюся с телом.
Однако служанка не слишком обращает внимание на сравне-ние Бритомарт с Нарциссом:
У этого бедного юноши (говорит она) нет ничего,
Что есть у идеального Возлюбленного;
Но судьба благосклонна к тебе; в добрый час
Пропала тень воинственного рыцаря;
Тени нет – есть бессильное тело;
Только тело, лишенное мощи: везде и повсюду
Узнать его можно по приметам или с помощью волшебства127.
Так служанка учит Бритомарт заниматься поисками своего внутреннего образа во внешнем мире, прибегая исключительно к помощи волшебства. Тем самым в поэзии Спенсера выход из по-тенциального тупика, в который попадает нарциссическая лич-ность, видится в установлении внешних объектных отношений. С точки зрения психологии это означает, что объект следует искать через проективную идентификацию, наделяя его своими идеали-зированными представлениями. А этот этап характеризуется бо¬лее реалистичными объектными отношениями, которые становят¬ся для человека важными, исходя из его собственной реальности.
Вплоть до XVII века в большинстве комментариев к мифу о Нарциссе его образ рассматривался как негативный. И на протя-жении всего столетия преобладала негативная тенденция. Так, в «Истории о Нарциссе» Рейнольда юноша «ловит звуки Боже-ственного голоса [Эхо] или закрывает свое сердце от Божествен-ного проникновения. [Он] является земным, слабым, никчемным существом, а его самопожертвование не ждет ничего, кроме вечно-го забвения»128.
Многие другие интерпретации были менее критичны по от-ношению к Нарциссу, но лишь в XVII веке появляется заметный позитив. Возможно, вследствие некоторой трансформации созна-ния мы сталкиваемся с определенными изменениями, описанны¬ми Ланселотом Ло Уайтом, который отмечал, что в Европе XVII века появились новые слова, означавшие «само-сознание» или «осознание самого себя». Впервые это произошло в 1620 году в Англии и Германии; «сознание» – «знать вместе с…» (или «де¬литься знаниями с другим») пришло в английский язык из латы¬ни. Его изначальный смысл – «знать только внутри себя». По мне¬нию Ланселота Ло Уайта,
«это был решающий шаг в социальном развитии человека, ко-торый принял вид индивидуального поиска, направленного на установление предпочтительной лично для него формы поряд¬ка в окружающем его беспорядке, или же индивидуального поиска новой формы порядка внутри самого себя, которая мог¬ла сохраниться в изоляции от всего, что ее окружало»129.
Весьма вероятно, что, обладая новым самосознанием, человек XVII века мог пойти на риск, связанный с опасностью, которую нес в себе образ Нарцисса, так как возрастающая сила Эго снижа¬ла опасность инфляции и регрессивного слияния с Самостью. Та¬ким образом, в Нарциссе можно было найти необходимый твор¬ческий аспект, символизирующий здоровую тенденцию к обрете¬нию нового сознания, а не просто ужас от пребывания в тупике и постоянного ощущения никчемности. В зародыше эта тенденция появилась в академической диссертации XVII века, в которой пре-увеличенное самолюбование Нарцисса стало отправной точкой для описания истинной добродетели, основанной только на оцен¬ке человеком самого себя и на благородном чувстве по отношению к самому себе. Однако то любовное упрямство (perversa philautia), которое культивирует в себе Нарцисс, для автора является худ¬шим из всех зол130.
Но даже до этого, в 1650 году, немецкий иезуит Якоб Мазе-ний весьма положительно отзывается о Нарциссе. Кратко переска¬зывая миф, он описывает Нарцисса, считая, что подверженный слепой любви юноша совершал свои подвиги перед тем, как их совершали все остальные, в частности, люди, предпочитавшие те¬лесную красоту божественной благодати. Но в данном случае ак¬цент делается совершенно на ином: Нарцисс превращается в некое подобие Бога, охваченного любовью к людям и ставшего смерт¬ным. В одной и той же символической картине: Нарцисс, влюб¬ленный в свое изображение, – можно увидеть и потерю человече¬ской души, и божественное спасение131.
Так начинает проявляться двойственная природа нарциссиз¬ма, представляющая собой процесс, который может привести к возрождению: психологически это означает переживание Самости или же, в худшем случае, утрату способностей и болезненную по-требность в отзеркаливании.
* * *
Фрэнсис Бэкон, который относился к науке и философии принципиально по-новому, настаивал на том, что эти дисциплины должны быть исключительно прикладными – то есть они должны существовать не ради умозрительных рассуждений, а давать ощу-тимые материальные результаты132. Бэкон рассматривал образ Нарцисса крайне негативно. Но волей случая он оказался исклю-чительно точен в своем описании противоречивой природы нар-циссической личности.
«Став развращенными и самодовольными, увлеченными на всем жизненном пути только самообожанием, они уступают удивительной праздности и лени… [Они] одарены красотой и другими ценными качествами и потому любят себя и, так ска-зать, погибают… Они живут в изоляции от окружающего мира, углубленные в себя и окруженные узким кругом обожателей, которые их слушают и льстят им, подобно Эхо соглашаясь со всем, что скажут их кумиры»133.
Бэкон видит негативные стороны нарциссической личности наряду с ее нереализованной одаренностью и постоянной потреб-ностью в том, чтобы слышать в ответ «да», причем эта потребность с возрастом только усугубляется. Видит он и внутреннее изнемо-жение, которое испытывают эти люди под воздействием внутрен-него давления и от которого они страдают, «уступая удивительной праздности и лени». Это описание состояния, которое в клиничес-кой практике Кохут назвал ослаблением. Но в эссе «Из человечес-кой мудрости, если она существует» Бэкон демонстрирует свое понимание противоположной возможности, существующей у нар-циссической личности. Согласно Винж, в этой работе он рассуж-дает о том, что самовлюбленные люди обладают огромным усер-дием, добиваясь желаемого результата. «Они построят дом прямо на огне, но этого мало: потом они станут в этом доме жарить яич-ницу»134. В этом эссе Бэкон позитивно рассматривает тщетность затраченных усилий только потому, что они содержат признаки реального действия, которое он считал идеалом.
Таким образом, Бэкон точно отметил обе стороны нарцис-сической личности – склонность к истощению под давлением чувства внутренней грандиозности, а также идентификацию с этой грандиозностью в процессе непрерывного действия. Такой способ наблюдения, при свойственных именно Бэкону чутье и изобретательности, является закономерным для нового индиви-дуального сознания; оно имеет четкую экстравертированную природу и вместе с тем очень похоже на интровертированное со-знание Мазения, ибо и тот и другой находят в Нарциссе нечто положительное.
Обратившись к «Потерянному раю» Джона Мильтона (1667), мы увидим, что в этом произведении тема Нарцисса является ча-стью общего процесса творения мира, ибо представляет собой этап трансформации личности и сотворение ее нового мира. В произ-ведении Мильтона Ева оказывается перед выбором: либо она ста-новится родоначальницей, Матерью всего человечества, либо ее удержит собственное отражение. В Четвертой книге Мильтон пре-доставляет самой Еве сказать о том, что произошло. Впервые про-будившись к жизни после своего создания, Ева направилась к Адаму, но у нее на пути оказалось препятствие. Неподалеку от того места, где она нежилась в тени, наслаждаясь ароматом цветов, бежал ручей, растекаясь в ровное озерцо. Туда она и направилась. Вот как она об этом рассказывает:
Вблизи ручей с журчаньем истекал Из грота, образуя водоем Недвижный, чистый, словно небосвод. Я простодушно подошла к нему, На берег опустилась травяной, Чтоб заглянуть в глубины озерца
Прозрачные, казавшиеся мне Вторыми небесами; но, к воде Склонясь зеркальной, увидала в ней Навстречу мне склоненное лицо. Мы встретились глазами. В страхе я Отпрянула; виденье в тот же миг Отпрянуло. Склонилась я опять Прельщенная, – вернулось и оно, Мне отвечая взглядами любви И восхищенья. Долго не могла Я оторваться от него в тоске Напрасной, но какой-то глас воззвал: «Прекрасное созданье! Этот лик Лишь ты сама, твой образ; он с тобой Является и пропадает вновь. Вперед ступай, тебя я провожу, Не тень обнимешь ты, но существо, Чье ты подобье. Нераздельно с ним Блаженствуя, ты множество детей, Похожих на тебя, ему родишь, Праматерью людей ты наречешься!» Что было делать? За вождем незримым Последовав, тебя я обрела…135
Ева идет, признаваясь с наивной откровенностью, что Адам, который на первый взгляд кажется ей прекрасным, все же менее нежен и привлекателен по сравнению с отражением на зеркальной поверхности воды. Отпрянув в первый момент, потом она подчи-няется его призыву остаться.
Вступление в созидательный, творческий процесс в реальном пространстве и времени неизбежно связано с потерей – потерей полноты архетипической реальности, которая не может «умес-титься» в историю. Но именно через такое жертвоприношение происходит сотворение мира; для отдельного человека это означа-ет создание стабильного сознания, имеющего связь с архетипичес-ким миром, но не отождествляющего себя с ним, не испытываю-щего слияния, обусловленного страхом потери Истинного Света.
Мир множественности, мир детей Евы, психологически пред-ставляет собой ту стадию, на которой начинают появляться ком-плексы и проекции; здесь можно усмотреть некое соответствие тому, что во многих мифических описаниях сотворения мира его зарождение происходит в результате смерти гиганта или Первоче-ловека. И вместе с появлением проекций открывается возмож¬ность для интеграции и дальнейшего осознания. Но это раскрытие Самости во множественности (которое Фордхэм называет дезин¬теграцией) оказывается заблокированным так, что психическое состояние тормозится на нарциссическом уровне, соответствую¬щем слиянию Эго и Самости. Это слияние препятствует эволю¬ции Самости в той мере, в какой Самость удерживается за Эго. Отход от этого слияния, порождающего ложные надежды, в поэме Мильтона связывается с Голосом; с психологической точки зре¬ния это означает, что разрешение тупиковой ситуации, в которой оказалась нарциссическая личность, так же определяется импуль¬сом, идущим из внутреннего архетипического мира, как и внешни¬ми объектными отношениями.
Нарциссическая личность попадает в тупик в момент зарож-дения нового сознания. А поскольку сознание всегда имеет транс-цендентную основу136 (например, Голос, который слышит Ева), новое творение также оказывается одним из новых осознаний Са-мости. При прохождении через нарциссический паттерн обновля-ется не только Эго, но и Самость.
На протяжении XVII и XVIII веков различие между Эго и Самостью становилось все более и более заметным и отразилось в картезианской философии, так что позитивный потенциал об¬раза Нарцисса стал ощущаться значительно сильнее. Опасность «провала в бессознательное», инфляционного слияния с архети-пическими образами стала куда менее серьезной. Следовательно, в XVIII веке позитивное отношение к мифу о Нарциссе сохрани¬лось, но при этом миф стали рассматривать под новым углом зрения. Нарцисс превратился в символ сознательного самонаб¬людения и обожания в человеке божественного начала. Вместе с тем он мог по-прежнему символизировать ложную связь и пута¬ницу между иллюзией и реальностью, а также недостаточное са¬мопознание и высокомерную любовь к самому себе137. Двой-ственная природа нарциссизма никогда не исчезала; взгляды философов XVII и XVIII веков предвосхищают современные клинические наблюдения и даже углубляют их. Ибо, отличаясь от большинства современных взглядов, особенно от теории объектных отношений и других подходов, разработанных школа¬ми фрейдистско-психоаналитической ориентации, эти давние на-блюдения позволяют распознать как интровертированный, так и экстравертированный аспекты нарциссизма и его мифологичес¬кого образа – Нарцисса. В мифологическом паттерне они также распознают и положительный, и отрицательный потенциал. Осо-бенно позитивно образ Нарцисса рассматривал английский поэт Эдвард Янг, который вместе с Руссо и Шефтсбери признавал ценность интроспекции в том, чтобы всерьез принимать суще-ствующие в бессознательном образы.
Особую роль в появлении новых взглядов на образ Нарцис¬са сыграла работа Жака Аббади, написанная в конце XVII века и переизданная в XVIII веке. Она посвящена ценности эгоизма. Аб-бади считает, что любовь человека к самому себе идентична его стремлению к счастью, и в проявлении интереса к самому себе видит главную движущую силу всей человеческой деятельности. Однако он проводит важное различие между любовью к самому себе (amor de soi) и любовью истинной (amor-propre). Первая свя-зана с ложной самооценкой, вторая – с законным и естественным сохранением собственного «Я». Эти две концепции были хорошо известны во Франции и сыграли важную роль в построении тео¬рии общественной морали Руссо138.
Различия, которые делает Аббади, с точки зрения психоло¬гии представляют собой противопоставление энергии, направлен¬ной на Эго, и энергии, направленной на Самость. Это противопо¬ставление является ключевым в определении разницы между здо¬ровым и патологическим нарциссизмом, и в XVIII веке оно стре¬мительно развивается, позволяя увидеть различие между Эго и Самостью, между сознанием и бессознательным. Так, Шафтсбери в «Монологе, или совете автору» (1710) отмечает необходимость самонаблюдения и самокритики: «Самое трудное на свете – быть хорошим мыслителем, не обладая при этом самоконтролем и спо-собностью вести диалог с самим собой». Он также вторит дель-фийскому изречению: «Раздели себя пополам и стань двумя»139. В действительности это значит определить условия для истинного интроспективного самопознания, которое заключается в необхо-димости делать различие между сознанием и бессознательным, тем самым создавая структуру, которая в дальнейшем позволит увидеть образ Нарцисса в положительном свете.
Как и взгляды Руссо, подход Янга к интроверсии, с одной стороны, является критическим, подчеркивающим необходимость истинной самооценки, а с другой – позитивным, рассматриваю¬щим интроверсию как истинный путь к самопознанию. Взгляды Янга свидетельствуют о дальнейших значительных изменениях в отношении к образу Нарцисса, но, как мы видели, эти изменения были предопределены развитием мысли на протяжении предше-ствующих столетий. Теперь образ Нарцисса используется для ил-люстрации истинной и вполне приемлемой любви к самому себе. С точки зрения Янга, Нарцисс поглощен не иллюзией, а вполне достоверным образом: он действительно видит себя и полностью это осознает. Этот автор отличается от остальных не только стра-хом потерять способность к воображению, означающему исключе-ние мотива узнавания Нарциссом своего отражения в соответ-ствующих пересказах мифа. Он отличается и от античных толко-ваний, в которых отмечается разница между иллюзией и реально-стью. Теперь образ становится реальным, и все, что происходит, соответствует тому пути, по которому следует Эго. Критическое сознание необходимо, и его окончательная оценка отличается от оценки нашего Эго.
В «Апологии добродетели» Янга, в восьмой книге «Жалоба, или ночные думы», есть следующие строки:
Истина тверда и незыблема, как скала,
Ложь скользка и сумбурна, подобно волне.
Этот – дикий бродяга, бредущий по миру, как Каин,
Тот – как сказочный самовлюбленный мальчик…140
Нарцисс, воплощающий интроверсию и покой, сопоставляет¬ся с «истинным», а Каин – с «ложным». Этот взгляд полностью расходится с общепринятым, в соответствии с которым Нарцисс является саморазрушающимся человеком из-за любви к самому себе.
Благодаря Янгу мы доходим до подлинных глубин потенци¬ала интроверсии, существующего в мифе о Нарциссе. Винж отме¬чает, что «для Янга человеческое самопознание оказывается спо¬собом, открывающим индивидуальные творческие силы. Мы мо¬жем считать себя полными невеждами в отношении размерностей, существующих в нашей душе…»141 Согласно Янгу:
Писатель, как только начнет это видеть,
будто в ярком луче ночного метеора, изумляется страшно и едва-едва сможет поверить,
что это правда.
Находясь в этом счастливом замешательстве,
он может услышать
Нечто подобное тому, что слышала у озера Ева:
«Ты видишь там Образ чудесный, но он –
лишь твое отраженье».
Винж отмечает142, что Янг искажает Мильтона там, где Ева покидает озеро и становится Матерью человечества, тогда как в образном восприятии Янга предполагается, что она остается, и потому все коннотации эпизода, связанного с отражением, имеют к ней прямое отношение. Такая двойственность также бросает свет на психологическую природу эпизода с Нарциссом на берегу водоема: эта ситуация может увести дальше, в архетипические глубины, но в равной степени она может привести в мир. В обоих случаях ситуация является творческой: в одном – с душой внут¬ри, в другом – при ее отсутствии. Теперь Нарцисс – это уже не попавший в тупик юноша, застывший и слившийся с собственным образом: сейчас он становится воплощением пути, ведущего к ис¬тинному самопознанию. Интровертированный путь нарциссичес¬кой дилеммы ведет еще глубже в этом направлении. Янг говорит об этом так:
«Такое глубокое проникновение в твою грудь, постижение глу¬бины, распространение вширь, влияние на все и вся, сохране¬ние полной интимности с незнакомцем, находящимся внутри тебя, – восхищение и оберегание каждой искорки интеллек¬туального света и тепла, от которой раньше так пренебрежи¬тельно отмахивались, или же эти искорки были рассеяны в бес¬форменной темной массе общеизвестных мыслей. И, собирая их в теле, пусть воспрянет твой гений (если он в тебе суще¬ствует) подобно солнцу, поднимающемуся из хаоса; и если бы я тогда сказал, как говорят индусы: «Поклонись ему» (ты слишком дерзок), то я бы сказал чуть больше, чем содержится в моем втором правиле, а именно: «Почитай себя»143.
Здесь предполагается, что дело вовсе не в том, чтобы иметь внутренний свет или воспламениться им в экстазе, а в том, чтобы активно заниматься его поисками и стремиться к его познанию.
Положительный потенциал, которым обладает Нарцисс, до-стигает своего максимума в труде Сведенборга «Вера и Боже-ственная Любовь», написанном им в период кризиса, во время ко-торого автор услышал призыв передать человечеству тайны духов-ного мира. В своей работе Сведенборг описывает сотворение Евы и начало ее жизни, при этом, возможно, следуя «Потерянному раю» Мильтона, но все же внося весьма существенные изменения. Далее последует перевод Винж:
«Когда эта девушка удивительной красоты [Ева] достигла воз-раста веселой и игривой юности и все происходившее вокруг вызывало у нее радость, однажды во время прогулки она на-брела на колодец, вода в котором до самого темного дна была совершенно прозрачной и чистой, как горный хрусталь. Загля-нув в колодец, девушка очень удивилась, увидев на поверхно-сти воды образ, который по мере ее приближения все больше и больше оживлялся. Но заметив, что образ повторяет все ее дви¬жения, и пристальнее на него взглянув, она узнала свою шею цвета слоновой кости, свои груди и руки. Тогда она очнулась от изумления, которое заставило ее окаменеть, и, словно снова повернувшись от тени к свету, поняла, что это было ее собствен¬ное отражение. Но, придя в восхищение от своего прекрасного отражения и насладившись вдоволь этим чудом, она вновь страшно испугалась, и этот испуг сковал все ее мысли, которые все больше и больше оживлялись. И вдруг она изумилась тому, что по выражению своего лица узнала все, что было у нее в го¬лове, и потом узнала уже и это свое изумление, и мысли, кото¬рое оно вызывало. И она поразилась тому, что все ее душевные тайны раскрылись и оказались выставленными напоказ. Не в силах рассеять облако своего удивления так, как ей прежде удавалось, она поднялась и поспешила навстречу своей целес-тийской жизни»144.
Ева просит ангела объяснить, что с ней произошло, и проис-ходит длинный разговор о человеке, который создан в соответ¬ствии с небесным образом или Миропорядком. Винж так переда¬ет смысл этого разговора:
«Отражение в колодце они оба считали зеркальным, и потому ангел смог показать Еве, как в ее природе живет образ Миро-порядка, и одновременно показать его подобие: человек свя-зан с Высшим Мироустройством так, как образ связан с Евой. Ева может открыть божественное начало в самой себе»145.
Кроме того, ангел объясняет Еве связь, существующую меж¬ду макрокосмом и микрокосмом, – точно так же человек, узнавая собственную природу, приходит к познанию Вселенной. Лишь сле-дуя Сведенборгу, говорит Винж, можно развивать эту концепцию дальше с помощью мифа о Нарциссе. С точки зрения психологии это означает развитие жизненно важной связи Эго и Самости.
КРАТКОЕ РЕЗЮМЕ
Итак, мы рассмотрели широкий диапазон комментариев к мифу о Нарциссе. На самом деле их гораздо больше (особенно следует отметить комментарий Кройцера, который рассматривает Мюррей Стайн в своем исследовании образа Нарцисса)146, но для наших целей они не столь необходимы. Мы же проследили всю гамму отношений к этому образу, начиная с представления о нем как о серьезной опасности, угрожающей душе, и заканчивая мета-форой, охватывающей природу заключенного в человеке макро-косма, – то есть микрокосмом. От опасных иллюзий, с которыми образ Нарцисса связывали античные философы, в частности Пло-тин, происходило медленное, но верное движение этого образа по восходящей к духовному озарению.
Огромная ценность прослеживания того, как изменялись взгляды на этот образ на протяжении истории, заключается в том, что такое исследование расширяет довольно близорукий взгляд, свойственный клиническому подходу. Феноменология нарцисси-ческих расстройств личности и серьезные затруднения, постоян¬но возникающие в клинической практике при работе с такими расстройствами, скрывают от нашего внимания тот факт, что там, в глубине, за рамками клинического мира идеализации, зависти, эксгибиционизма и переносов, происходит процесс сотворения мира. Эти расстройства с точки зрения микрокосма отдельной личности могут считаться симптомами родовых мук, возникаю¬щих при появлении нового коллективного символа Самости.
Как всегда, все зависит от сознания отдельной личности, и в этом смысле первостепенную роль играет двойственная природа нарциссизма, который не получает удовлетворения. Ибо феноме-нология нарциссического расстройства личности может привести к распылению и растрате таланта и усилению с возрастом таких симптомов, как самовозвеличивание и эксгибиционизм. Но она же может и направить человека на новый путь, ведущий к новой ин-дивидуальной Самости, которая является гермафродитной и пото-му служит источником как маскулинных, так и фемининных цен-ностей и для мужчины, и для женщины. Она может привести к балансу деятельности и бытия и более высоким ценностям по сравнению со стремлением к власти Эго.
Чтобы такая трансформация произошла с нарциссической личностью, ей следует преодолеть навязчивое стремление к инф-ляции и слиянию с Самостью. Это означает, что придется иметь дело со сложной эмоцией зависти и осознанием фрустрированных эксгибиционистских потребностей. Но если удается почувство¬вать эту «тень», нарциссическая личность может оказаться на пути к новому осознанию Самости. Во время этого процесса двой¬ственная природа нарциссизма никуда не исчезает; но Эго обрета¬ет способность сдерживать напряжение между этими двумя аспек-тами, положительно реагируя на жизненные обстоятельства и сдерживая демоническое стремление к власти, которое возникает в темной части Самости.
Еще несколько замечаний о зависти и ее ключевой роли. В ходе клинической практики у меня складывалось представление о том, что муки зависти являются проклятием Самости, но это про-клятие связано с эго-отвержением Самости. Такое состояние внут-ренней зависти часто проецируется на внешний мир, и тогда нар-циссическая личность считает, что она сама является предметом зависти окружающих. Единственным способом исцеления в такой ситуации может быть обращение к Самости, находящейся внутри, по существу «не обращая внимания» на других и направляя вни-мание на внутренние ценности и цели, определяющие путь инди-видуации. Таким образом «бог ранящий становится богом исцеля¬ющим»: зависть, которая так мучит Нарцисса и приводит нарцис-сическую личность к внутреннему отчаянию, может быть подавля¬ющей и пагубной, но она же является тем источником света, ко¬торый позволяет увидеть выход из внутренней дилеммы.
Это внутренний путь выхода из состояния зависти, и вообще, в исцеляющем процессе избавление от тупикового нарциссическо-го состояния следует соединить с уважением к окружающим лю¬дям. Подвергая риску внешние отношения, нарциссическая лич¬ность должна открыть для себя, что ее завистливые ожидания далеко не всегда находят отклик у других. Такое отношение к окружающим хотя бы отчасти должно быть выработано в процес¬се психотерапии. Точно так же, как нанесенная завистью внутрен¬няя травма должна быть исцелена при вмешательстве внутренне¬го архетипического мира, так и внешняя травма, часто возникаю¬щая из-за отсутствия материнской эмпатии в раннем возрасте, требует исцеления с помощью внешних, реальных объектов. Не следует подменять одно другим, и путь через нарциссическое со¬стояние начинается с мучительной зависти и ведет к внутренним и внешним объектам, реальным людям и архетипическому миру, который представляет собой внутреннюю реальность.
Наконец, я хочу обратить внимание читателя на связь рабо¬ты Юнга с историческим изменением отношения к мифу о Нар¬циссе. Назвав комплекс путем к бессознательному и определив при этом его структуру, имеющую индивидуальное содержание и архетипическое ядро, Юнг попал прямо в центр конфликта, имея в виду ценность, которой обладает все воображаемое, и осо¬бенно воображаемое, не тождественное Божественному Свету и даже не находящееся в непосредственной близости от него. Ра¬зумеется, от такого подхода неоплатоники пришли бы в ужас, ибо принять всерьез индивидуальные аспекты комплекса – зна¬чит оказаться в опасной близости от угрозы затеряться в матери¬альной и телесной жизни. Но Юнг весьма серьезно относился к такому представлению о комплексах и был убежден в том, что в процессе развития личности происходит архетипическая пере¬оценка их значения. Серьезное отношение к образам, размышле¬ние над ними и тщательное их исследование – все это соответ¬ствует историческому развитию сознания и имеет прямое отно¬шение к мифу о Нарциссе.
Нарцисс символизирует жизнь психики, находящейся в про-цессе перехода к архетипическому миру или от него. И взгляд Юнга на реальность психики имеет к этому прямое отношение. Как и более поздние исследователи мифа о Нарциссе, Юнг видит в интроверсии положительный потенциал. Так же, как и самые проницательные из них, он узнает чрезвычайно опасные возмож-ности, возникающие при переживании Самости, – риск наступле¬ния инфляции и утрату души. Снова и снова он предостерегает против отождествления образа с архетипом и идентификации Эго с образом.
Проблема нарциссизма – это проблема нашего времени, ибо она находится в центре внимания, направленного на образ новой Самости, находящейся в процессе перехода. Поэтому Юнг, не-смотря на редкое употребление этого термина, фактически рабо¬тал над темой нарциссизма задолго до того, как она получила та¬кое широкое распространение в клиническом мире. Это никоим образом не умаляет тот вклад, который внесли современные пси-хоаналитики; безусловно он является очень ценным, особенно их исследования процессов переноса-контрпереноса и вопросов, свя-занных с завистью, яростью и эксгибиционизмом. Но признанием мифологического взгляда на нарциссизм вместе с исторически синтонной концепцией Юнга их подход только обогатился бы.
В рамках мифологического материала содержатся многие конфликтующие между собой психоаналитические теории. Так, например, миф Овидия о Нарциссе соответствует взгляду Керн-берга на расстройство личности, возникающее вследствие регрес¬сивного растворения, ибо Нарцисс не узнает себя, возвращаясь в состояние слияния с Самостью. Однако более поздние интерпре¬тации мифа, относящиеся к XVII и XVIII веку (в первую очередь это касается Мильтона), больше соответствовали взгляду Кохута, подчеркивая в структуре нарциссической личности запаздывание развития на пути, ведущем к сотворению мира. За этим стоит мно¬го объяснений, предполагающих, что интровертированный путь развития не имеет отношения к дилемме Нарцисса, а ведет к объективному самопознанию. Например, так считал Сведенборг.
Именно недооценка внутренней или интровертированной размерности ограничивает возможность исцеления с помощью психоаналитического подхода. Сами по себе внешние объектные отношения никогда не разрешат проблему нарциссизма. Без одно-временного признания ценности внутреннего объекта, Самости, в тупиковом нарциссическом состоянии не может быть никакой трансформации – только подавление и жизненный пессимизм. Мне совершенно необходим подход Юнга и его представление о психике при работе с нарциссическими проблемами, и этот подход можно успешно соединить с более поздними достижениями пси-хоаналитической мысли.
8. Достижения и недостатки, ‚ характерные для первой стадии
На первом этапе процесс трансформации включает в себя прежде всего работу с нарциссическими переносами, причем ог-ромное значение придается интроверсии, воображению и исцеля-ющей функции архетипа147.
Мой опыт свидетельствует, что в этот момент возникает со-вершенно иная клиническая картина. Явления, которые сначала походили на шизоидные проблемы, теперь, как мы убедимся впо-следствии, в главах 4 и 5, оказываются частью Самости, скрытой существовавшими ранее нарциссическими структурами. В этом контексте вполне уместно рассматривать нарциссическое образо-вание как защиту Самостиш.
Образ Самости несет в себе преимущественно фемининные черты; он представляет собой именно тот аспект Самости, кото¬рый у нарциссической личности оказался расщепленным (союз черного мага и фальшивой невесты, о котором шла речь в парагра¬фе 10 главы 1). В греческой мифологии данный аспект очень хо¬рошо воплощается в образе богини Персефоны. Для ее возрож¬дения требуется сознание, подобное дионисийскому, которое мы подробно обсудим в следующей главе. Но сначала рассмотрим ограничения, существующие на первом этапе процесса трансфор-мации.
ФЕМИНИННОСТЬ и инстинкт
Характерная особенность первой стадии трансформации свя-зана с тем, что в фемининной области она не достигает достаточ¬ной глубины. В мифе (по версии Овидия) на это указывает поверх-ностный характер образа Эхо. Мы видели, что Эхо играет куда более значительную роль в последующих интерпретациях и этно-логических версиях мифа. Но даже и там, например, в изречени¬ях Пифагора или мифологии индейцев племени тукано, Эхо все еще представляет собой продукт чисто психической природы, свя-зующую функцию с психическим миром архетипов, не имеющую отношения к телесной и инстинктивной сфере.
Есть небольшое сомнение в том, что недостаточное внимание к так называемым инстинктивным процессам у нарциссической личности связано с определенными ограничениями. Основное со-держание второй стадии как раз и заключается в проявлении та¬кого внимания. Но ключевой вопрос состоит именно в том, как это сделать. Инстинктивного уровня, который теперь выходит на пер-вый план, нельзя достичь при помощи одних лишь концепций Фрейда. Вместо них мы приходим к соприкосновению с архетипи-ческим миром, в частности, с греческим богом Дионисом. Фрей¬довский взгляд на сексуальность, и прежде всего на детскую сексу¬альность, фактически является конкретизацией особенной упоря¬дочивающей природы этого архетипа.
Для восстановления инстинктивного, первично-телесного сознания не требуется ни редуктивного подхода, интегрирующе¬го эдиповы проблемы, которые, казалось бы, наполнены фантази¬ями о всемогуществе нарциссической личности, ни интеграция агрессии. И то, и другое можно считать необходимым, но недоста¬точным. Однако мы сталкиваемся с гораздо более сложной и ост¬рой проблемой, включающей в себя не только инстинкты и влече¬ния, но и иной тип сознания, построенного в соответствии с дио-нисийской моделью. Здесь присутствуют и сексуальность, и агрес¬сия, но только как проявления архетипа, бога Диониса149.
СКЛОННОСТЬ К РИГИДНОСТИ
Главное ограничение на первом этапе, возникающее из-за не-достатка внимания, уделяемого фемининной стороне личности, связано с сохраняющейся склонностью к ригидности. Будучи столь же труднодоступной, как и весь процесс трансформации, проходящий на первой стадии, нарциссическая личность продол-жает сопротивляться любым изменениям. Открытие таких новых ценностей, как индивидуация, способность к творчеству и интро-версия, без особых затруднений приводит к тому, что они приоб¬ретают смысл некоего «пути». Огромной ценностью обладают по¬зитивные изменения, происходящие на первом этапе в сфере мас¬кулинной деятельности, – например, в области духа, не затрону¬той чрезмерными амбициями и стремлением к власти, а наоборот, связанной с требованиями раскрытия Самости. Однако в недале¬ком будущем, например, по истечении нескольких лет, ригидность начинает проявляться вновь. Человек не теряет все, что приобрел, но либо он уже заранее знает ответы на все вопросы, либо по-пре¬жнему религиозно-безоговорочно приемлет то, что ничего не зна¬ет. Он, скорее, остается духовным созданием, чем наделенным ду¬шой человеческим существом.
На второй стадии процесса для интеграции или возрождения расщепленной фемининной души требуется определенное маску-линное, проникающее сознание, которое в принципе не может по-явиться на первой стадии из паттерна puer-senex. Развитие этого нового маскулинного дионисийского сознания представляет собой часть второго этапа процесса трансформации, как это происходит при возрождении расщепленной персефоноподобной души (об этом пойдет речь в главе 3).
СВЯЗЬ ЭГО С БЕССОЗНАТЕЛЬНЫМ
Для нарциссической личности, не затронутой процессом трансформации, внутренний мир психической реальности оказы-вается чем-то не заслуживающим доверия; далеко, в самой глуби-не, существует убежденность в том, что ничего хорошего уже не случится. Но даже человек, уже проработавший на первой стадии свои нарциссические переносы, обладает ограниченной связью с бессознательным и его аффективной энергией. Здесь можно отме-тить, по крайней мере, несколько ограничений, каждое из которых изменяется на второй стадии.
1) Существует заметная склонность к тому, чтобы использо-вать бессознательное для отражения конструктов Эго. Например, при появлении творческой идеи человек начинает использовать бессознательное в снах и фантазиях, чтобы реализовать эту идею или подтвердить ее пригодность, вместо того чтобы считать бес-сознательное более могущественным источником сознания по сравнению с Эго. Это приводит к отсутствию подлинного диалек-тического противоречия между Эго и бессознательным; идеи и фантазии не подвергаются необходимым изменениям, способству-ющим творческому процессу, который приводит к открытию. Ос-тается смутная потребность в том, чтобы «рассказать одну вещь», зачастую имеющую мало отношения к ясному и конкретному со-общению.
Кроме того, имеется склонность к тому, чтобы «знать все за-ранее», и в этом случае бессознательное выступает как система, поддерживающая идеи, возникающие у человека, и создающая ус-ловия для их развития. Существовавший ранее страх потери объекта теперь становится страхом перед подлинной открытостью по отношению к идеям, которые воспринимаются как средства исследования реальности, а вовсе не как содержательная основа для отражения Эго. Принятие «незнания» как постоянно суще-ствующей реальности по-прежнему связывается с огромной опас-ностью. Творческая работа не очаровывает; в процессе творчества начинает преобладать установка, «как представить идею», обус-ловленная опасениями ожидаемого отвержения.
2) Существует склонность отдавать слишком много окружа-ющим. Тогда бессознательное используется как огромный резер-вуар здоровья, под которым подразумеваются прежде всего зна¬ния и энергия, и эти сокровища человек щедро раздает всем ос¬тальным, забывая про себя. Такая ситуация очень характерна для психотерапевтов, у которых проявляется сильное желание по¬мочь. В этом желании проявляется другая форма страха потери объекта, который в данном случае оказывается страхом, связан¬ным со своей истинной индивидуальной состоятельностью. За¬частую Эго даже не принимает во внимание необходимость что-то оставить для себя, позаботиться о своей душе и ее потребнос¬тях. Страх перед отсутствием отражения все еще является силь¬ным, и в таком случае с большим трудом удается расстаться с широко распространенным паттерном, при котором выживание достигается ценой уступчивости. В результате человек не ощу¬щает в бессознательном индивидуального источника питающей и поддерживающей его энергии. Он не подвергается его воздей-ствию, а использует его только для воздействия на других. Он поддается соблазну получить удовлетворение, повысив само-оценку вследствие признания его ценности окружающими, но в таком случае остро встает вопрос, характерный для второй ста¬дии трансформации.
3) Ценность психической реальности в связи с недостаточны-ми личными переживаниями оборачивается огромной трудностью при восприятии реальности психических образов. Интериориза-ция идеализированного переноса может привести к ощущению зависимого внутреннего объекта с возникающей впоследствии тенденцией постоянно обращаться к этому образу, который стано-вится воплощением мудрого наставника или духовного поводыря. Это совершенно отличается от открытого Юнгом метода активно¬го воображения, в процессе которого Эго встречается с аффектив¬но заряженными образами бессознательного и реагирует на них именно так, как ему свойственно в реальной жизни. Встреча со львом вызывает страх, с духовным образом – почитание и благо-говение, змея вызывает ощущение ужаса перед жуткой неизвест-ностью, появление зловещей личности сопровождается тревогой, страхом и другими соответствующими реакциями и т.д. В этом процессе происходит развитие диалога между Эго и образом бес-сознательного, в котором обе стороны оказываются аффективно заряженными.
Однако на первой стадии трансформации, даже если она при-водит к определенным устоявшимся изменениям, Эго по-прежне¬му не считает, что образ обладает такой психической реальностью. Здесь идет речь об относительном отсутствии спонтанных обра¬зов, которые, появляясь, воздействуют на Эго и, в свою очередь, сами подвергаются воздействию. Вместо такого диалога возника¬ет некое подобие консультации с образами, которые существова¬ли раньше. Поскольку этот диалог возникает еще до того, как про¬изошла трансформация нарциссического состояния, он по-пре¬жнему содержит определенные ограничения с точки зрения связи с бессознательным. На второй стадии значительно возрастает роль образов и сила содержащегося в них аффекта.
^> 9. Проникающая фемининная энергия
Когда на первой стадии трансформации возникает маску-линная установка, которая признает важность отзеркаливания и сама может рефлексировать архетипическую основу существова-ния, по-прежнему остается мало места для способности или же-лания активно проникать и воздействовать на психику. Такое ограничение существует как в интровертированной размерности, так и во внешних отношениях. На этом этапе отсутствует способ-ность к тому, что позже (в главе 3) мы назовем образным ви¬дением, выступающим в форме чувственной, воплощенной жиз¬ни, из которой развивается способность к воображению. Хотя такое проникновение на первой стадии может оказаться слиш¬ком навязчивым150, способность воображения проникать на боль¬шую глубину, позволяющая видеть и подвергаться воздействию расщепленной части личности, необходима для интеграции этой части.
Изначально способность к проникновению у нарциссичес¬кой личности является негативной, напоминающей патриархаль¬ный уроборос; в мифе Овидия ее символизирует Кефисс. Разви-вающееся в процессе трансформации уважение к душе сочетает¬ся с желанием избежать активного проникновения психики дру¬гого человека, не позволяя ей быть слишком навязчивой и повто¬рять вторжения окружающих, которые постоянно происходили в прошлом, до начала трансформации нарциссической структуры.
На второй стадии трансформации эффективная сила проникаю¬щего видения может возобновиться, тогда как установки, связан¬ные со стремлением к власти, могут утратить свою силу из-за того, что сознание начинает отступать от своего материального, воплощенного уровня. Тело является прекрасным ограничите¬лем, дающим нам основную уверенность в том, что мы не нахо¬димся в состоянии инфляции и, следовательно, не теряем связи с реальностью.
Как только происходит интеграция отщепленного феминин-ного аспекта Самости, жизнь психики становится качественно иной. Фемининность, которую теперь можно рассматривать как новое почтительное отношение к миру и осознание мира, подвла¬стного Великой Богине, приобретает ценность, зачастую превыша¬ющую маскулинные ценности151. Когда женщина соединяет свою проникающую энергию с энергией Богини, мужчина чувствует необходимость подчиниться ей, если хочет получить от нее силу. На этом этапе маскулинная сила существует сама по себе, но при полном осознании того, что в отсутствие связи с женщиной эта сила является весьма поверхностной.
Говоря о «проникающей фемининной энергии», я стараюсь выразить тот особый опыт, который получил, анализируя пациен¬ток на второй стадии трансформации. Фемининная проникающая энергия очень отличается от эффективности, обусловленной хоро-шо дифференцированным Анимусом, и имеет совершенно иную природу по сравнению с той энергией, которой может обладать женщина, идентифицируясь с мужской Анимой. Она свидетель-ствует о полном осознании женщиной фемининной части Само¬сти, и это придает ей силу, основанную на мудрости, которая ни¬чуть не похожа на мужское знание. Это похоже на состояние жен¬щины, обладающей энергией, которую она однажды бессознатель¬но распознала в проявлении мужской Анимы. И теперь, соединив¬шись с источниками этой энергии, ее Эго больше не пребывает в слиянии с бессознательной маскулинностью, а получает силу из фемининного архетипического источника.
Если увидеть, как женщина вступает в этот мир и фактичес¬ки рождается заново, можно получить сильное потрясение. Из по-датливой и готовой всегда угодить и сделать приятное, из самых добрых намерений оказать посильную помощь, которую могли бы воспринять с благодарностью, женщина становится чрезвычайно сильной, причем ее сила может преодолеть любую преграду и не знает никаких ограничений, с которыми я, будучи мужчиной, дол-жен считаться. Я хорошо усвоил и постоянно напоминаю себе о том, что никогда не следует принимать за истинно ценное ни угод-ливое поведение женщины-Анимы, ни поведение женщины, в ко-тором выражается готовность к полному подчинению. За этим всегда скрывается инстинктивная женская Самость, готовая про-явиться, и когда это происходит, мое мужское знание и представ-ление оказывается для нее слишком маленьким контейнером. Все теории терпят крах. Женщина, в которой открывается феминин¬ная проникающая энергия, говорит, черпая силы из источника, полного эффективности и уверенности, энергия которого по ощу¬щению отличается от всего, что имеет какое-то отношение к мас-кулинности152.
Самое характерное свойство фемининной проникающей энергии заключается в том, что она появляется совсем не вслед-ствие развития Анимуса или интеграции жизненного опыта. Ког¬да она выходит на поверхность, становится ясно, что она всегда находилась там, но скрывалась за огромным страхом. Это та самая энергия, которую получает от гигантского нарцисса Персефона в гомеровом гимне Деметре, прежде чем она становится жертвой насилия Гадеса/Диониса (см. параграф 3 главы 4). Таково ее ожи-дание, и эта энергия приобретается именно так и только через пе-реживание насилия. Именно в этом заключается часть Элевсин-ских мистерий: однажды пережитый страх от вторжения мужской силы превращается в творческий потенциал и оказывается имен¬но тем фактором, который приводит к появлению фемининной энергии. Персефона становится хозяйкой подземного мира, сохра-няя при этом свою власть и на земле, в те периоды времени, когда она туда возвращается.
Такая женщина может заставить близкого ей мужчину взгля-нуть на свою потребность в женщине так, как раньше он никогда себе не представлял. Он начинает осознавать существование фе-мининной силы, которая может проникать не хуже, чем его соб-ственная. Он становится открытым ее способности изменить его и одновременно к тому, чтобы позволить погибнуть своим маску-линным духовным структурам. Отныне его собственная сила на-чинает служить Богине.
Здесь слышится некий отзвук маскулинной пассивности, который полностью отличается от архетипической констелляции мать-сын. (Когда в главе 4 мы обратимся к Элевсинским мисте¬риям и гомеровому гимну Деметре, то увидим, что эти ритуаль¬ные церемонии очень отличались от ближневосточных мифов о сыне-возлюбленном.) Сама женщина никогда не направит свою фемининную силу, полученную ею от Богини, на пассивного мужчину. Либо эта сила не констеллировалась совсем и сама женщина не осознавала ее присутствия, либо она ее не показы¬вала. Но мужчина, находясь под влиянием фемининной силы, может по-новому осознать воздействие, ценности и цели его соб¬ственной силы.
На уровне интроверсии мужчина приобретает связь со своей персефоноподобной душой, которая становится для него провод-ником. Он постепенно начинает осознавать реальность душевных мистерий, глубину непознаваемого и приходит к ощущению но¬вых возможностей видения, которые могут разрушить ценности, свойственные его сознанию, и создать новые ценности, с присущи-ми им новыми требованиями, которые таят в себе угрозу. Он на-чинает ощущать в себе готовность подчиниться фемининной ми-стерии, которая также находится внутри него. Такое подчинение является ключом к изменению и возникает только на второй ста¬дии трансформации.
Обладая новым сознанием своей божественной власти, жен-щина также находит новый путь для установления связи с муж-чиной. Она, в свою очередь, узнает, что не может нормально дей-ствовать без помощи внешней проникающей силы. В реальной жизни ей требуется партнер, иначе она никогда не сможет реали-зовать себя в пространственно-временном мире. Без партнера нет и проникновения энергии и, следовательно, ее жизнь будет жиз¬нью невоскресшей Персефоны. Ее власть останется бессознатель¬ной, находящейся в подземном мире, возможно, она найдет некий выход через роль женщины-Анимы, но при этом не возникнет ни¬какого контакта с источником женской мудрости и эросом, на ко¬торый она имеет право с рождения. Для этого ей требуется муж¬чина, и притом именно тот, который преодолел свой собственный нарциссизм.
Если же ее партнер застрял в нарциссических лабиринтах, он, естественно, не сможет оказать ей никакой помощи в поиске ее истинной женской идетичности, которая, как всегда, имеет непос-редственную связь с Богиней. Нарциссический мужчина являет¬ся величайшим препятствием для развития в женщине настоящей
Великая богиня Иштар
(терракота, Шумерский период, Лувр)
Глава 3
Разновидности связи с бессознательным:
соматическое и психическое бессознательное
^ 1. Введение
Особенно важно отметить, что на второй стадии трансформа-ции (я снова обращаю внимание читателя, что она пересекается с первой стадией) наша эмпатия достигает иного уровня глубины, чем тот, который требовался ранее. Следовательно, появляется необходимость исследовать разные возможности установления контакта с бессознательным в процессе анализа.
Во многих литературных источниках обсуждаются следую-щие подходы и концепции: сопротивление переноса, преимуще¬ства в использовании кушетки и кресла, как и когда следует рабо¬тать с яростью пациента, активное вмешательство терапевта в ана-литический процесс и его молчание, а также более тонкие вопро¬сы, например, связанные с глубиной, на которой должен прохо¬дить аналитический процесс153. Но когда мы подходим к теме соб-ственной онтологии аналитика, то есть не просто к описаниям его субъективного процесса, а способа его существования в процессе, то источников, затрагивающих эту тему, становится существенно меньше. Гораздо легче рассуждать об интерпретациях материала наших пациентов и собственных реакциях контрпереноса, чем по-пытаться описать сущность процесса, происходящего с нами на протяжении всего анализа. Но когда мы подходим к проблеме Са-мости и идентичности, это означает, что мы приблизились имен¬но к этому процессу, к сути того, как мы в нем пребываем, а не к интерпретациям, возникающим у нас относительно него, и в этом заключается ядро проблемы.
Как отметила Розмари Гордон, многие терапевты, сталкива¬ясь с проявлениями Самости, чувствуют потребность в примене¬
нии разных подходов. Обсуждая, например, взгляды Кохута и Кана, она пишет:
«В идеях этих двух аналитиков есть много общего. Ибо Кан также считает, что в психике существует область – самость, ко¬торая, по его мнению, находится отдельно от структуры Ид -Эго – Супер-Эго. Таким образом, аналитик должен вступать в контакт со своими пациентами двумя способами: связываясь со структурой Ид – Эго – Супер-Эго, слушая пациента и об-щаясь с ним вербально, он пытается найти некий смысл с точ-ки зрения структурных конфликтов – в этом случае он дает интерпретации. Но когда он вступает в контакт с самостью, его стиль, по мнению Кана, определить значительно труднее; он соответствует природе переживаний пациентом своей само-сти»154.
Соглашаясь с Кохутом, определяющим эмпатию как «заме-щающую интроспекцию», или с Каном, который считает, что она «прикрывает собственные переживания пациента», мы неизбеж¬но приходим к тому, что разные аналитики по-разному исполь¬зуют свои метафоры. Сюда же мы можем добавить замечание Юнга о том, что анализ представляет собой диалектический про¬цесс155.
Не следует сомневаться в том, что в работе нужно использо-вать подход, учитывающий индивидуальную природу человечес-кой личности. Сосредоточив свое внимание на Самости, мы счи-таем главным ресурсом личность аналитика. В материале этой главы будет явно просматриваться моя субъективность и приме-нение собственных метафор. Но для моего подхода вполне прием-лем и некоторый структурный анализ. Так, например, я верю в то, что мое поведение в процессе анализа соответствует структуре мифа. Более подробному описанию могут помочь разные ампли-фикации, но основными из них являются египетский миф об Изи-де, собирающей расчлененные части тела Осириса156, а также гре-ческий миф о Дионисе и природе его сознания157. Кроме того, по-лезно знать характерные черты первобытной логики, описанные Леви-Строссом158. Вообще говоря, описанные мной свойства со-знания и бытия следуют алхимической метафоре выделения духа из материи. Но в данном контексте материю нужно понимать как человеческое тело, а не как абстракцию коллективного бессозна-тельного.
^ 2. Сбор соматической информации
В процессе анализа всегда происходит сбор информации, и конечно, она не ограничивается сообщениями пациента о своих снах и фантазиях159. Так, например, постоянным источником по-тенциально объективных данных является контрперенос, а в дру¬гом случае – путь, которым мы подходим к сопротивлению паци¬ента. Но здесь я хочу описать способ, помогающий мне получить информацию, прежде чем у меня накапливается достаточно зна¬ний, извлеченных из реакции контрпереноса, до того, как форми¬руется зависимость от материала сновидений и фантазий пациен¬та. Вывод, который отсюда следует и который я уже не считаю чем-то уникальным, – это осознание ценности собственных субъективных реакций, и прежде всего – телесных ощущений. На мой взгляд, именно они лучше всего указывают мне на то, что про¬исходит с пациентом.
Хорошо известно, что нарциссические личности и пациенты, находящиеся в пограничном состоянии, часто испытывают боль-шие затруднения при продуцировании свободных ассоциаций, связанных с содержанием снов. С такими пациентами, а также с пациентами, которые не дают материала своих сновидений для анализа, я предпочитаю работать следующим образом. Во-первых, принимая во внимание, что образ героя кинофильма часто пред-ставляет собой хороший экран для проекций человеческих фанта-зий, я просил пациентов вообразить перед собой белый киноэк¬ран. Затем я давал им ряд инструкций, например, таких:
1) чернилами нарисовать на этом экране круг;
2) позволить чернилам течь к его центру, пока пациент не почувствует напряжение вблизи центра, когда белая точ¬ка еще остается нетронутой;
3) позволить чернилам течь обратно, к периферии, пока сно-ва не появится исходный круг.
В течение всего этого процесса я следовал за фантазией па-циента.
Мое первое ощущение во время такого процесса взаимодей-ствия заключалось в том, что я начинал чувствовать наполнение или, наоборот, его отсутствие; я ощущал, что гештальт стремится к завершению, а недостаточную завершенность гештальта можно было отследить по отвлечениям моего внимания, в большинстве случаев – по исчезновению существующего между нами энергети-ческого поля. Но прежде всего я смог определить, что ощущение завершенности было самым острым, если я участвовал в этом во-ображаемом процессе, хорошо осознавая пребывание в своем теле. Таким образом, существовала огромная разница между моей спо-собностью к ощущению полноты – рисование круга, его заполне¬ние – и раскрытием существующей в нем полноты. В этом смысле гештальт был полный, если я осознавал реальные размеры своего тела и чувственный тон, соответствующий процессу воплощения; тогда я позволял себе быть более рациональным и отстраненным.
Как только достигалось ощущение завершенного гештальта, я просил пациента нарисовать две линии, которые делили круг на четыре квадранта. Так я снова сверял ощущение полноты геш¬тальта с сопутствующим процессом воображения. Мое собствен¬ное сознание всегда было «пустым»; я поддерживал свое состоя¬ние, сходное с тем, которое возникает в начале активного вообра¬жения. И я развил в себе способность совершать эту процедуру (или не совершать ее), видя в ней признак степени завершенности гештальта – существующей между нами целостности. Если не вмешивалось индивидуальное содержание и превалировало ощу-щение полноты, я просил пациента, обходя квадранты по часовой стрелке, увидеть спонтанно возникающие в них образы.
Именно на этом этапе я вдруг открыл для себя нечто новое. В состоянии слияния, которое я создал с помощью такого разде-ленного воображения, я ощутил телесные иннервации, возникав-шие вместе с сопротивлением пациента появляющимся образам. Например, в одном из квадрантов человек видел дерево, а я в это время ощущал тревогу и одновременно у меня время от времени слегка, но весьма характерно сводило челюсть. Другие образы мог-ли вызывать похожие ощущения в теле или же вовсе их не вызы-вать. Но после возникновения этих образов, когда я впоследствии возвращался к тем из них, которые вызвали у меня телесные ощу-щения, в непосредственной близости от них я всегда находил мно¬го материала. Например, мне запомнилось, как один пациент ска¬зал, что в дереве был скрыт «очень странный образ». Мы продол¬жали работать с этим скрытым образом, и тогда действительно возникло множество нераскрытых ицестуальных ассоциаций, свя¬занных с проституткой и его матерью. Но до тех пор, пока я не стал следовать реакциям своего тела, которые оказались ключевы¬ми, эта «бессмысленная ассоциация» проходила мимо моего вни¬мания. Точно так же мне стало ясно – и опять же благодаря цен¬ным телесным ощущениям, – что если перед появлением в квад¬ранте образа проходит много времени, то это свидетельствует о важности этого образа, о необходимости отслеживать его и все, что за ним скрывается.
Больше всего в этом методе меня поразила банальная при¬рода ассоциаций, которые часто подавляются, но, появляясь, они начинают играть решающую роль. При рациональном отноше¬нии они могли легко укрыться от внимания, если бы вообще смогли появиться. Но, выбрав свое тело проводником, я очень удивился тому, что обнаружил под видимостью самого тривиаль¬ного образа.
(Меня спрашивали, не зависит ли этот подход, связанный с необходимостью прислушиваться к ощущениям своего тела, от типа личности. Можно себе представить, что применять его зна-чительно легче человеку, у которого главной психической функ-цией является ощущение, по сравнению с думающим или интуи-тивным типом личности, но я уверен, что в данном случае затра-гивается гораздо более общая проблема, а именно способность к телесному интровертированному воплощению, которая учитыва¬ет и ценность объекта. В данном случае объектом является дру¬гая личность вместе со своими снами, фантазиями и недавними событиями прошедших дней (дневными остатками), которыми пациент делится с аналитиком. У мужчины это зависит от лунар-ного сознания или сознания Анимы, тогда как у женщины это со¬знание имеет основу в фемининной части Самости с присущим ей почтительным отношением к телу.)
Тогда раскрывается совершенно иная сущность: пока у паци-ента шел процесс спонтанного появления образов и проходила вся процедура с рисованием круга, в моем сознании пробегали случай-ные мысли, какие-то пустяки, не имевшие ни малейшего смысла. Образы ребенка, дома, ручья, сражения, опасного столкновения и т.д. Как я уже сказал, мой метод предполагает, что все образы, свя-занные с моим собственным воображением, должны уйти прочь, оставив сознание пустым. Таким образом, я старался не вмеши-ваться в процесс воображения, который происходит у пациента. Но когда этого удавалось достичь, то есть после появления обра¬зов и их дальнейшего отслеживания по реакциям моего тела (до¬бавлю: они были очень разными – от случайных напряжений до иннервации, которые часто, но не изначально были сексуальны¬ми), я возвращался к разным образам и идеям, которые до этого заполняли мое сознание. И тогда они уже приобретали СМЫСЛ, принимая во внимание материал пациента.
Мне было ясно, что существовала какая-то форма, оказавша-яся наполненной, но очень странным для меня способом. Напри-мер, отмечая пустяковые мысли и образы, с которыми нам прихо-дилось иметь дело, часто можно было воссоздавать события пред-шествующего дня. Бывали случаи, когда последовательность та¬ких образов и мелькающих мыслей начинала затрагивать саму суть жизни пациента. Это происходило так, словно давала о себе знать некая часть прежде неизвестного паттерна. Здесь суть за¬ключалась не просто в завершении гештальта, а в ощущении осо¬бого, хотя и неизвестного паттерна. Однако все сказанное пациен¬том могло относиться именно к этому паттерну. Получалось, что одни ассоциации или мысли пациента находились в исключитель¬но точном соответствии, тогда как другие вообще не подходили. Таким способом часто удавалось узнать, что в течение предше-ствующего дня происходили определенные события, которые при-нимали метафорический образ, так как воспринимались особенно болезненно и таким образом оставались в памяти.
Например, материал воображения одного из моих пациентов включал в себя машину, кузов, дерево, дом и семена. Среди моих случайных мыслей, предшествующих этим образам, мелькали сце-ны преступлений. Продолжая над ними работать, я обнаружил, что пациент действительно «запомнил» важное переживание пре-дыдущего дня: он мастурбировал. Затем воображение оказалось очень полезным при восстановлении фантазии о мастурбации и анальной фантазии, включавшей в себя садистское изнасилование матери. Семена представляли собой его сперму, которая попадала в кузов машины, а возникавшие у меня образы, связанные с пре-ступлением, оказались необходимым ключом, раскрывавшим са-дистскую природу материала его фантазии. Этот пример может проиллюстрировать, что я имею в виду под метафорическим вос-произведением дневных событий. В данном случае было принци-пиально важно выявить его занятия мастурбацией, так как они были навязчивыми – пациент мастурбировал четыре-пять раз в день. В тот день ему удалось снять напряжение своих садистских чувств, поэтому он оказался в пассивном состоянии и потерял жизненную ориентацию.
Структура, упорядочивающая предлагаемый мной метод, описана Леви-Строссом в книге «Первобытное мышление». Он называет ее примитивной логикой. Леви-Стросс выяснил, что дикари мыслят в своей собственной логической системе, осно-ванной на использовании метафор; цель ее состоит в том, чтобы все данные, получаемые из непосредственного опыта, соответ¬ствовали мифическим структурам. Примитивная логика предпи¬сывала мифические паттерны, а мне следовало распознать эти паттерны.
Примитивная логика применяется и при работе со сновиде-ниями. При этом следует руководствоваться правилом: никогда не выходить за рамки существующих образов сновидений, не искать решения подобных «интерпретаций», а просто работать со снови-дением как с незавершенным гештальтом, и тогда описанным выше способом можно развивать и прослеживать ассоциации. В таких случаях все сновидение в целом порой становится образом событий предшествующего дня: теперь оно рассматривается как метафорическое воспроизведение истории. События предшеству-ющего дня переплетаются с сознательными и бессознательными фантазиями, которые могут раскрыться и проявиться как часть метафорического сна. Если раньше они могли быть «относитель¬но бессознательными», часто навязчивыми и требовали бессозна-тельного отыгрывания в реальных жизненных ситуациях, то те¬перь они приобретают смысл отраженной и потому сохранившей¬ся в памяти жизни.
Оказывается, что примитивная логика, ограниченная тенден-цией к завершению гештальта сновидения, обладает свойством привносить жизненное начало в то, что раньше было мертвой ма-терией, отдельными фрагментами истории и фантазии. Получая «второй шанс» для осознания, переоткрытая история одновремен¬но получает возможность пережить события так, словно они про-исходят в настоящем времени. Следовательно, то, что однажды отыгрывалось совершенно бессознательно, теперь принимает со-знательную воплощенную форму. Мы заканчиваем тем же снови-дением, с которого начали, а вовсе не его символической интер-претацией. Но после всей этой процедуры оно несет в себе смысл, который относится ко всему паттерну в целом.
Такой тип логики и требование никогда «не решать пробле¬му» так, чтобы не искать выход к чему-то новому, за рамки полу¬ченной информации, – основной момент в объяснении разницы между первобытным и научным мышлением, которое дает Леви-Стросс:
«Ученый… будь то инженер или физик, всегда находится наго-тове, исходя из того, что из собеседника можно извлечь какое-то другое послание, несмотря на скрытность своих вопросов, на которые заранее не были заготовлены ответы. В таком слу¬чае концепции становятся подобны операторам, для которых появляется набор данных, и с ними следует работать.
…Наука «в действии», по счастью войдя в наше бытие, со¬здает собственные средства и результаты, принимающие собы¬тийную форму, и делает это благодаря своей структуре, кото¬рая постоянно развивается и внутри которой содержатся ее ги¬потезы и теории»160.
Леви-Стросс сравнивает действие примитивной логики с ра-ботой французского мастера на все руки или его подручного161, описывая используемые им «материалы»
«как сконцентрированное выражение необходимых отноше-ний, накладывающих ограничения на каждом этапе своего уча¬стия с вытекающими отсюда разными последствиями. Необ¬ходимость в них не является простой и однозначной. Однако она напоминает постоянство семантического или эстетическо¬го порядка, характеризующего группу трансформаций, к кото¬рым они сами относятся и которые… не являются безгранич¬ными.
Их можно рассматривать как паттерны… Эти паттерны ре¬ализуют возможности, число которых может быть очень вели¬ко, но всегда ограничено»162.
Мои «материалы», фантазии пациентов и мои собственные фантазии, а также состояние нашего тела представляют собой те части неизвестного паттерна, который следует распознать. Кроме того, существуют ограничения, которые нужно уметь чувствовать. Например, отсутствие работы на необходимой глубине и следова-ние за ассоциациями отражается на общем конечном результате, который, как правило, оказывается слабым. Каждая часть ограни-чивает Другие, и существенное ограничение состоит в том, чтобы никогда «не решать проблему», никогда ни прибегать к интерпре-тациям, никогда не выходить за рамки самого неизвестного пат-терна.
Существует миф, который определяет паттерн, позволяющий работать таким способом. Он появляется в сочинении Плутарха «О мистериях Изиды и Осириса» и пересказывается Маргарет Мид в ее труде «Гермес Трижды Величайший»163.
В этом мифе Осирис был убит и расчленен Сетом; Изиде пришлось искать каждую часть тела своего сына. В этой истории моему методу собирания информации соответствуют два аспек¬та:
1) в поисках ей помогла детская болтовня;
2) ее вел шакал Анубис, сын Осириса и Нефтиды.
Так она смогла найти все части Осириса, сложить их вместе и таким образом позволить ему воскреснуть164.
Детская болтовня соответствует той бессмысленной чепухе, которая проносится в моей голове, пока я стараюсь установить завершенный гештальт в процессе концентрации воображения. Придерживаясь этой чепухи или болтовни, совершенно невоз-можно найти решение в виде интерпретаций с точки зрения на-учно-логического мышления. Однако мистическая и примитив¬ная логика может следовать по этому пути, помогая сложить все части в один паттерн, имеющий существенный смысл. Следовать за шакалом Анубисом – значит следовать инстинктам, которые проявляются в телесных ощущениях. В результате возникает об-новленное сознание, которое в мифе соответствует воскресению бога Осириса.
Очень нелегко прислушиваться к своему телу, особенно если одновременно нужно находиться в сфере сознания психической реальности. В полном собрании сочинений Юнга можно найти совсем немного материала, посвященного такому типу сознания, которое включает в себя осознание состояния тела – соматических иннервации, напряжений и т.п. Обычно мы не рассматриваем со-знание с этой точки зрения, а считаем его логическим процессом, связывающим с Эго образы, идеи и аффекты. Или же мы рассмат-риваем его с точки зрения открытия сознания в бессознательном, установления связи с аффективно заряженными комплексами и т.д. Мы можем даже размышлять об уровнях сознания, распро-страняющихся до состояния экстаза. Но что можно сказать о под-держании сознательной связи с бессознательным и одновремен¬ном сознательном пребывании в собственном теле? И зачем вооб¬ще пытаться это делать?
В сущности, Юнг имел четкое представление о «телесном со-знании», хотя нельзя сказать, что оно широко известно. Именно к нему мы сейчас и обратимся.
> 3. Представление о теле в материалах Х семинаров Юнга, посвященных Ницше
В начале этой книги уже говорилось о замечательной серии семинаров Юнга, посвященных книге Ницше «Так говорил Зара-тустра», на которых особое внимание Юнг уделял телу165.
Когда в полном собрании сочинений Юнга появляются упо-минания о теле, скажем, во сне или алхимическом тексте, то в та¬ких случаях оно, как правило, считается символом некой психи¬ческой реальности или комплекса166. Другой подход Юнга заклю¬чался в том, что он рассматривал появление тела как потребность в интеграции интуитивных ощущений и повседневной реальнос¬ти через «fonction du reel, то есть ощущение, ощутимое восприятие реальности». Или, например, в своей статье «О психической энер-гии» он называет психику «относительно закрытой системой» 168, заключая, что ее можно анализировать с точки зрения присущего ей воображения и характерных для нее паттернов, вовсе не обра-щая внимания на соматику. Кажется, что все это имеет весьма да-лекое отношение к телу, и, наверное, можно согласиться с доста-точно дерзкой критикой Нормана Брауна, называющего установ¬ку Юнга «антителесной»169.
Но это совсем не так. Юнг очень хорошо понимал огромные трудности, связанные с телесными аспектами; это совершенно ясно из материалов его Ницшеанских семинаров. Там ему приходи¬лось иметь дело с представлениями о теле, так как для Ницше Са¬мость не могла существовать отдельно от тела; иногда Ницше фак¬тически идентифицировал Самость с телом: как отмечал Юнг, это была так называемая инфляция тела170. Юнг говорит, что он не рассматривает тело само по себе, ибо тогда его описание становит-ся очень сложным. Это неизбежно приводит к необходимости ис-следовать так называемое тонкое тело (которое он предпочитал называть соматическим бессознательным), то есть область, в кото-рой события не подчиняются причинно-следственной связи. Тог¬да возникает необходимость постулировать наличие акаузальных процессов. Юнг же предпочитал научный, описательный путь, ко-торый можно доказать, проверить и сравнить. Сказал бы он то же самое после публикации своего труда, посвященного явлениям синхронизма, в 1951 году?171 Возможно, нет, но все же тогда он так и не обратился к проблемам, связанным с телом (или для него они уже остались в прошлом).
Тем не менее на Ницшеанских семинарах Юнг предлагает мо-дель, которая кажется мне замечательной. Он говорит, что мы имеем сознательно-бессознательную связь, которая, с одной сто-роны, приводит к чисто духовной или психической сфере, а с дру-гой – к телу и материи. Если мы отправимся в область духа, бес-сознательное станет психическим бессознательным, а если обра-тимся к телу и материи, оно станет соматическим бессознатель-ным172.
Из опубликованных трудов Юнга, особенно из его поздней статьи «О природе психики» нам хорошо известна модель психи¬ки, напоминающая спектральную шкалу, в соответствии с которой область психики распространяется от красного инстинктивного полюса до фиолетового духовного. Оба полюса уходят в «психо-идную область», которая никогда не становится осознанной173. На Ницшеанских семинарах Юнг предвосхищает эту модель и идет дальше в описании природы переживания бессознательного, по мере того, как достигаются оба конца спектра. В его более поздней работе, посвященной архетипу единого мира (unus mundis), кото¬рую впоследствии успешно продолжила М.-Л. фон Франц174, опи¬сан трансцендентный уровень психической реальности, в котором оба аспекта бессознательного отождествляются с материальным и психическим. Но когда бессознательное достигается в рамках су¬ществования Эго, его психические и соматические проявления оказываются источником самых разных переживаний.
АРХЕТИПЫ ИНСТИНКТЫ
переживание
Инфракрасный Ультрафиолетовый
(Физиологические факторы: (Психологические факторы:
симптомы, инстинктивные идеи, концепции, сны,
ощущения и т.п.) образы, фантазии и т.п.)
Психоидный архетип
В полном собрании сочинений Юнг обычно относит продук¬ты воображения к психическому бессознательному. Например, земля может считаться символом материнского архетипа, тогда как в Ницшеанских семинарах она почти всегда представляет со¬бой образ тела175. Точно так же в полном собрании сочинений мо¬тив нисхождения часто связывается со смыслом привнесения в реальную действительность стабильно функционирующего и об-ладающего всеми характерными признаками сознания176, но при этом данный мотив никоим образом не считается воплощением этого сознания. Однако в Ницшеанских семинарах Юнг говорит именно о привнесении сознательного восприятия в тело, так что его существование передается в ощущениях наряду с реальностью воплощения.
В соответствии с тем, как Юнг обозначал тонкое тело, сома-тическое бессознательное представляет собой бессознательное, воспринимаемое в телесных ощущениях177. Далее Юнг говорит о том, что бессознательное пребывает в теле178, и фактически его существование может ощущаться только так.
Он предостерегает нас не поражаться этому утверждению, которое резко отличается от представления о том, что бессозна-тельное распространено везде и всюду; он просто делает акцент на том, что бессознательное можно ощущать и переживать толь¬ко в теле, что очень похоже на то, как можно ощущать работу симпатической нервной системы. Юнг говорит о развитии спо-собности достигать ощущения универсальной общности со всем существующим, а также о том, каким ему представляется этот акаузальный процесс, недоступный научному дискурсу. Однако он должен войти в этот процесс, поскольку это удалось сделать Ницше.
Юнг говорит, что Самость соединяет в себе телесное и пси-хическое179, что тело является всего лишь ее внешним проявле-нием. И далее: что душа есть не что иное, как жизнь тела. Если человек не живет в своем теле, если он в жизни не воплощает Са-мость во всей ее уникальности, тогда Самость поднимает мя¬теж180.
Существует очень важное обстоятельство, которое недооце-нил Юнг: Самость хочет осуществить свой жизненный экспери-мент, и если не происходит добровольного воплощения этого экс-перимента, то он проявляется в соматических симптомах и фоби¬ях. Характерная особенность Самости нарциссической личности заключается в том, что она не проживает свой жизненный экспе-римент, и это приводит к негативным последствиям. Как я уже отмечал, аналитик может достичь интеграции этого аспекта Само-сти через осознание своего тела.
В дальнейшем, рассматривая гомеров гимн, посвященный Деметре, который является мифологическим аналогом второй ста-дии трансформации, я буду ссылаться на этот взгляд Юнга в от-ношении телесного и психического аспектов (глава 4). Весьма по-лезно подумать о Деметре как о фигуре, воплощающей соматичес-кое бессознательное, и увидеть в ее дочери, Персефоне, потерю телом души или жизни, то есть расщепление фемининной части Самости. В этом контексте миф приобретает смысл как для муж¬чин, так и для женщин; это не только мистерия женщины – тогда в Элевсинских мистериях участвовали бы только женщины, а мы знаем, что это было далеко не так.
Так как тело и психика – это два аспекта одной и той же ре-альности, отличающиеся лишь тем, что по-разному воспринима-ются сознанием (оно либо опирается на психически-духовную ос-нову, либо на воплощение) – то взгляды Юнга невозможно на¬звать антителесными только потому, что он возвращает телесные символы к их психическому представлению. Такой акцент на ду-ховности часто становится необходимым. Он всегда представляет собой часть полной картины.
С точки зрения терапии здесь появляется роль, соответству-ющая архетипической размерности, которая выражается метафо-рически как переживание восхождения, в процессе которого душа входит в соприкосновение с архетипическими энергиями. Долго изучая труды алхимиков, Юнг обращал особое внимание на обра¬зы индивидуационного процесса Герхарда Дорна181. Согласно Дор¬ну, первой стадией этого процесса является укрепление духовно¬го уровня, сотворение так называемого единого разума (unio mentalis). Только после этого возможно нисхождение в ту матери-альную область, где происходит телесная трансформация. Это означает, что лишь в том случае, когда дух существует как реаль-ность, словосочетание «психическая реальность» обладает объек-тивным смыслом, возникающим из-за такой трансформации пси-хики, при которой имеется некий чувствующий центр. И вот тог¬да – и только тогда – нисхождение на уровень тела приводит к трансформации и переживанию соматического бессознательного. Любой другой вид нисхождения, например, связанный с физичес-кими упражнениями, приводит лишь к временным изменениям, которые всегда должны повторяться, ибо недостаток духа для того, чтобы «убить и трансформировать тело», как сказали бы ал-химики182, приводит отнюдь не к трансформации и уж, конечно, не к той реальности, под которой Юнг подразумевал соматическое бессознательное.
Таким образом, юнгианская психология не только не являет¬ся антителесной, а наоборот, становится мостом, соединяющим нас с телом. И любой другой подход, который не признает анато¬мию духа и существование архетипической размерности, может привести лишь к очень конкретному взгляду на тело, в котором будет определенно не хватать мистерии, связанной с базовой идентичностью тела и психики.
В главе 1 при обсуждении зеркального и идеализированного переноса была проведена аналогия между ними и восхождением и нисхождением либидо в соответствии с теорией алхимии. Идеали-зирующий перенос соответствует восхождению и духовному архе-типу, а его интериоризация соответствует формированию духов-ного центра, обладающего мощной стабилизирующей силой. Я го-ворю «соответствует», так как нет никакой причины полагать, что в данном случае мы имеем дело с процессом идентификации. Нар-циссические переносы не являются архетипическими процессами; они представляют собой некую гибридную смесь, состоящую из индивидуальных и архетипических факторов, формирующих про¬межуточный феномен переноса. Но идеализирующий перенос не приводит к результатам, которые достигаются вследствие интегра¬ции духовного архетипа, и наоборот. Как отмечалось ранее, идеа¬лизирующий перенос может привести к процессу интеграции, бо¬лее ориентированному на эрос во внешних отношениях, чем инт-ровертированное переживание духовного архетипа. Последний, в свою очередь, может привести к более жизнеспособному ощуще¬нию «центра» и установлению более надежного контакта с внут¬ренним организующим принципом. Таким образом, несмотря на разную природу, в некоторых важных областях эти два типа пере¬носа перекрываются друг другом.
Уже одного существования и интеграции энергий идеализа¬ции оказывается вполне достаточно, чтобы включить в процесс тело так, чтобы появилась возможность интегрировать расщеплен¬ную Самость нарциссической личности. Главную проблему всегда представляет способ, которым этого можно достичь, а вовсе не применение какого-то особого метода. А так как алхимический процесс всегда подразумевает особое укрепление духа перед пере-ходом к проблемам, связанным с телом, я считаю, что точно такое же требование должно выполняться при исцелении нарциссичес¬кой личности. Это утверждение особенно справедливо во время так называемой второй стадии процесса трансформации. Без ста-бильной идеализации или же интегрированного архетипического духовного переживания тело всегда будет ощущаться иначе по сравнению с соматическим бессознательным. Это будет «нечто», обладающее влечениями и разнообразными инстинктивными про-цессами, но только не живой энергетический процесс со своей соб-ственной формой сознания.
%> 4. Психосоматическая комплементарность
Практически невозможно одновременно выделить одинако¬вое количество информации из психического и соматического бес-сознательного. Скорее, можно считать, что между этими объема¬ми существует отношение комплементарности: ориентация в на-правлении соматического бессознательного ограничивает инфор-мационный поток, исходящий из психического бессознательного, и наоборот.
Если позволить бессознательному распространиться в глуби-нах телесной сферы, что, по мнению Юнга, всегда в ущерб духу, то получаемая информация будет отличаться от той, что идет по каналам связи с психическим бессознательным. Связь с психичес-ким бессознательным (которая осуществляется, например, через мышление, интуицию или любую другую функцию, фильтрую¬щую данные, как следует из теории организующего центра – Са¬мости) следует принести в жертву ради получения информации от соматического бессознательного. Тогда описанное мной сознание, которое очень напоминает первобытное, может проанализировать и рассортировать данные при постоянно сопутствующем ощуще¬нии незавершенного гештальта. Подобно Изиде, нашедшей в ре¬зультате своих странствий останки Осириса, которые она должна была запомнить, или Деметре, увидевшей в Элевсинских мистери¬ях процесс возрождения Персефоны, – процессы, происходящие в соматическом бессознательном, могут привести к появлению внутреннего зрения, к рождению образного видения, способного зреть расщепленную Самость. Мы открываем для себя то, что мы видим.
Этот способ зрения сродни описанному Карлосом Кастане-дой в его новеллах о Доне Хуане183. В отличие от солярного, это зрение является лунарным, основанным на воображении того, что реально с позиций отношения к телесности и воспринимается в тесной связи с человеческим телом. Существующее здесь проти¬вопоставление соответствует противопоставлению «истинного» и «фантастического» воображения184, которое делали алхимики. Это тот же тип видения или активного воображения, который в ана¬литических отношениях обусловливает их взаимность, как если бы их существование зависело от взаимодействия между аналити¬ком и пациентом. (Например, так оно трактовалось, когда содер¬жание этих отношений и их точность сверялись с их восприятием пациентом.) В алхимии imaginatio, акт воображения, является главным ключом к успешному завершению действа. Это был «на¬половину духовный, наполовину физиологический» процесс183, и сегодня он является таким же жизненно важным, каким был тог¬да, ибо мы сталкиваемся с ним всякий раз, устанавливая связь с психикой другого человека, когда происходит сильная констелля¬ция бессознательного.
Важность роли, которую алхимики отводили телу и матери-альной стороне воображения (имеющей телесное происхождение), сегодня не уменьшилась. Как отмечает Леви-Стросс, мы имеем дело не с архаической, донаучной формой мышления в том смыс¬ле, что она должна нас вывести к более дифференцированному и абстрактному научному мышлению, а как раз наоборот – к друго¬му, предшествующему ему способу мышления, которое до сих пор существует внутри нас наряду с научным186.
Жертвование духовной стороной жизни ради пребывания в теле может, в свою очередь, стимулировать бессознательное к по-явлению воображения. Такой тип восприятия не всегда был свя¬зан с понижением значимости телесных ощущений. Он находил¬ся под влиянием тех связей, которые стремились установить с ним сознание и бессознательное. Полюса спектра тело-дух компле-ментарны. Работа вблизи психического бессознательного ограни-чивает вид собираемой информации, так сказать, вблизи сомати-ческого бессознательного – и наоборот. Интерпретации, выход за пределы существующих образов через редукцию или амплифика-цию также являются исключительно важной аналитической про-цедурой. Однако ради нее приходится пожертвовать связью с со-матическим бессознательным. Существует реальная необходи-мость в обоих типах связи; периодически даже во время сессии становится очень важно переключаться с одной из них на другую. Может оказаться, что в аналитическом процессе преобладает ка-кой-нибудь один подход. Но при этом выбор одного подхода в ка-честве основного всегда ограничивает возможность наблюдения при помощи второго.
5. Осирис, Дионис Х и соматическое бессознательное
Мы затронули важный аспект мифа об Осирисе, в котором Изида собирает останки его расчлененного тела или же ищет его (в обеих версиях присутствует мотив помощников, которыми яв-ляются дети и собаки). Но затем наступает время финальной ми-стерии воскрешения Осириса.
В пересказе этой истории Плутарх смешивает египетский миф с греческим мифом о Деметре и Персефоне, в котором роль Осириса принадлежит Гадесу/Дионису189. Последующие исследо-ватели, в частности Отто, показали, что проведение аналогии меж-ду образами Диониса и Осириса корректно только отчасти; соот-ветствующие мифы тоже являются совершенно разными190. Одна¬ко я считаю, что с точки зрения соматического бессознательного есть веское основание для появления близких ассоциаций. Тела обоих богов были расчленены, и для процесса обнаружения Оси¬риса (если речь идет о египетском мифе) и Персефоны (в гречес¬ком) требуется соматическое бессознательное. И путь, по которо¬му Персефона проникала через Диониса, представляет собой про¬цесс, требующий восстановления расчлененного тела бога. В обра¬зе Диониса эротический элемент проявляется значительно ярче, чем в образе Осириса. Однако оба эти образа очень полезны для понимания природы бессознательного, которое легко распадается и может постоянно соединяться вновь через связь с соматическим бессознательным.
Осирис был имманентным египетским богом, богом народ-ным, вызывавшим постоянное и страстное поклонение191. Но в
Древнем Египте имелось и трансцендентное солярное божество -бог Ра. Здесь был распространен политеизм, и поклонение многим богам связывалось с религией Осириса, но вместе с тем существо-вал и монотеизм бога Ра192.
Существует множество культур, в которых образа Осириса просто нет. В древнееврейской религии существует трансценден-тный Яхве, тогда как требование имманентности проявляется лишь в каббалистической традиции, возникшей намного позже. Религии могут существовать и без богов, подобных Осирису. Гре¬ческая религия в переложении Гомера имеет мало общего с пред-шествующими ей земными богами и богинями, особенно с Диони-сом. Гомер лишь едва упоминает о нем; Дионис совершенно не попадает в сферу аполлонического духа, который царит в сооб-ществе Олимпийских богов193. Таким образом, пока не появились земные законы или же пока они находились в маргинальном со-стоянии, в религии можно было обходиться только одним, более отчужденным солярным принципом. В Египте было не так; там если вообще что-то было, то преобладало религиозное поклонение Осирису.
Осирис не только бог мертвых, подобно Дионису (который часто отождествляется с Гадесом), он является мертвым богом195. Но представим себе мертвого бога, который возвращается обрат¬но к жизни: его возвращение может послужить прекрасным образ¬ным выражением того, что из остатков повседневных событий, из незначительных и случайных телесных ощущений, которые мы испытываем и которые кажутся нам инерционной средой, мо¬жет что-то воскреснуть. Пребывая «в своем теле» и совсем ничего не делая и ничего не зная – просто существуя, мы часто ощу¬щаем себя абсолютно «немыми». В таких случаях у нарциссичес¬ких пациентов возникают огромные затруднения, и наш собст¬венный нарциссизм, в свою очередь, страдает от ощущения немо¬ты. Структура нарциссической психики стимулирует потребность в том, чтобы знать, блистать и быть умным. Однако нам необхо¬димо научиться быть «немыми», иметь мертвое сознание. Именно в нем частично содержится психологический смысл образа Оси¬риса.
Осириса можно отличить прежде всего по той страсти, с ко-торой ему поклоняются. Он является богом, который становится эмоционально доступным, не прибегая к солярному сознанию. Кроме того, он был страдающим богом.
Переживать расчленение – значит испытывать страдания. Именно этого стремится избежать нарциссическая личность196. Одно из основных проявлений воплощенного сознания, возника-ющее в присутствии человека, находящегося в состоянии диссоци-ации (например, стремящегося уйти в себя и отстраниться, из-за чего очень трудно поддерживать сознание и внимание в постоян¬но сосредоточенном состоянии), заключается в том, что возника¬ют ощущения боли и депрессии. Получается так, словно через ин-дукцию197 можно было почувствовать процесс расщепления, про-исходящий у пациента, который в это время совершенно не осоз-нает его. Точно так же в мифе о Деметре и Персефоне и Элевсин-ских мистериях инициирующиеся идентифицировали себя с Де-метрой (которую можно было представить себе как телесное со¬знание, исходящее из соматического бессознательного), пережи-вая при этом чувства скорби и ярости. Эмоциональное пережива¬ние в земных религиях является преобладающим, а в культе Оси¬риса оно было ключевым.
Тип сознания, к которому приводит Осирис, прежде всего связан с инерцией. Кажется, у него нет никакого желания появ-ляться. В египетском мифе Осириса каждый раз «бросал на¬взничь» Сет, и каждый раз почитатели заклинали его подняться198. Осириса топили в воде, закрывали в гробу или в древесном ство¬ле, откуда его приходилось спасать. В подземном мире он умира¬ет, обвитый змеей, находясь в состоянии абсолютной гармонии до тех пор, пока не пытается воскреснуть. Тогда змея становится свирепой199, – точно так же, как бессознательное содержание «со¬противляется» началу процесса осознания.
То же самое часто происходит с нами в процессе анализа. В бессознательном состоянии, в мире Осириса, мы становимся сон-ными, тоскливыми, желаем, чтобы аналитическая сессия шла сво¬им ходом, надеясь на то, что ощущаемая нами регрессия ско¬рее усилит движение стрелок часов, чем замедлит их. Но если мы узнаем, что переживаем нечто, связанное с взаимным процессом, тогда у нас может появиться интерес.
С осознания ненависти у нас часто начинается процесс «про-буждения». Не скрываясь в своем уроборическом мире (в сверну-той кольцами змее), как предпочитают делать расщепленные час¬ти наших пациентов, мы можем начать осознавать в себе силы Сета – ярость, направленную на нас самих и вызывающую диссо¬циацию. И вот тогда мы можем обратиться к своему телу, открыть существующую в нем жизнь и вместе с ней узнать новый способ пробуждения. Множество всякой чепухи и негативных чувств, тоска и ненависть, возникающие у нас по отношению к пациенту, начинают приобретать смысл, постепенно становясь частью еди-ного целого, находящегося в процессе становления. Реакции наше-го тела помогают этому, если мы к ним прислушаемся, используя для проникновения в глубину материала, который слышим, а не оставим их без внимания и не станем применять их в соответ¬ствии с теорией или амплификацией, что похоже на попытки про¬жить свою жизнь впрок. У нас развивается способность просто сидеть, сохранять состояние немоты, не знать, слушать и призна¬вать сам факт наличия этого процесса. Больше всего мы начина¬ем уважать тишину, ибо знаем, что только то, что появляется, бу¬дет иметь ценность. Мы ничего не найдем – по крайней мере, ни¬чего из того, что будем искать с помощью теории и интроспекции. Ценность будет представлять только взаимное открытие.
^> 6. Телесное зрение
Войдя в тесный контакт с собственным телом при относи-тельно низком психическом сознании, мы становимся неким по-добием измерительного инструмента, находящегося в магнитном поле или текущей воде; мы можем использовать свои реакции, чтобы узнать, когда у другого человека, сидящего рядом с нами, не хватает энергии, а когда она присутствует. Но как в науке суще-ствует необходимость знать характеристики измерительного инст-румента, влияние которого может искажать результаты, так и мы должны обладать способностью отделять собственные реакции. Оказывается, что такой рабочий процесс протекает гораздо легче, если он происходит ближе к соматическому, чем к психическому бессознательному. Не зная, мы гораздо меньше включаемся в ре-акции контрепереноса, возникающие вследствие бессознательно¬го стремления к власти.
Сокращения мышц в теле, сумбур ощущений в голове, груди, животе, гениталиях, горле и т.д. – все это помогает отследить час¬ти пациента, которые стремятся к расщеплению, а также обнару¬жить тот момент, когда пациент перестает находиться в ситуации здесь-и-теперь. Насколько можно, войдя в комнату, где много на-роду, «почувствовать», что в ней происходит что-то неладное и даже опасное или же кто-то попал в сложную ситуацию, – на-столько же сознание, слишком сосредоточенное на теле, может действовать в ситуации здесь-и-теперь в течение более или менее длительного времени. Такой процесс очень трудно объяснить с точки зрения причинно-следственных связей. Ему можно дать только объяснение, весьма далекое от научного: в другом челове¬ке происходит нечто такое, что служит «причиной» того, что не¬что происходит и в нас.
Именно с помощью такого выслушивания и ориентации на сознание нашего тела и тонкие физические ощущения может по-явиться новый порядок. Он возникает исподволь, подобно воскре-сению бога Осириса. Новый порядок – это воскресший Осирис. Вместе с тем это может быть новая размерность видения, зрение через воображение в той же степени, в какой сознание внезапно упорядочивает реальность событий, происходивших в предше-ствующие дни. Здесь я должен отметить, что видение в воображе-нии является смутным, теневым видением, совершенно не похо¬жим на ясное солярное зрение. В таком случае кардинальным ока-зывается вопрос доверия. В этом состоянии можно открывать вме-сте с пациентами их расщепленные части, которые теперь стано-вятся видимыми.
Разумеется, не следует всегда работать именно таким обра-зом. Существует возможность быть более «объективным», интер-претируя широкий спектр явлений, включающих в себя сложные проблемы контрпереноса, и при этом не прибегая к восприятию реакций тела. Можно работать очень продуктивно, используя главным образом психическую, ментальную связь, независимо от того, принадлежит ли терапевт к последователям Юнга, Фрейда, Райха, школе гештальт-терапии или же он работает вне рамок лю-бой известной школы или концепции. И такая работа оказывает¬ся намного «чище». Но, к сожалению, в таком случае многое мож¬но упустить.
Если взять за точку отсчета психическое бессознательное, то выяснится, что аналитической работе очень многого не хватает для интеграции тех аспектов психики, которые оказались расщеп-ленными и скрытыми в нарциссической структуре личности. В потустороннем мире греческого мифа, в мире Гадеса, все вокруг остается невидимым для сознательного солярного зрения. Оно становится видимым лишь для зрения лунарного – подобного ви-дению слепца Тиресия, сознание которого относится к миру Гаде-са200. Если мы не пользуемся образным видением, а зависим лишь от огромного запаса научных знаний и того типа сознания, кото¬рое приходит через психическую эмпатию, то для интеграции рас-щепленной фемининной части Самости требуется существенная регрессия. Работа с соматическим бессознательным также включа-ет в себя регрессию, но часто такая регрессия намного меньше той, что возникает при наличии контролирующего сознания. Внутрен-нее зрение может обладать сильным сдерживающим свойством, тогда как интерпретации могут привести к диссоциации.
Следовательно, я считаю необходимым «работать из потусто-роннего мира», признавая существование духов умерших и «пы-таясь оживить мертвое» (особенно на второй стадии трансформа-ции). И таким образом, я работаю с мертвой средой, вяло переби-рая бессвязную чушь и ощущения, имеющие между собой случай-ное сходство. Однако такой кажущийся бессмысленным процесс в конечном счете порождает смысл, и этот смысл символизирует Осирис. Согласно египетской религии, Осирис – это вчерашний бог, тогда как Ра является богом завтрашнего дня201. И это обсто-ятельство говорит о том, что большинство дневных остатков собы-тий предшествующего дня оказываются весьма существенными для восстановления паттерна и, возможно, целостного видения всей картины. Весь мусор, который «не имеет значения» для оп-ределения сущности происходящего, фактически становится этой самой «сущностью» нового сознания.
Тип сознания, связанный с Осирисом и Дионисом, представ-ляет собой сознание архетипа. Он собирается по частям со всего тела, и когда складывается в единое образное видение (или струк-турное сознание), то вскоре после этого умирает. Этот процесс про-исходит так, словно такое сознание возрастало, а затем моменталь-но исчезало; вместе с ним исчезало из памяти все, что могло бы напомнить о реальности его моментального существования в не-давнем прошлом. Каждый раз его необходимо переоткрывать за-ново, а затем, наверное, позволять ему уходить навсегда; этот мо-мент нельзя воспроизвести, его можно только переоткрыть в каче-стве другого видения.
В аналитическом процессе такое видение оказывается взаим-ным, то есть оно разделяется обоими партнерами в зависимости от особенностей психики каждого из них. В чем-то оно изоморфно сексуальности. Точно так же, как сознание из своей собственной жизни приходит в тело и, собираясь в нем, составляет с ним еди¬ное целое, и тогда вдруг происходит нечто, сравнимое с богоявле¬нием, – так называемая инфантильная сексуальность собирается в предварительной любовной игре до тех пор, пока не перейдет в соединение гениталий и оргазм. Жизнь, которая до сих пор суще-ствовала, моментально иссякает; конечно, она вернется вновь, только ее возвращение произойдет уже в другое время.
Аналогия, существующая между дионисийским сознанием и сексуальностью, только демонстрирует, что сексуальная жизнь следует архетипической дионисийской модели. Но эта же модель характеризует свойство сознания, которое порождается сомати-ческим бессознательным. Основой и того, и другого является ар-хетип Диониса, но ни в коем случае не следует видеть в сексуаль-ности или «инфантильной сексуальности» причину существова¬ния бога Диониса. Открытие инфантильной сексуальности явля¬ется одним из великих открытий Фрейда, но вместе с тем оно яв¬ляется потайной дверью, за которой находится что-то от Диони¬са, намеревающееся войти в образ мыслей Фрейда. Но из инфан-тильной сексуальности никогда нельзя восстановить тело; его воз-рождение зависит только от того, достигнет ли осознания архети-пический паттерн (который представлен Осирисом или Диони¬сом).
^> 7. Психическая и соматическая эмпатия
Подобно сознанию в целом, качество эмпатии изменяется в зависимости от того, как происходит ее сдвиг от психического бес-сознательного к соматическому, которое теперь становится ее главной отправной точкой. Находясь в непосредственной близо¬сти от соматического бессознательного, наша эмпатия в существен¬ной степени становится функцией взаимодействия, в котором од-новременно участвует психика обоих партнеров. Каждая из них оказывает влияние на другую так, что открытие, которое соверша-ется, становится уникальным для текущего момента и повторить его бывает совсем не просто. В лучшем случае то, что становится видно, может быть открыто заново.
Психическая эмпатия позволяет выделять информацию; со-гласно Кохуту, она представляет собой способ «знания»:
«Эмпатия не является инструментом в том смысле, в котором являются инструментами поза пациента, применение метода свободных ассоциаций, использование структурной модели или же концепции влечений и защитных механизмов. По су-ществу, эмпатия определяет поле наших наблюдений. Эмпа¬тия – это не просто приемлемый путь, открывающий нам дос¬туп к внутренней жизни человека. Саму идею внутренней жиз¬ни человека (а потому и психологию сложных психических состояний) нельзя себе представить без нашей способности получать знания через замещающую интроспекцию. Соглас¬но моему определению, эмпатия – это именно то, в чем заклю-чается внутренняя жизнь человека, то, что думаем и чувству-ем мы сами и что думают и чувствуют окружающие нас люди»187.
Конечно, эмпатия отличается от научной «работы над» ин-формацией с целью получения результата; она зависит от погру-жения в поле. Но существует огромная разница между извлечени¬ем информации из этого поля с помощью интроспекции и ее по-лучением благодаря акту взаимного спонтанного открытия. Пер¬вое я называю психической эмпатией, которую Юнг относит к интроекции и «вчувствованию»188; во время этого процесса извле-кается информация и наблюдатель (аналитик) совершает дей¬ствия в информационном поле, то есть в психике пациента. В та¬ком случае существует очень слабая потребность в одновременном воплощении сознания, которое фактически должно вытекать из опыта «замещающей интроспекции». С другой стороны, сомати-ческая эмпатия включает в себя взаимное открытие в воображе¬нии и воплощенном сознании. Это различие полезно провести не-сколько по-другому, выделяя аполлоническую и дионисийскую эмпатию: первая является более отчужденной и рефлексивной, вторая – более характерной для тела и момента времени.
Более рефлексивная, аполлоническая или психическая эмпа-тия обычно лучше всего подходит для работы с нарциссическими переносами. Но после их определенной трансформации наша эм-патия должна изменить свою сущность, сместившись в область соматической или дионисийской эмпатии, если мы собираемся достичь необходимой глубины для возможного восстановления расщепленной Самости. Если в первом случае проникновение на этот уровень оказывается слишком навязчивым, то теперь оно вполне приемлемо.
Приведенные ниже записи из моей клинической практики могут служить подходящим примером применения эмпатии, пе-риодически смещающейся от психической к соматической. В данном случае пациентом был 35-летний мужчина, нарциссичес¬кие переносы которого претерпели значительную трансформа¬цию, и у него стала проявляться Самость с характерными шизо¬идными чертами.
«У меня возникает точно такое же чувство, как и в прошлый раз, которое я не проанализировал: я чувствую, что пациент меня отвергает, и ощущаю слабое отвращение. Он заметил, что последняя сессия отличалась от предыдущих. В нем чувство¬валась некоторая рационализация, будто мы в процессе ана¬лиза для всего находили надлежащее место, затем он продол¬жает рассуждать о том, как ему, наверное, следовало относить¬ся к тому, что вплоть до последнего времени он все еще находился под сильным впечатлением от своего отпуска. Я говорю, что мы оба находимся в поле этого чувства и что на последней сессии оно также присутствовало, но не считаю нужным его проявлять.
Я отмечаю для себя, что оно довольно слабое, но присут-ствует постоянно. Пациент знает, что я имею в виду, и гово¬рит, что это связано с некоторым недомоганием (disease). Я добавляю, что в какой-то мере оно ощущается им как заранее ожидаемое неодобрение с моей стороны, как недостаток моего расположения. Пациент чувствует, что на самом деле так оно и есть, и продолжает говорить о своем серьезном опасении, что нагоняет на меня тоску и не представляет для меня ни малей¬шего интереса. Я отвечаю, что чувство тоски исходит от некой его части, которая может легко исчезать, становиться неуло¬вимой, и тогда он сам перестает здесь присутствовать, как бы прекращая играть в полную силу. Далее я говорю, что эта часть представляет собой нечто такое, что в данный момент теряет¬ся, поскольку способ, который позволял ее сохранять до сих пор и в основном определялся отношением к контролирую¬щей власти – моей и других значимых для него людей, – сей¬час перестал действовать.
Пациент понимает смысл сказанного мной и в какой-то момент «это» видит, но затем из его поля зрения все исчезает. Все повторяется снова. Он спрашивает меня: «Почему так про¬исходит? – и затем быстро добавляет: – Это похоже на то, слов¬но я нахожусь в лесу и смотрю на птиц: вы их не видите, пока просто ходите и смотрите по сторонам. Вам следует остано¬виться и подождать, пока они не появятся». В этой фразе я слышу эхо, подтверждающее его аналогию. Он тут же замеча¬ет, как эта аналогия может увести его очень далеко – он может от нее избавиться, при этом оказавшись в состоянии некой ин¬фляции. «Разве все должно быть именно так?» – удивляется он. Я отвечаю, что вместо того, чтобы отбрасывать эту анало¬гию, он должен принять ее всерьез. Он может быть в лесу, смот¬реть по сторонам, ожидая и чувствуя при этом всю силу мета¬форы. И как только у него это получится, он сможет почув¬ствовать ее неадекватность, ощутить ее полное несоответствие ситуации, в которой он видит исчезающую часть себя. Я дол¬жен был заметить, что этот мой комментарий тоже подейство¬вал на него угнетающе.
Я говорю пациенту, что таким образом смотреть созна-тельно совершенно невозможно, и теперь ему следует почув-ствовать себя в своем теле и просто разрешить себе быть от-крытым тому, что появится. Он это понимает и снова чувству¬ет свою неуловимую часть. Я говорю, что ему нужно, чтобы я тоже все это видел, что он один не сможет со всем справиться. И когда я это произношу, у него голове рождается другая ис-тория.
Он вспоминает о том, что вчера думал, как смотрит на птиц, и, чтобы по-настоящему их увидеть, ему потребовалось раздвоиться: «один он» смотрел на птицу, тогда как «другой» рассматривал книгу про птиц, обращая внимание на разнооб-разие отличительных черт всевозможных видов птиц, необхо-димых для их идентификации. Я считаю эту аналогию блестя-щей, и он продолжает ее развивать. Я спрашиваю: «Почему вы не можете посмотреть на птицу, а затем в книгу и в дальней-шем поступать именно так?» На это он отвечает: «Потому что с птицей нельзя найти общего языка, она просто не станет спо-койно сидеть на одном месте». И тогда я добавляю, не выходя за рамки аналогии: «Алхимиков часто изображают в библио-теках и лабораториях». Он интересуется, как эти помещения соединяются между собой – через длинный холл или же через дверь. «У меня, – говорит он, – между ними существует холл, но, наверное, было бы лучше иметь просто открытую дверь».
Я отмечаю также наличие комплементарности в рассматрива¬нии книги и пребывании в лесу с птицей. Длинный проход че¬рез холл мог бы означать более существенные потери, связан¬ные с переходом из одного места в другое, тогда как открытая дверь указывала бы на легкий доступ в каждое помещение.
Теперь я уже могу видеть его часть так, как если бы она время от времени украдкой выглядывала из-за деревьев. Он продолжает, удивляясь тому, что теперь эта книга иногда на¬ходится у меня, а иногда – у него. Я соглашаюсь с ним и гово¬рю, что это похоже на то, что происходило в начале сессии. Я ощутил индуцированное им чувство отвращения и тоски и от-рефлексировал их – то есть я посмотрел в книгу. Я знаю: не¬что существующее в нем ожидало этого, а после исчезновения контролирующего воздействия эта часть личности определен¬но ожидает появления тоски и обыкновенного равнодушия. Я использовал алхимический аналог постоянного и летучего Меркурия; это постоянство часто достигается с помощью зем¬ли, тела, но ни в коем случае не с помощью интеллекта. Поэто¬му, держа в руках книгу, я продолжаю помогать ему разгляды¬вать лес. И по мере того, как у пациента это получается, у меня снова появляется видение этой части; пока я остаюсь с ней, он может отрефлексировать, «взять книгу в свои руки», откуда появляется чувство тоски. Он может рефлексировать, вступая на собственный творческий путь – путь к своей истинной Са¬мости, которую он так ненавидел в детстве.
Так мы вместе и движемся туда и обратно, постепенно все больше и больше распознавая эту часть, но даже сейчас она еще не присутствует полностью. Теперь пациент начина¬ет рассказывать о фотографии, о том, как он занимается этим искусством. Когда он говорит о своих творческих усилиях, я могу видеть, как эта часть останавливается и начинает про¬являть интерес. Но затем пациент приступает к рассказу о других дневных событиях, о том, как он хотел, чтобы люди смотрели на его фотографии и чтобы они им нравились. И как только он начинает об этом упоминать, я вижу, как его часть снова становится безумной и исчезает. Позже я смогу напомнить ему об этом, но пока, следуя за ним, я нахожусь слишком далеко, и он говорит мне об этом именно тогда, ког¬да она исчезла из виду, то есть когда момент творчества у него уже прошел.
А затем пациент говорит о том, как боится всего, ЧТО в нем содержится, как напуган возможностью сделать такой творческий шаг. Он рассказывает о своем старом учителе, и у него на глазах появляются слезы. Он может просто «побыть в лесу» вместе со своим учителем; я ему напоминаю его, и вмес¬те с ним/мной он может достичь творческого рубежа, но боит¬ся сделать это в одиночку. «Почему нет? – спрашивает он. -Нам нужно это обсудить». И добавляет, что чувствует смут-ный страх, что на него нападут, но не может сказать, как это случится, л отвечаю, что, находясь вместе с учителем/мной, он может чувствовать себя защищенным от нападения, но об интериоризации этой защиты говорить еще слишком рано».
Вот пример обоюдного, взаимно индуцированного видения. К нему привело мое телесное сознание и внимание к бессвязной болтовне, а затем мы вместе продолжили обсуждение. В течение этого процесса с другим типом сознания, связанного с психичес-кими сознательно-бессознательными отношениями, происходи¬ли плавные колебания: оно то появлялось, то исчезало. На этой сессии пациент все еще находился под воздействием сильного страха и не мог впитать в себя весь этот процесс. Ибо для него это означало бы вступление в контакт с Самостью, а следователь¬но, со своей значимостью, что было связано и с угрозой больших потерь («Никто не является достаточно сильным, чтобы быть вместе со мной»), и со страхом, вызванным завистью. Поэтому все это время он должен был устанавливать контакт со своей Самостью вместе со мной, в существенной степени терять за не¬делю то, что уже приобрел, а на следующей сессии все это снова восстанавливать.
И все-таки процесс дал ему возможность постепенно почув-ствовать себя более комфортно в отношениях, связанных с ощу-щением власти. Ему приснился очень важный сон, в котором по-явился образ его деда, имевшего отдаленную ассоциацию со мной. В этом образе проявлялась возрождающаяся в пациенте Самость, нашедшая свое телесное воплощение. Тем самым он стал помогать Самости «совершать свой жизненный эксперимент».
В течение последующих нескольких недель с ним произош¬ли исключительно важные события, среди которых было появле¬ние его образа в четырехлетнем возрасте: однажды, когда он смот¬рел на птицу, в его гипногогическом видении появился ребенок, указывающий на что-то находившееся на земле. В другой раз он бежал, пытаясь «спастись» от сильной тревоги, устал и остановил¬ся отдохнуть, и тогда появился ребенок и сказал: «Папа, я боюсь». Это видение было столь ярким, что у него выступили слезы.
Этот контакт был связан не только с его тревожностью, но и с расщепленным ребенком, который появился после исчезновения нарциссических защит. Его защитная ярость, а также прежние контролирующие паттерны исчезли, а им на смену пришел силь¬ный страх, который теперь был связан с его работой и отношени¬ями с подругой.
На одной сессии у пациента появилось ощущение тревоги и чего-то таинственного, то есть паттерн появления-исчезновения. Я предположил, что, воображая ребенка, он стремился увидеть, как этот ребенок себя чувствует. Это вызвало у него мгновенное чув-ство облегчения, ибо было совершенно ясно, что ребенок очень переживает и нуждается в заботе. Теперь пациент оказался в си-туации, когда он становился самому себе отцом, которого у него не было в критическом для ребенка возрасте – с трех до четырех лет. Вскоре ему приснился такой сон:
«Я нахожусь среди могил и смотрю на одну из них, которая меня чем-то привлекает. На холме, куда падает мой взгляд, я вижу три могильных камня; я с кем-то спорю о четвертом кам-не. Я хочу, чтобы он, как и остальные, был серого цвета, но этот некто хочет, чтобы камень имел странный ярко-красный цвет. Кроме того, он не круглый, как остальные, а прямоугольной формы. Наконец, этот ярко-красный камень установлен, и те¬перь я вижу уже четыре камня. Четвертый очень странный -не только из-за красного цвета, но и вследствие своей формы; к тому же на нем видны две линии, пересекающиеся под прямым углом».
Относительно увиденного во сне человека пациент привел такие ассоциации: «Этот парень однажды выполнял для меня ка-кую-то работу, и тогда он мне не понравился. Он был слишком деловым и слишком стремился добиться успеха в жизни».
Именно этого стыдился и избегал сам пациент; он всегда был «серостью», никогда не позволявшей своему творческому потен-циалу проявиться в реальной жизни, и достигал успеха лишь на¬зло самому себе. В образе этого парня нашла воплощение очень нужная ему теневая амбициозность, которую в итоге следовало интегрировать.
Ребенок был «четвертой», бессознательной компонентой -как и могильный склеп, символизировал связь с потусторонним миром. Заметим, что связь с ребенком тянула пациента вниз, к контакту со своим телом, с его жизненным воплощением. Мо¬гильный склеп – это местонахождение трупа, мертвого тела. Чет¬вертый номер – это воплощенная связь с Самостью, осуществля¬емая через ребенка. Это соединение со страстью, с «осуществле¬нием жизненного эксперимента Самости», которое появилось вместо серости, «бедняжки», той мазохистской черты, которая управляла его жизнью, разрушала отношения и обычно делала его старше своих лет, не давая ему ничего, за что он мог бы ее уважать.
«Серая Самость» отвергала жизненный эксперимент. Имен¬но «бедняжка» по своей мазохистской тональности соответство¬вал его идентичности. Пока над Эго доминирует такая самопре¬зентация Самости, нарциссическая личность, даже находясь под влиянием бессознательного стремления к власти, никогда даже частично не реализует своего потенциала. Здесь всегда присут¬ствует загадочная недостижимость нужной глубины для получе¬ния результата, а также много шума и помпезности, зачастую -ожидание и предвосхищение великих дел, но из всего этого в па-мяти остается лишь очень малая часть.
^> 8. Магическая сила воображения
Использование воображения всегда становилось предметом множества споров и диспутов. Оно играло особую роль в серьез-ной и продолжительной полемике между духовенством и магами, такими, как Пико, Парацельс, Фичино и многими другими. Кни¬га Д.П. Уолкера «Духовная и демоническая магия» представляет собой очень ценный обзор истории этого конфликта. Ниже я при-веду выдержку из этой книги:
«Эраст подробно опровергает возможность воспроизведения переходных воздействий силы воображения, передаваемых по¬средством эманации духа. Он допускает реальное существова¬ние субъективных воздействий – как психологических, так и более обычных, соматических. Вместе с тем он пишет: „Никто до конца не может быть прав в том, что образ, сформировав¬шийся в моей фантазии, может покинуть мой мозг и вселиться в голову другого человека“»202.
Совершенно очевидно, что некоторые маги верили, что их духовные «эманации» могут оказывать воздействие на мысли и фантазии другого человека.
Теперь, зная о феномене контрпереноса, и особенно о процес-се проективной идентификации, мы понимаем, что Эраст был со-вершенно не прав. Было бы довольно примитивным считать их воздействие бессознательной эманацией духа наших пациентов, но при этом нет сомнений в том, что «психическое заражение» является вполне реальным; то, что происходит с одним человеком, может проникнуть в другого203. Это бессознательный процесс, ко-торый следует представлять себе и с которым приходится рабо¬тать. Но как же тогда мне, работая с соматическим бессознатель¬ным своего пациента, быть уверенным в том, что я не индуцирую то, что думаю и вижу, а также в том, что мой пациент не попал под воздействие внушения, или же что он соглашается со мной не ради сохранения моего идеализированного образа?
Мой личный опыт свидетельствует о том, что пациентам со-всем нетрудно вносить поправки в мое видение, как-то его обсуж-дать и соглашаться с ним. Широкий спектр откликов моих паци-ентов убедил меня, что спонтанно возникающее у меня видение не обладает магическим управляющим воздействием. Этот процесс можно проиллюстрировать краткой выдержкой из моих клиничес-ких записей:
Я сказал: «Я чувствую, что вы сейчас отсутствуете». Она отве-тила: «Да, так оно и есть, я ощущаю тревогу». Я спрашиваю: «Почему?» Она: «Не знаю». Я: «Это не совсем точно, это зву-чит так, будто вы боитесь знать». Я сижу напротив, и она на-чинает мне все больше доверять, и постепенно возрастает ве-роятность ее пребывания здесь. Так, в периодическом движе-нии туда и обратно продолжается этот процесс. У меня возникает образ ребенка, похожий на образ, который существу¬ет в активном воображении. Мне кажется, что ребенок счаст¬лив; ему около пяти лет. «Вы чувствуете присутствие ребен¬ка?» Она отвечает: «Да». «Сколько ему лет?». – «Года три-че¬тыре». «А мне показалось, что ему пять… Я вижу его белокурые волосы». «Нет, – говорит она, – он шатен». В течение этого вре¬мени я ощущаю присутствие ребенка, как если бы он суще¬ствовал в моем собственном воображении, которое к тому же распространяется и на нее; в путешествии ПО своим мыслям она может упустить образ ребенка. Это я могу видеть, и когда сообщаю ей об этом, она узнает, что случилось, и ребенок воз¬вращается. Тогда он снова больше счастлив, чем отчужден и депрессивен, каким бывает, когда пациентка возвращается в состояние, характеризующееся наличием интеллектуального контроля.
Следует подчеркнуть, что достижению взаимного и обоюдно-го образного видения, в которое легко вносить коррективы, помо-гает особая роль тела. Находясь в границах своего тела, чувствуя его размеры и сознавая его ощущения, я считаю себя полноцен¬ным человеком. Но не найдя своего полного воплощения, я в той же мере превращаюсь в удобный крючок, за который цепляются идеализированные и архетипические проекции. Существуя в сво¬ем теле здесь-и-теперь, я представляю гораздо меньше угрозы.
Более того, работая в воплощенном состоянии, следует стре-миться к тому, чтобы констеллировать в пациентах процессы, ко-торые могут быть сознательно интегрированы как некая часть их собственного индивидуационного процесса. И наоборот, уделяя меньше внимания воплощению и концентрируясь на интерпрета-циях и интуиции, а также на психической эмпатии, аналитик час¬то оказывается «прав», но при этом он вытягивает содержание и образы, которые не являются эго-синтонными. Такое содержание может привести к диссоциации. В результате возникают сильные защитные идеализации.
Сознание, уходящее своими корнями в соматическое бессо-знательное, всегда находится на пределе того, что уже было интег-рировано. Точно таким же качеством обладает Дионис. Он симво-лизирует выход за существующие границы204. Следовательно, ра-ботая в таком ключе, мы часто открываем образы и даже такие наработки бессознательного, подлинность которых в данный мо-мент не вызывает сомнений, а затем они исчезают и практически не восстанавливаются. Они похожи на сон, который существует где-то очень далеко от сознания и возвращается туда с огромны¬ми сложностями. Но эти наработки должны вернуться обратно, в свой невидимый мир.
Следует быть готовым к тому, чтобы дать им уйти, иначе сра¬зу появляется возможность превратиться в «черного мага». Если аналитику нужно оказаться правым, чтобы пациент его идеализи-
ровал, то теневой аспект этого метода становится опасным. Грани-цы, которые всегда хочется перейти, включают в себя знание ана-литиком темной стороны своей Самости. Для египтян Нефтида ассоциировалась с Асо, царицей Эфиопии, которая (опять же только для египтян) являлась страной черной магии205. Вспомним, что Нефтида была матерью Анубиса, проводника Изиды, олице-творяющего «границы применения» этого метода.
Наше интегрированное сознание постоянно тянет к своим внешним пределам. Именно поэтому мы всегда должны обладать способностью не знать; мы должны стремиться работать над теми аспектами своей личности, которым по-прежнему требуется отра-жение, а следовательно, и идеализация. Иначе можно низвести анализ до обладания властью, вместо того чтобы превратить его в творческую борьбу с этой едва ощутимой реальностью. Такая про-блема существует при любом аналитическом подходе, но, работая с воплощенным сознанием, с ней гораздо легче справиться.
Глава 4
Мифология на второй стадии процесса трансформации: появление фемининной энергии
^> 1. Введение
Цель этой главы – показать, как миф о Нарциссе в трактовке Овидия находит свое естественное продолжение в пересказе этой истории Павсанием, особенно в мифе о Деметре и Персефоне, ко-торый Павсаний включает в свою версию истории о Нарциссе.
В этой и следующей главе, где основное внимание будет уде-лено клиническим вопросам, относящимся ко второй стадии трансформации, фокус нашего внимания будет постоянно сме-щаться с архетипических аспектов на клинические, связанные с развитием личности, и возвращаться обратно. Это не самый удоб-ный и не самый легкий способ описания столь сложного предме¬та. Но он необходим, так как на второй стадии трансформации совершается переход из архетипической размерности в реальную историю личной жизни, причем в процессе перехода в какой-то мере сохраняется связь с архетипами, а именно уровень исходной трансцендентной связи, позволяющей каждому ребенку чувство-вать себя чадом Божиим. Потеря связи с трансцендентной Само-стью естественна и неизбежна, такая потеря постоянно заставля¬ет его делать попытки восстановить ее, прибегая к мистике, фило-софии, психологии и другим средствам. Но слишком большая по-теря вызывает излишнюю чувствительность к отрицательным ар-хетипическим эмоциям и связанной с ней предрасположенностью к диссоциативным психотическим и пограничным состояниям.
Малые и Большие Элевсинские мистерии, совершавшиеся более тысячи лет тому назад, вызывали исцеляющую реакцию у древних греков на неизбежный разлад, происходящий в челове¬
ческой сущности при смещении от архетипической реальности к реальной жизни с присущими ей пространственно-временными ограничениями, где объектами являются люди с нормальным че-ловеческим ростом и простыми человеческими эмоциями. Как уже отмечалось при обсуждении мифа в изложении Овидия, в об¬разе Нарцисса заложена структура, застывшая между архетипи¬ческим и человеческим полюсами. Элевсинские мистерии, уходя¬щие корнями в мифологему о Деметре и Персефоне, представля¬ли собой попытку исцелить и восстановить целостность, которая однажды стала понятной, и по сравнению с таким исцелением все современные терапевтические подходы выглядят очень бледно.
Очень многое можно узнать даже из имеющихся у нас немно-гочисленных сведений о мистериях Элевсина. Самое главное, что в лечебном процессе мы можем прийти к осознанию ценности ви-дения в воображении. Мы будем руководствоваться в основном блестящей работой Кереньи «Элевсин», а также результатами его ранних исследований, посвященных Коре или Божественной Деве. Кроме того, я считаю, что особую ценность имеют труды Вальтера Отто и последнее аналитическое исследование Карла Рака «Путь к Элевсину». В данном исследовании содержится до¬казательство того, что главной характерной особенностью мисте¬рий было галлюцинирование.
Исходя из такого контекста, можно считать, что проведенный Раком анализ был просто блестящим. Применяя любой психоло-гический подход, не следует упускать из виду, что перед участи¬ем в Великих мистериях в Элевсине инициирующиеся употребля¬ли напиток кикон (kykeon), который почти всегда походил на смесь ЛСД207. Принимать наркотик было особенно важно, и ре¬зультат переживания мистерии уходил корнями в индуцирован¬ные таким образом архетипические переживания. Это означает, что, открывая’доступ в глубину своих мистических переживаний, не следует оставлять в стороне современный опыт работы с галлю-циногенными препаратами. Правда, для аналитического процесса это не главное. Однако мое собственное осознание ценности так называемого «мрачного странствия» в сочетании с мощным воз-действием спутника, просветляющего сознание, существенно вли-яет на огромную ценность неимоверного хаоса и ужаса, которые предшествовали в Элевсине возрождению новой жизни.
Как уже отмечалось, структуры, характеризующие нарцисси-ческую личность, защищают ее от депрессии и страданий. На язы¬ке клинической терминологии это означает избегание страха и депрессии; оно может иметь тактическую выгоду, которую полу¬чил бы человек, продолжая «ждать» возникновения истинных от¬ношений или переживаний, в которых могла бы раскрыться его личность.
Читая повествование Павсания, мы откроем у себя в душе фемининность, существующую намного глубже и распространя-ющуюся намного шире, чем расщепление, которое было вызвано грубым вторжением, ставшим причиной образования нарцисси-ческой структуры личности. В мифе о Нарциссе, рассказанном Овидием, Эхо символизирует несколько поверхностную феми-нинность, тогда как в версии Павсания именно Персефона явля¬ется той самой женщиной, которую ищет Нарцисс. Для восстанов¬ления этой расщепленной части фемининной Самости необходи¬мо значительно больше, чем может дать версия Овидия: для это¬го требуется процесс, аналогичный Элевсинским мистериям. С точки зрения пробуждения эмоций он отчасти похож на состояние депрессии.
Винникотт считал, что депрессивное состояние – это самое важное открытие Мелани Кляйн, которое по своему значению можно сравнить с открытием эдипова комплекса208. Нет никаких сомнений в том, что в развитии ребенка, находящегося в возрас¬те восьми-девяти месяцев, существует депрессивная фаза. В это время возрастает способность младенца видеть объекты как еди¬ное целое, а также интегрировать другой объект наряду с его ар-хетипическими оттенками в символическое ядро своего Эго, ча-стью которого является Самость. Этот процесс определяется страданиями младенца, прежде всего оплакиванием последствий агрессивных устремлений, которые существовали в его фанта-зиях209.
Точка зрения, которую мне хочется здесь обсудить, заключа-ется в том, что существует этап, на котором возникает определен-ное расщепление соматического и психического бессознательного. Зазор между ними никогда не становится явным и окончатель¬ным. Тогда в психическом бессознательном начинают появляться продукты воображения и духовные ценности, а в соматическом бессознательном остаются в основном эмоции. Таким образом, основным является расщепление на два разных аспекта бессозна-тельного. Разными «половинами» управляют разные архетипы; у древних греков это олимпийские боги с Зевсом и аполлонической религией, которым противостояли бывшие земные божества с ре-лигией Диониса и Деметры-Персефоны. Я полагаю, что устране¬ние расщепления между соматическим и психическим бессозна-тельным может считаться одним из результатов переживаний Элевсинских мистерий.
Можно сказать, что Деметра символизирует соматическое бессознательное, а ее воссоединение с Персефоной – восстанов-ление утерянной психосомы (Винникотт)210. Даже более того, здесь речь идет о восстановлении уникальной, воплощенной Са¬мости211. Восстановление получается неполным, – как никогда не может считаться окончательной работа с пациентом в течение его депрессии, – ибо за целый год Персефона возвращается на¬верх лишь на определенный срок. Идентифицируясь с Демет-рой212, инициирующиеся в Элевсине переживали характерные для депрессивного состояния эмоции скорби и ярости. Но перед этим переживанием, во времена Малых мистерий в Аграи, они идентифицировались с Персефоной. Это обстоятельство мы об-судим позже; но уже сейчас ясно, что у древних греков такое пе-реживание считалось средством исцеления, и в нем есть много такого, что следует знать.
Итак, проходя вторую стадию трансформации, мы попадаем на тот уровень развития личности, который находится за предела¬ми паттерна, содержащегося в образе Нарцисса, в глубины экста¬за, которого он боится, поскольку там, в этих глубинах, может рас-твориться его хрупкая идентичность. Однако необходимо отме¬тить, что смерть Нарцисса, трансформация нарциссических струк¬тур (например, переносов, которые уже обсуждались), может счи-таться необходимым предварительным условием для успешного наступления этой стадии.
Пребывая в депрессивном состоянии, любой человек испы-тывает страдания, вызванные частичной потерей души. Если та¬кая потеря оказывается не слишком значительной, он сохраняет тайну Самости, или, согласно определению Винникотта, – заря¬женное энергией ядро бытия и реальность своей психики. Но если потеря души становится слишком серьезной, возникает шизоид¬ное состояние, в котором расщепляется наша «истинная» Самость и энергетическое опустошение происходит очень быстро. Эта часть, «здоровая» или «больная», стремится к воплощению, кото¬рое представляет собой часть процесса индивидуации организма и совершенное над Персефоной насилие, а ее возвращение стано-вится шизоидоподобной драмой, в процессе которой происходит Воскресение истинной Самости.
Элевсинские мистерии, которые в большинстве своем вос-произведены в ритуале гомеровых гимнов, являются прекрасным отражением психотерапевтического процесса шизоидной души человека и отчасти его успеха при прохождении через состояние депрессии. Можно сказать, что они символизируют гораздо боль-ше, ибо древние греки верили в то, что с прекращением мистерий весь космос должен погибнуть. Есть ли у нас уверенность в том, что индивидуация человека не играет жизненно важной роли в сохранении здорового архетипа и в упорядочивающем свойстве Космоса? Независимо от события, этот вопрос останется за преде-лами наших возможностей. Здесь нас должно удовлетворять хотя бы то, что мы можем внести некую ясность в решение клиничес¬ких проблем, связанных с трансформацией нарциссизма.
Соотносить содержание гомеровых гимнов с развитием ре-бенка в младенческом возрасте очень неудобно, ибо оно связано с искажением его архетипической природы. Кроме того, оно застав-ляет нас смотреть на мифологический материал исходя из шабло¬на отношений мать-сын, соответствующего ближневосточному мифу и ритуалу. Между этими мифами есть существенные разли¬чия, и ссылки на раннее детство имеют смысл хотя бы уже пото¬му, что значительный объем психического материала, который всплывал в Элевсинских мистериях, становится известным, если знать путь, по которому происходит развитие младенца. В частно¬сти, Элкин считает, что абсолютно все младенческие переживания являются архетипическими213. Я не совсем согласен с этим утвер¬ждением, но, разумеется, в переживаниях присутствуют многие архетипы, и можно с уверенностью сказать, что в первый месяц жизни ребенка в нем чувствуется определенный уровень транс¬цендентного света и ощущение наслаждения.
Совершенно иное дело – связывать эти мистерии с прошлым, с младенчеством, с тем, чтобы узнать в них переходные ритуалы для взрослых, которые сами должны быть достаточно зрелыми, чтобы, пройдя через них, извлечь пользу. Именно это обстоятель¬ство хорошо было бы иметь в виду, читая следующий коммента¬рий Отто:
«Давайте обратимся к главным богиням Элевсинского куль¬та. Хорошо известно, что это Деметра и ее дочь, дева Кора или Персефона. В данном случае мы не рассматриваем другие
Элевсинские божества, за исключением Плутона, хозяина по-тустороннего мира, соблазнившего Персефону и сделавшего ее своей женой. В поисках исчезнувшей дочери Деметра при¬шла в Элевсин, где и нашла ее; там она примирилась с богами, посвятив людей в таинство священных мистерий и подарив им обильные урожаи. Таково содержание гомеровых гимнов. Несмотря на греческое имя, Деметра несомненно относится к доэллинской культуре, что заметно по многочисленным упо¬минаниям и даже целым концепциям, связанным с ее религи¬озным культом. В первую очередь это относится к культам Аркадии. В Тельпусе ее называли Эринией, то есть «Разгне¬ванной», в силу поверья, что она приняла облик кобылы, ко¬торой овладел жеребец Посейдон. В результате этого союза родились дочь, имя которой хранилось в тайне, и отвратитель¬ный конь Арийон. В Фигалии была распространена точно та¬кая же легенда, связанная с Деметрой Меланийской, деревян¬ная скульптура которой представляла собой женщину с голо¬вой лошади, держащую в одной руке дельфина, а в другой голубя. Ее чтили, ей восторженно поклонялись, поскольку ве¬рили в то, что она подарила людям хлеб. Всевозможные цветы и плоды тоже считались ее дарами; она ассоциировалась с про-должением жизни человека, а после смерти становилась его матерью, принимая обратно в свое чрево, в лоно земли. В Ат¬тике считали, что мертвые находятся «в царстве Деметры». Легко понять, что в культе этой богини важная роль должна была принадлежать женщинам. Подразумевалось, что Пер¬сефона, которая считалась ее дочерью, будучи обладательни¬цей такого имени, принадлежит к доэллинским культам. Ее имя позволяет также безошибочно отнести ее к царству мерт¬вых; Гомер именно так и поступил, сделав ее владычицей это¬го царства.
Как же Деметра нашла свою дочь? Что означает такая тесная связь, существующая между ней и ее дочерью? Ведь хотя у каждого бога есть мать и отец, фактически больше не существует ни одного случая такой близкой связи матери с дочерью. Даже Афина, родившаяся из головы Зевса, не на¬столько является дочерью своего отца, как Персефона – до¬черью своей матери. Вероятно, ее принимали за некое повто¬рение или продолжение Деметры. Однако их пылкая любовь напоминает нам о великих богинях природы, которые были связаны со своими возлюбленными: Афродиту с Адонисом, Великую Мать с Аттисом, вавилонскую Иштар с Таммузом, египетскую Изиду с Осирисом. Все они оплакивали внезап¬ную смерть своих возлюбленных, а поскольку гибель и вос¬кресение каждого из них считались символической смертью и возрождением всего растущего на земле, аналогия со стран¬ствиями Деметры может считаться полной. Однако в таком сравнении не предусматривается разница, которая оказыва¬ется тем более важной, чем больше мы ее замечаем. Богома¬терь (mater dolorosa), с которой сравнивали Деметру, скорбе¬ла по своему сыну; Афродита, Кибелла, Иштар, Изида и дру-гие богини скорбели по своим возлюбленным, мужьям или братьям. Но Деметра оплакивала свою дочь, которая очень походила на нее, и создавалось впечатление, что она являет¬ся ее двойником. Характер этих отношений совершенно от¬личается от всех остальных. Несмотря на очевидные парал¬лели, они абсолютно уникальны, поэтому им требуется осо¬бое объяснение.
В мифах, [которые сравнивают] с мифом о Персефоне, земля перестает плодоносить после того, как бог спускается в подземный мир. «С тех пор, как царица Иштар снизошла в по-тусторонний мир, – говорится в вавилонской легенде, – бык больше не забирался на корову» и т.д. Богиня исчезает в глу-бине иного мира, и вместе с ней пропадает плодородие. Здесь существует прямое соответствие. Однако оно не имеет ника-кого отношения к греческому мифу. В нем, в соответствии с гомеровыми гимнами, Деметра совершает долгое странствие по следам своей исчезнувшей дочери. Когда, наконец, она уз-нает от Гелиоса, что с ведома Зевса Гадес взял ее дочь себе в жены, Деметру переполняет гнев на властителя Олимпа. Она больше не желает жить среди богов, а решает уйти к людям. Приняв облик старухи, она приходит во дворец царя Элевси-на, где ее с почетом встречают, преподносят еду и напитки. Она хранит молчание и отказывается от всего, что ей предлагают, пока Ямбе не удается ее рассмешить непристойными жеста¬ми. В этот момент спадают чары. Царица подает ей напиток, который Деметра (поскольку во время траура запрещается употребление вина) приказывает смешать с особыми ингре¬диентами, – такой же напиток в Элевсине позже давали про¬ходящим инициацию.
После этого царица просит старуху присмотреть за своим младшим сыном. Мальчик чудесно себя чувствует на руках у божественной няньки, которая хочет сделать его бессмерт¬ным, но любопытство его матери приводит к исчезновению волшебных чар. Тогда Деметра раскрывает свое божественное обличье и требует построить для себя храм с большим алта¬рем. Как только это требование было выполнено, она скры¬лась в своем святилище, подальше от остальных богов, погру¬зившись в траур по своей исчезнувшей дочери. Вскоре после этого на земле наступает засуха, которая продолжается в тече¬ние целого года. Все население должно было погибнуть, а бо¬ги – лишиться своих человеческих отпрысков, если бы не Зевс, который содействует примирению. Основным условием при¬мирения стало то, что часть года Персефона может находить¬ся вместе со своей матерью, но при этом она навсегда остается женой Плутона. Таким образом, исчезновение земного плодо¬родия совершенно не связано с исчезновением богини, кото¬рая, как предполагалось, нашла свое воплощение в зерне. Фак¬тически это воплощение происходит значительно позже, вслед¬ствие мести разгневанной матери.
Такая же версия преобладает в «Елене», известном хоре Еврипида (1301ff). Здесь Деметра, исполненная ярости из-за того, что с ней так поступили, удаляется в скалистые горы и останавливает рост всего живого на земле до тех пор, пока, на-конец, боги не решают исцелить ее скорбь. В этом хоре Демет-ру называют «горной матерью», и это имя фактически эквива¬лентно имени «Великая мать» или «мать богов».
…Таким образом мы узнаем миф о земной матери или ма¬тери богов, в котором разгневанная богиня требует уважать свои права. В аркадийской Тельфусе ее называют Эринией -разгневанной; точно такое же имя носит ужасная богиня про¬клятия и мести. Здесь ее гнев направлен прямо на Посейдона, который отважился с ней сблизиться. Другой причиной гнева Деметры является насилие, совершенное над ее дочерью Пер-сефоной, и здесь, как, впрочем, и везде, боги должны прояв¬лять к ней огромное снисхождение. Теперь Кора может прово¬дить часть года со своей матерью на поверхности земли, но каж¬дый раз она должна возвращаться обратно, навсегда оставаясь властительницей в царстве мертвых. Этим она отличается от остальных богов, которые могут символизировать расцвет и увядание природы. Ясно, что ее странствие в подземный мир не может иметь никакого отношения к урожаю зерновых, так как их рост не прекращается после ее исчезновения; скорее, это акт мести со стороны оскорбленной матери»214.
Замечания Отто подчеркивают важную роль отрицательных эмоций богини (в этом мы убедимся, читая параграф 7). Но преж¬де всего они предупреждают нас, что не следует низводить мифо-логему Деметры-Персефоны к какому-то ближневосточному цик¬лу о смерти и возрождении. Здесь все гораздо сложнее, и поэтому и к мужчинам, и к женщинам предъявлялось гораздо больше тре-бований. Вполне естественно начать со смерти нарциссической структуры. Поэтому сейчас мы обратимся к символическому смыслу цветка, оставшегося после смерти Нарцисса, который от-носится к версии мифа, записанной Павсанием.
^> 2. Цветок нарцисс
Что же произошло после смерти Нарцисса? Или зададим этот же вопрос в психологическом ключе: что происходит после растворения нарциссических переносов и защит? Начинает ли в таком случае человеческая личность просто раскрываться, ибо те-перь с нее уже спало бремя серьезных проблем, связанных с чрез-вычайной ранимостью, и она может переносить критику, сомне-ваться в своей состоятельности, испытывать зависть и попадать под воздействие других аффектов, которые однажды привели ее к постоянному ощущению слабости или навязчивым жизненным установкам по отношению к власти?
Ответ, вытекающий из моего клинического опыта, двусмыс-ленный. С одной стороны, есть личности (зачастую это молодые люди или профессионально ориентированные экстраверты), кото-рые начинают развиваться, как только отмирают их нарциссичес-кие структуры. Они ощущают свою силу и эффективность и до¬биваются успеха благодаря таланту, который у них всегда был и даже где-то проглядывал, но никогда не был осознан. Для таких людей «смерть Нарцисса» – так я назвал первую стадию транс¬формации – является вполне достаточной в том смысле, что они достигли всего, чего хотели215.
С другой стороны, это состояние может служить переходом на другой уровень трансформации, который имеет равное отноше¬ние как к мужчинам, так и к женщинам, – трансформации и воз¬рождения фемининной части Самости или души. Как уже отмеча¬лось в главе 2, трансформация фемининности в некоторой степе¬ни достигается и на первой стадии, однако в полной мере ее нельзя сравнить с духовным возрождением, с новым отношением puer-senex. На второй стадии трансформации акцент ставится именно здесь.
СОН О СМЕРТИ НАРЦИССА
Сон, о котором пойдет речь, увидела женщина, много рабо-тавшая над своей нарциссической структурой и к тому момен¬ту оказавшаяся на жизненном распутье. Был расторгнут ее брак, длившийся тридцать лет; отношения в этом браке в основном оп-ределялись нарциссическими установками, связанными с повы-шенной ранимостью, вызванной прежде всего удовлетворением сексуальных потребностей. Ее муж был исключительно успешным политиком, постоянно убеждавшим ее (при свойственном ей по-стоянном желании угодить), что «все следует делать лучше». По-вседневная жизнь обычно проходила безрадостно. Женщина по-стоянно сомневалась в правильности своего восприятия; ее сомне-ния были связаны прежде всего с завуалированными садистскими нападками мужа, угнетавшими ее эмоционально. Но после успеш-ной интеграции идеализированого переноса она стала значитель¬но меньше сомневаться в себе и больше доверять своему воспри¬ятию. Тогда постепенно стали сходить на нет связывающие их супружеские отношения. Именно тогда ей приснился следующий сон:
«Я вижу себя вместе с К. Она говорит, что, упав в водоем, Нар¬цисс просто утонул. Я ей отвечаю, что там растет цветок. Тогда она берет несколько маленьких книжек и говорит мне тем же тоном, не допускающим возражений, что она поздно прочита¬ла трагедии Шекспира».
Этот же сон был представлен в главе 1 (параграф 9), где он иллюстрировал нарциссический страх перед бессознательным. Там в образе К. отразилась регрессивная, теневая часть личнос¬ти сновидицы. К. находилась в хронической депрессии и видела жизнь в трагическом свете; такой взгляд на жизнь подпитывал-ся бессознательной завистью, «говорившей», что для нее в жиз¬ни нет ничего хорошего. Сновидице удалось отделить от себя этот взгляд на жизнь, она даже стала ощущать некоторое наслаж¬дение и почувствовала некую религиозную, архетипическую раз¬мерность жизни. В настоящий момент нам необходимо сосредо¬точить свое внимание на значении ответа Эго сна ее Тени: «Там растет цветок».
Сновидица испытывала к цветку «теплое чувство», но очень мало знала о том, что он символизирует. По существу, цветок нар-цисс – то есть все, что осталось после смерти Нарцисса, – на про-тяжении многих веков обычно вызывал к себе крайне негативное отношение. Мы вкратце познакомимся с сущностью этих уничи-жительных взглядов, а затем вернемся к вопросу о том, как его можно было увидеть в позитивном свете, что и произошло с на¬шей сновидицей.
В исследовании Винж, посвященном версии мифа в изложе-нии Овидия, можно найти много примеров, говорящих о том, что комментаторы мифа пристрастно относились к нарциссу. Так, на-пример, в XII веке Джон Салсберийский фактически произносит приговор Нарциссу, ибо тот, по мнению автора, является вопло-щением тщетного устремления к власти, славе и почестям. Автор пишет: «Легендарный Нарцисс превратился в цветок, оказавшись поглощенным своим пустым отражением, и погиб в расцвете юных лет, подобно бесплодному цветку, когда бездумно себя раз-глядывал»216. Арнольф Арлеанский (тоже в XII веке) пишет, что Нарцисс «превратился в цветок, то есть в нечто совершенно бес-полезное»217. И приблизительно в это же время Александр Некхам дает живописную картину стареющей нарциссической личности, которая и сегодня зачастую оказывается точной:
«В образе Нарцисса воплощается тщеславие, которое оказы-вается обманутым тщетностью, присущей тому же образу… Когда среди всего происходящего с Нарциссом он начинает обожать свою тенеподобную значимость и теряет себя в пого-не за славой, то его воспламеняет роковой огонь судьбы вслед¬ствие исключительной любви к самому себе. Наконец всемир¬ная слава исчезает, он превращается в цветок, и единственное, что от него остается, – лишь имя. Где же тогда слава Цезаря? Где она?..»218
В XIV веке «Метаморфозы» Овидия были переведены на французский язык, но в этом переводе моралей Овидия есть текст, которого нет в оригинале. Например, «Нарцисс стал цветком. Ка-ким цветком? Тем, о котором говорится, что он раскрывается ут¬ром и увядает вечером»219. Тенденция к морализации продолжает¬ся, и лет через десять или несколько позже в Petrus Berchorius мы читаем, что Нарцисс подобен «тем, кто пребывает в источнике все-ленского наслаждения [и] в нем видит свое отражение и свое вы-сокое положение, исчезающее, как тень (Книга Мудрости V). Они любят так пылко и так стремятся к славе, что на этом пути их душа теряет жизнь». Это добавление появляется из-за существо¬вавших тогда гонений на духовных людей, которые видели отра¬жение только собственной добродетели и презирали остальных: «Они превращаются в цветы и попадают в ад»220.
В том же веке появилась «Божественная генеалогия» Бо¬каччо, в существенной мере отвечавшая потребностям исследова¬телей мифологии. Вот что пишет автор «Генеалогии» о Нарцис¬се: «И если от его имени что-то случайно и остается», то оно пре-вращается в цветок, который утром имеет замечательный крас¬ный цвет, но вечером опадает, умирает и превращается в ни¬что»221.
На эту тему можно привести гораздо больше примеров, но краткое изложение Винж является очень содержательным и впол¬не достаточным:
«На протяжении столетий, от средних веков до настоящего времени, существовало множество концепций цветка, появив-шегося вместо тела Нарцисса. С концепцией цветка, который назывался именно нарциссом, были связаны разные свойства, изменявшиеся в зависимости от мотива, в котором заключа-лась суть истории или который непосредственно содержался в этой истории. Цветок был прекрасным и бесполезным, он увя-дал после недолгой жизни; цветок нарцисс поздний, бесплод-ный, обладает усыпляющим запахом, он ядовит, растет вокруг водоемов или рядом с ними, внешне он привлекает внимание и цветет отдельно от других цветов – вот некоторые из таких объяснений»222.
Но к нарциссу было и позитивное отношение, о чем свиде-тельствует появление этого цветка в приведенном выше сновиде-нии. Заметим, что авторы, считавшие нарцисс бесполезным цвет-ком, негативно относились и к самому образу Нарцисса. Как из-вестно, такое отношение соответствует установке эго-сознания, которая во всем отличается от бессознательной, за исключением того, что является трансцендентной в том смысле, что существует вне тела. А спустя некоторое время эта установка получила на-правление в сторону интроспекции и всего остального, отличаю-щегося от внешней реальности. Однако положительное отношение к нарциссу-цветку появилось не только позже, когда стали значи-тельно лучше относиться к самому Нарциссу, – а возникло уже в античности, и его можно усмотреть в мифе о Нарциссе, переска-занном Павсанием.
^> 3. Миф о Нарциссе в изложении Павсания
Версия мифа о Нарциссе в изложении Павсания точно так же, как и версия Канона223, долгое время пребывала в тени версии Овидия. В изложении Канона (по сравнению с пересказом Ови¬дия) сделан акцент на нарциссическом паттерне, но все же аспек¬ты, связанные с обращением на себя ненависти и садизма, а так¬же их динамика в процессе трансформации в этой версии переда¬ны совершенно иначе, чем в версии Овидия. Однако ранние иссле-дователи мифов значительно меньше обращали внимание на трансформацию, чем на моральную проповедь об опасности нар-циссизма. Как отмечалось в главе 2 (параграф 7), только читая объяснения и комментарии, появившиеся много веков спустя пос¬ле Овидия, чувствуешь, что у Нарцисса существует положитель¬ный потенциал, который появляется благодаря интроверсии и глубинному воображению. Но даже в этих комментариях очень мало говорится о глубине трансформации, которая возникает из нарциссической структуры. История о Нарциссе, в которой ука-зывается путь в глубину, идет от Павсания. Она родилась во II веке, тогда как версии Овидия и Канона относятся к началу I века.
Павсаний отмечал, что существуют две версии мифа о Нар-циссе; как правило, они обе существовали вместе:
«На территории Теспии есть местечко, которое называется Донакон [дословно – ложе из тростника]. Здесь находится источник Нарцисса. Местные жители говорят, что когда Нар-цисс смотрел на воду этого источника, не понимая, что видит в нем свое отражение, он, совершенно не осознавая того, что с ним происходит, влюбился в самого себя и умер от любви здесь же, на берегу ручья. Но крайне неразумно считать, что доста¬точно зрелый мужчина, влюбившись, не мог отличить челове¬ка от его отражения.
Существует и другая история о Нарциссе, гораздо менее популярная, чем первая, которая, однако, также имеет своих приверженцев. Говорят, что у Нарцисса была сестра-близнец; она обладала такой же внешностью, имела такие же волосы, они носили одинаковую одежду и вместе ходили на охоту. Эта история имеет следующее продолжение: Нарцисс влюбился в свою сестру, но внезапно девушка умерла, и когда он оказался на берегу ручья и посмотрел на воду, то прекрасно понимал, что видит свое отражение. Однако, несмотря на это, он почув-ствовал некоторое облегчение, представляя, что видит не свое отражение, а подобие своей сестры. По-моему, цветок нарцис-са вырос до того, как это случилось, если следовать суждени-ям поэта Пампоса. Этот поэт родился задолго до рождения Нарцисса Теспийского, а он говорит, что Дева, дочь Деметры, была похищена в то время, когда играла на лужайке и собира-ла цветы, и что эти цветы, из-за которых ее обманули и похи-тили, были не фиалки, а нарциссы»224.
Этот рассказ является основным первоисточником, дошед¬шим до нас из античности, в котором существует связь между ми¬фом о Нарциссе и мифами о Деметре и Персефоне. Павсаний на¬стаивает на том, что цветы, которые собирала дева Персефона, су¬ществовали намного раньше, чем цветок, в который после смерти превратился Нарцисс. До сих пор при обсуждении темы Нарцис¬са мы привыкли к тому, что события у других авторов пересказа¬ны в обратной последовательности. По мнению Винж, «в своем рассказе о насилии над девственницей – «De raptu Proserpinae», написанном около 390 года, Клавдений обращает хронологию [Павсания]. Получается, что у него девушка срывает нарцисс, ко¬торый когда-то был юношей неземной красоты»225.
Впоследствии стало очевидно, что важными оказываются обе хронологические последовательности, ибо они вместе описывают формирование и глубинную трансформацию нарциссических структур, и эту глубину не только крайне сложно увидеть посто-роннему взгляду – ее очень непросто распознать и в процессе кли-нического лечения нарциссической личности.
ДВА НАРЦИССА
Почему же Павсаний настаивает на том, что цветок нарцис¬са вырос перед тем, как Нарцисс встретил свою сестру-близнеца? Он утверждает это, ссылаясь на миф о Деметре и Персефоне, а потому давайте вернемся к этой истории, рассказанной в гомеро¬вом Гимне Деметре, однако теперь обратим особое внимание на то, как появляется нарцисс.
Густоволосую стану я петь Деметру благую, Тоже и дочерь ее длинноногую – ту, что похитить Андонею дозволил Зевес, повсюдуглядящий.
От серпоносной златой щедроплодной Деметры далече С океанидами глубоководными дева играла, Средь муравы луговой цветы собирая: вот роза, Вот шафран, гиацинт, фиалка прекрасная, ирис, Вот и нарцисс, в соблазн нежноликой деве Землею По наущенью Зевеса взращен Полидекту на радость Дивноутешный: его созерцают благоговейно Боги бессмертные и смертные все человеки -Сто соцветий взнеслись от его корневища на стеблях, Благоуханьем его услаждалось горнее небо Вместе с ширью земной и соленой пучиной морскою. Дева изумлена, и обе длани простерла Эту сорвать красоту….‘ 226
Хорошо заметен разительный контраст между описанным здесь цветком нарцисса и тем цветком, который вырос на месте смерти юноши Нарцисса. Контраст не только качественный – как мы уже убедились, есть разница и в самих установках. Скорее, следует отметить, что они только называются одинаково: один бесплодный, с дурманящим запахом, быстро увядающий, беспо¬лезный, ядовитый и т.п., тогда как другой «все созерцают благо¬говейно». Какая же связь существует между ними?
‚ К Деметре // Гомеровы гимны / Пер. Е. Рабинович. М.: Carte Blanshe, 1995, с. 38-39.
Начнем с того, что постараемся увидеть, как эти два цветка нарцисса могут представлять два уровня – индивидуальный и трансперсональный. С одной стороны, цветок нарцисса должен символизировать личность Нарцисса, тогда как с другой – нар¬цисс в гомеровом гимне должен символизировать энергию Само¬сти, вызывающую у нее бессознательный страх. Энергия, кото¬рую воплощает цветок в гомеровом гимне, должна подавлять Нарцисса. Вспомним вышеупомянутый сон: согласно пересказу сновидицы, после того как Нарцисс умер, вырос цветок – тогда как ее регрессивная Тень утверждает, что не случилось ничего особенного: он просто умер – и все. В тот момент мы удивлялись тому, какие у сновидицы имеются основания для появления «теплых чувств».
Ответ можно найти в гомеровом гимне. Цветок имеет отно-шение к трансцендентному, архетипическому уровню, нуминоз¬ной размерности, которая, как отражено в гимне, вызывает трепет и наслаждение: «они пахли так сладко, что наполняли ароматом весь небесный простор, и улыбалось все живущее на земле…» И действительно, через несколько месяцев после данного сна жен-щине открылась эта размерность. Вместе с ней появился страх, что на нее могут напасть, который, как мы вскоре убедимся, описан в гомеровом гимне. Страх наслаждения, который оказывается об-щим явлением в процессе трансформации нарциссических струк-тур, вместе с цеплянием за болезненное, депрессивное и внешне мазохистское состояние (олицетворяемое теневой частью снови-дицы) имеет архетипические корни – это страх перед психичес¬ким насилием.
Павсаний, настаивающий на том, что цветок появился до мифа о Нарциссе, интуитивно ощущает уровень развития лично¬сти, не отразившийся в версии Овидия. Я вовсе не имею в виду, что следует пренебрегать версией Клавдения, согласно которой миф о Персефоне следует после мифа о Нарциссе. Она также вполне достоверна, ибо после смерти нарциссических структур душа Персефоны может возродиться.
Но если все-таки миф о Деметре и Персефоне предшеству¬ет мифу о Нарциссе, нам остается рассмотреть возможность, ко¬торая не столь очевидно проявляется только в клинической практике. Ибо это означает, что фемининное архетипическое на¬чало, воплощенное в образе Персефоны, которую орфисты назы¬вали душой, была отщеплена от сознательной жизни и от лично¬сти, которую символизирует Нарцисс, прежде чем началось ее развитие. В гомеровом гимне это расщепление происходит вне-запно, в результате совершенного Гадесом насилия над Персефо-ной и ее последующего исчезновения из земного мира и погру¬жения во мрак, царящий в мире Гадеса. Находясь в подземном мире, Персефона становится невидимой для своей матери Демет¬ры, а также для всех богов и смертных, а потому она символизи¬рует скрытую, отщепленную фемининную часть нарциссической личности.
^> 4. Нарцисс и дух Диониса
Цветок в гимне Гомера, символизирующий, в соответствии с моим предположением, нуминозную энергию, которую так боит¬ся Нарцисс, вырастает на земле по воле подземных сил Гадеса/ Диониса и с согласия Зевса. Это свидетельствует о дионисийской природе данной энергии: здесь Дионис является прямой противо-положностью Нарциссу. Ранее мы узнавали эту противополож¬ность в гермафродите; здесь вновь появляется тот же самый мо¬тив, ибо Дионис нередко имеет черты гермафродита, «женопо¬добного» бога227.
Наши знания о природе нарциссической личности позволя¬ют видеть определенный смысл в том, чтобы именно Диониса считать олицетворением той архетипической энергии, характери¬зующей Самость, которая вызывает у человека очень сильный страх. Даже после первой стадии трансформации, в процессе ко¬торой обретается способность к рефлексии и начинается работа, а в структуре puer-senex возникает позитивная динамика, по-прежнему остается огромный страх перед всем, что имеет диони-сийскую природу. При этом может существовать эмпатия, но только на психическом уровне, на котором можно рефлексиро¬вать, исходя из собственных переживаний то, что чувствует че¬ловек, по отношению к которому проявляется эта эмпатия. Но это слишком далекое отражение слившегося, взаимопроникаю¬щего состояния, близкого к физиологическому, соответствующе¬му дионисийским отношениям. Все перечисленное выше проис¬ходит в связи с психическим, а вовсе не с соматическим бессозна¬тельным.
Эта нуминозная энергия должна была быть известна Персе-фоне; действительно, в некоторых мифах она является матерью Диониса228. В них Персефона оказывается обманутой при попыт¬ке ее достичь. Это указывает на то, что уровень Диониса – не тот уровень, который легко перейти. А почему нет?
Религия олимпийских богов во главе с Зевсом была реакци¬ей на дионисийскую поглощенность видением и телом, а также на пренебрежение ясностью духа, олицетворяемой Аполлоном, кото-рый был «самым греческим из богов»229. А разве эта реакция, как отмечал Слейтер, не содержит в себе сильного защитного «нар-циссического» элемента?230 В существующей до сих пор реакции греческой культуры на старых богов Минойской религии, на зем-ные божества и на Диониса/Персефону определенно должно оста-ваться нечто подспудное: следует покинуть соответствующую этим глубинам душу-Персефону, а также ее мужчину-супруга Диониса. А для восстановления этой размерности обязательно по¬требуется повторение травматического переживания, связанного с ее утратой.
Но эта история – не просто греческий миф, а история каждо¬го ребенка. Ребенок является гораздо более дионисийским, чем аполлоническим; он, по выражению Фрейда, представляет собой «полиморфную перверсию», находящуюся в состоянии слияния с природой, в состоянии мистической сопричастности, разрываю-щейся на части в своих фантазиях, воскрешающей и воскреснув-шей. И при этом он видит; ребенок видит больше, чем может пе-ренести.
Дионисийское начало исчезает у ребенка по мере того, как он начинает вступать в мир объектов, в котором постепенно форми-руются и проясняются отношения Я-Ты. Но вместе с тем в это время происходит и нечто трагическое: в клинической практике это состояние носит название депрессии. Данная стадия характе-ризуется соединением противоположностей, но при этом теряет¬ся целостность, а также дионисийское единство тела и сознания. Ожидание повторения такого состояния вызывает ужас, ибо оно имеет прямое отношение к утрате. В психике ребенка происходит замена дионисийских корней на добрую отзеркаливающую мать, и это сдерживает существующую в нем ярость. Исчезает жесто¬кость и начинается «впитывание» аполлонических ценностей и становление целеполагающей психики. Однако в этом процессе происходит некая потеря – потеря части его души и одновремен¬но ощущение родившейся вместе с ним сомы. Ребенок теряет свое воплощение и приобретает шизоидные черты. Это противоборство разных начал переносится с большим трудом, ибо восстановление утраченной части души уже означает риск потери всего, что было приобретено ценой этой потери. Цель Элевсинских мистерий за-ключалось именно в принятии такой смерти вместе с приобрете-нием знания о возможности возрождения человека.
С клинической точки зрения важно иметь развившиеся нар-циссические переносы и проработать их перед погружением в дионисийские глубины231. Когда это погружение происходит без достижения интегрированной нарциссической структуры, мы сталкиваемся с так называемым пограничным состоянием, шизо-идным состоянием или ситуацией психоза. Но когда эта инте¬грация существует, а затем может отмереть, развивающийся процесс обновления личности становится гораздо более предска¬зуемым и управляемым и для его протекания требуется гораздо меньше регрессии, чем в том процессе, где такая интеграция от¬сутствует.
Энергия цветка нарцисса символизирует не только эротичес-кое начало, мистику тела и когда-то существовавшее и утерянное слияние. Наряду с этим она является экстатической, выводящей человеческую личность за ее пределы. Ее можно распознать при возвращении к телу – независимо от того, происходит ли такое возвращение в процессе телесных упражнений или же при ощуще-нии глубинной «инфантильной сексуальности» и телесных эро-генных зон. Вместе с тем эта энергия духовна, но присущий ей дух поднимается из глубин, с тех уровней, которые находятся на са¬мом дне. Это дух тела, дух воскресающей материи, обладающий собственной нуминозностью. Дух Диониса рождается и пронизы-вает тело, которое теперь уже не защищено жестким телесным панцирем. Когда этот дух стремится к восхождению, сознание, на-ходящееся в покое и уединении, переполнено страшным ужасом.
В гомеровом гимне повторяется этот переход души в мир Диониса, и тогда она получает возможность восстанавливать на этих глубинах свои корни. Но следует заметить, что в таком слу¬чае появляется необходимость обладать цветком наслаждения, изобилия и трепетного благоговения. До тех пор, пока его у нас нет, мы не умрем. В тот момент, когда над Персефоной соверша¬ется насилие, она не просто развлекается – ее влечет нечто экста-тическое и трансцендентное. Именно этот путь ведет в царство
Гадеса, в обитель смерти, к процессу трансформации. Вступление в это царство, например, в депрессию, нарциссическую травмати-ческую ситуацию, психоз и т.п., совсем не обязательно приводит к трансформации. Часто человек возвращается обратно, совершен¬но не изменившись. Но для человеческой личности предопределен именно этот путь, суть которого заключается в наполнении чело-века дионисийским наслаждением и духовным богатством.
Весьма вероятно, что дионисийская энергия наслаждения и экстаза возникла и стала проявляться как часть Элевсинской тра-диции, скорее всего, в Малых мистериях, тесно связанных с быв¬шей дионисийской мистерией. Но это наслаждение новорожден¬ному младенцу известно ничуть не меньше: его можно узнать, присмотревшись к тому, как ребенок улыбается в первые два ме-сяца жизни232. И на второй стадии психотерапевтического процес-са, когда происходит возвращение расщепленной души, она на-полняется знанием и страхом от своего наслаждения.
Такова архетипическая размерность (и таково наслаждение, обычно свойственное Дионису)233; младенец обретает связь с ней, но такую же связь со своей расщепленной фемининной Самостью может возобновить каждый человек. У аналитика индуцируется эмоциональное состояние, которое толкает его к нападению. Оно точно такое же, как раньше, во время идеализированного перено¬са, когда он находился в индуцированном состоянии эксгибицио-нистской агрессивности. Кто бы ни оказался «насильником Пер-сефоны», Кефисс или Дионис, – а Элевсинские мистерии совер-шались неподалеку от реки Кефис, что свидетельствует о наличии связи между этими двумя богами, – такое безжалостное нападение должно быть пережито и прожито, иначе в дальнейшем восстанов-ление души лишится всякой перспективы. Этот путь в той же мере ведет через хаос и смерть, как и через наслаждение и экстаз. Печально, что галлюцинаторных видений, возникающих после употребления ЛСД, многие панически избегают из-за приема то-разина, ибо в этом «мрачном странствии» есть возможность интег¬рации любого трансцендентного содержания. Элевсинские жрецы это очень хорошо понимали, и потому нам следует научиться це¬нить хаос, то есть тот беспорядок, который всегда предшествует появлению любого нового порядка. Наша сосредоточенность на порядке, на аполлоническом начале становится нарциссическим препятствием на пути к изменениям, которые могут прийти от Диониса.
^> 5. Гимн Гомера, посвященный Деметре
Приведенный ниже краткий обзор гомерова гимна взят из мифа в пересказе Кереньи и перемежается его комментариями. Он предшествует мифологическому повествованию о Деметре и Пер-сефоне и дает нам такую информацию:
«Деметра отличается от Геи или Ге, Земли; вместе с тем она была Землей, но при этом не считалась всеобщей матерью, а только прародительницей зерновых культур; она не была ма-терью всего существующего – богов и людей, а лишь прароди-тельницей зерновых и матерью загадочной дочери, имя кото-рой не следовало произносить всуе»234.
Я думаю, такое отношение к Деметре соответствует ассоциа-циям, связывающим эту богиню с источником телесной жизни, то есть с соматическим бессознательным. По мнению Юнга, считав-шего, что душа – это жизнь тела235, зерно может послужить обра¬зом единства тела и жизни, которая в нем существует.
«В гомеровом гимне с великим искусством рассказана исто-рия насилия, совершенного над Персефоной.
…Однажды дева очутилась в тихом безлюдном месте, где она, резвясь, собирала цветы вместе с дочерьми Океана. По воле Зевса Гея-Земля заманивала ее все дальше, соблазняя уди¬вительным цветком, который Персефона никогда раньше не видела…
Там, куда Кора позволила себя заманить удивительны¬ми цветами, было очень опасно… Сам Дионис носил странное прозвище «разделяющий».
…Упоминание о том, что бог вина и властелин Подземно-го мира является похитителем девушки, непосредственно в тексте гимна отсутствует. Мы вряд ли вообще могли найти этот мотив, если бы не рисунок на античной вазе, изображающий Персефону вместе с Дионисом… В гомеровом гимне Гадес, под¬земный брат Зевса, управляя своими лошадьми, мчится во весь опор из надземного мира в подземный. Схватив девушку, он сажает ее в свою колесницу и вместе с похищенной невестой совершает долгое путешествие по земной поверхности перед возвращением в подземный мир. В гимне сказано, что это возвращение произошло у реки Кефис, неподалеку от Элев-сина, у большого фигового дерева, в честь которого это место стало называться Эриний… Главное, что между диким фиго¬вым деревом и подземным Дионисом существует тесная связь…
Жалобные причитания девушки услышала не луна, а Ге¬ката, которая находилась в своей пещере, но она не узнала по¬хитителя. Зато ее сын, Гелиос, видел и слышал абсолютно все. Последней, кто услышал голос Персефоны, была Деметра. Она сорвала с головы диадему, облачилась в траурные одежды и отправилась на поиски дочери; девять дней она находилась в пути, держа в руках два зажженных факела, не принимая пищи и не омывая тела. На десятый день она встретила Гекату, ко¬торая тоже несла факел, и они обе направились к Гелиосу. От бога солнца они узнали имя похитителя. Скорбь Деметры пре¬вратилась в гнев. Она покинула богов и отправилась жить сре¬ди людей, а чтобы ее не узнали, приняла обличье безобразной старухи. Затем она добралась до Элевсина и села у источника Девы…
Гимн продолжается так: Деметра сидела у источника в обличье старухи. [Здесь же, поблизости] находился дворец Ке-лия. Через некоторое время четыре его дочери отправились за водой. Дома с матерью Метанирой остался их маленький брат, которому была необходима няня. Зная об этом, богиня пред¬ложила девушкам свои услуги… Метанира, державшая на ру¬ках младенца, велела позвать старуху в дом. Едва богиня пе¬реступила порог, помещение стало наполняться неземным све¬том. Хотя царица не узнала богиню, она почувствовала трепетную дрожь. Метанира поднялась с кресла, на котором сидела, и предложила его богине. Но Деметра села на простой стул, а ее лицо по-прежнему скрывала вуаль.
Так она выражала свою скорбь, и во время совершения обряда инициации эти знаки скорби следовало имитировать… Но совсем не в каждой версии этой сакральной истории Де¬метра пребывает во дворце Келия в трауре – то есть сидит, не произнося ни слова. Существовали и другие, может быть, более ранние версии, в которых богиня сидит на скале, «ни разу не засмеявшись». Эту скалу, с которой «никогда не до¬носился смех», – agelastos petra – видел лишь тот, кто пере¬ступал священную черту… Говорят, что Тезей тоже сидел на agelastos petra перед тем, как спуститься в подземный мир. В разные времена элевсинцы знали, что существуют по край¬ней мере три входа в царство Гадеса: один – через колодец, другой – здесь, на скале, а третий – у дикого фигового дерева неподалеку от Кефисса.
Поскольку богиня сидела в доме Метаниры или на скале, ни разу не улыбнувшись, появилась Ямба, девушка, которая всех утешала. Ей следовало своими шутками и ужимками за-ставить Деметру засмеяться, чтобы обратить ее скорбь в не-жность. Она добилась своего, рассмешив Деметру непристой-ными жестами.
Белокурая богиня стала мягче и ласковее… Но по-прежне¬му оставалась безутешой… Царица наполнила кубок сладким вином и предложила его Деметре, но та от него отказалась, объяснив, что пить красное вино нельзя, это противоречит ее themis (природе). Мы легко можем понять богиню, как только узнаем личность похитителя, утащившего ее дочь в обитель мертвых, то есть того, кто скрывался под именем Гадеса или Плутона. В соответствии с текстом гимна, похищение про¬изошло в Нисанской долине, с которой начинались владения Диониса… Похитителем девушки был именно он, подземный бог вина. Как же могла мать Персефоны принять его дар? По¬тому она и приготовила другой напиток, который не считался таинством Мистерий, поскольку его употребляли перед совер¬шением инициации, и вместе с тем он стал одним из мисте-риальных символов.
Его называли кикон, «смесь»… Это был совершенно осо-бый напиток. Каждый, кто хотел пройти инициацию Элевсин-ских мистерий, должен был его попробовать… Смесь Деметры принимали после длительного поста. Ее употребление можно сравнить, по образному выражению поэта, с hosia, религиоз¬ным этикетом, который должна соблюдать мать во время тра¬ура после насилия, совершенного над ее дочерью, то есть пос¬ле преступного деяния, похищения и сокрытия ее в царстве мертвых…
Деметра стала нянькой маленького Демофона… Ребенок рос и все больше походил на бога… Каждую ночь богиня дер-жала его над огнем, как держат полено. Она делала это тайно; родители ничего не замечали и только восхищались богопо-добным обликом своего сына. Но однажды царица все-таки не смогла справиться со своим любопытством. Она пришла в ужас от того, как поступала богиня с ее сыном, и закричала: «Мой сын Демофон, эта чужестранка бросила тебя в огонь. Мне жаль тебя, я плачу по тебе». Деметра пришла в ярость. Она вынула мальчика из огня и положила его на пол. Его сразу же схвати¬ли прибежавшие в панике сестры. Тогда Деметра призналась, кто она такая. При этом ее упрек относится не только к цари¬це, но и ко всему человечеству: «Вы, смертные, невежествен¬ны и бездумны: вы не понимаете того, с чем вам приходится иметь дело, не умея различать добро и зло». Примером тому может служить Метанира. Поступая с ее сыном таким стран¬ным образом, Деметра могла бы сделать его бессмертным. Те¬перь он остался простым смертным, как и все остальные люди. Для себя богиня потребовала построить храм у чистого источ¬ника… Ее воля была выполнена. Деметра удалилась в этот храм и остановила рост всего живущего на земле. Боги перестали получать жертвоприношения, пока Зевс не послал Гермеса в подземный мир, чтобы возвратить Кору ее матери»236.
> 6. Депрессивное состояние Х и идентификация с Деметрой
Состояние, называемое депрессивным, наступает в развитии младенца в тот период, когда противоположные материнские ка-чества, воспринимаемые им как ангельские и дьявольские, прояв-ления милосердия и злости и т.п., соединяются в едином объек¬те237. Это происходит, когда младенец оплакивает потерю «хоро¬шего объекта», который, как он себе представляет, уничтожила его собственная ненависть. В процессе изменения самого объекта со-храняется его восприятие младенцем в качестве единого целого.
Ранее этот этап развития младенца – если, конечно, до это¬го момента развитие было успешным, – характеризовался тем, что хороший объект был энергетически более заряжен по срав¬нению с плохим объектом. Эго ребенка опиралось на его способ¬ность верить в спасительную функцию хорошего объекта. К тому же на более ранней стадии хороший объект был близок к архе-типическому первичному объекту, то есть энергии Самости, из которой родился ребенок. При дифференциации божественных объектов, существовавших в объектном мире ребенка, на мать, а затем и на отца как целостных объектов, обладающих хорошими и плохими качествами, изначальная энергия трансцендентного «Другого» интроецируется в качестве символического ощущения Самости.
Этот процесс можно наблюдать в ходе развития младенца. Если смотреть на него с точки зрения Эго, которая может считать¬ся отправной, имея в виду развитие жизни во времени, этот про¬цесс представляет собой каузальный ряд событий. Но я убежден в том, что депрессивное состояние является и симптомом проис¬ходящего разделения бессознательного на соматическое и психи¬ческое, то есть того разделения, которое вызвано появлением Эго в пространственно-временной размерности. Если исходить из та¬кой точки зрения, психическое и соматическое бессознательное страдают от взаимной потери. Эмоциональное состояние Демет¬ры, ее скорбь и ярость весьма характерны для депрессии, но вмес¬те с тем они являются эмоциями соматического бессознательного, отщепленного от всего бессознательного в целом. Развивающий¬ся ребенок начинает отождествлять себя с этими эмоциями; в этом заключается природа депрессивного состояния.
Все архетипы взаимно проникают друг в друга, каждый из них несет на себе отпечаток других. Следуя концепции юнгиан-ской психологии, мы хорошо это осознаем, однако понимаем, что в широком смысле один архетипический паттерн отличается от другого по чувственному тону238. С другой стороны, каждый архе-тип сливается с остальными, теряя при этом свою уникальность. Но, по мнению Кереньи, Персефона является уникальной239. У каждой отдельной личности ощущение уникальности возникает через воплощение: пока Самость живет в воплощенной жизни, она не уникальна, она не проживает свой жизненный эксперимент. Архетип также стремится к своему развитию, которое зависит от переживания уникальности. Потеряв свою дочь Персефону, Де-метра теряет свою уникальность. Возможно, именно поэтому она уходит от богов к людям и, отверженная, живет среди людей.
Мы можем рассматривать депрессивное состояние и с точки зрения развития младенца, но этот подход является научно-кау-зальным, в котором предпочтение отдается психическому бессоз-нательному. Или же мы можем взглянуть на депрессивное состо-яние, взяв за точку отсчета соматическое бессознательное и его утрату. При таком подходе мы, как инициирующиеся Элевсина, идентифицируем себя с Деметрой, ее страданиями и яростью.
Такова ситуация, с которой сталкивается аналитик, когда эти эмоции начинают проявляться у пациента. При работе с сомати-ческим бессознательным (о чем уже шла речь в главе 3) депрессию вызывает шизоидная запрограмированность пациента «туда-об-ратно» (см. параграф 1 главы 5). Попытка оставаться с отщеплен-ной и отделенной частью личности, подобной Персефоне, похи-щенной Гадесом, вызывает депрессивное состояние. А индуциро-ванное ожидание пациентом того, что аналитику следует сконцен-трироваться на этой части, как только она станет ощущать на-слаждение, вызовет у пациента индуцированную ярость.
Используя при работе с расщепленной Самостью воплощен-ное сознание, мы испытываем страдания Деметры. Нам необходим Гелиос, наблюдающее сознание, которое помогает сориентиро-ваться, но затем мы проходим через эти страдания, пребывая в лунарном сознании, и оба типа сознания символизируют два фа-кела, которые держит в руках Деметра.
^> 7. Возвращение Персефоны
Участники Элевсинских мистерий, сидя в молчании и покое и переживая скорбь и ярость Деметры, видели возвращение Пер-сефоны. Цель, с которой совершался Элевсинский ритуал, заклю-чалась как раз в обретении этого беатифийского видения (beatific vision), которое, однако, было несколько слабее света мистическо¬го союза.
Кереньи убеждает нас в том, что исследования Элевсинско-го переживания свидетельствуют о том, что
«великое видение, visio beatifica, могли наблюдать с открыты-ми глазами. Не было никакой разницы между светом мисте¬рий и солнечным светом. Такой способ видения был очень ва¬жен для посвященных. Он не имеет ничего общего с философ¬ским мифом о душе, который говорил о visio beatifica, существовавшим вне тела, перед рождением. Но такое виде-ние было описано и на языке Элевсинских мистерий. Сократ так описывает его по «Федре» Платона и, с одной стороны, отзывается о нем пренебрежительно, а с другой – не допуска¬ет никаких сомнений в его существовании…
«Но это, – читаем в «Федре», – была красота, поражав¬шая глаз ярким сиянием, когда в сопровождении благословен¬ного хора… душа предавалась созерцанию беатифийского зре¬лища и видения… Это отзывалось в нашей истинной и совер¬шенной душе, которая к тому времени оставалась не тронутой злом, с которым ей неизбежно приходится встречаться». Оце¬нивая visio beatifica, которое созерцали невоплощенные души, Сократ тем самым подтверждает сам факт созерцания виде¬ний в Элевсинском Телестрионе, даже если они были не «со-вершенными», а «простыми», – и того достаточно.
Философ не находил в них особого удовлетворения, и по¬тому указывал на их возбуждающий характер и доступность зрительному восприятию»240.
Путь наивысшего подъема, видение идей невоплощенной души, описанные в «Федре», – это мистический путь воссоеди¬нения с источником трансцендентного, побеждающего зло и, как правило, обладающего сконцентрированной властью, помогаю¬щей преодолеть беспорядок. Такой путь в чем-то сродни пережи¬ваниям младенца перед тем, как он попадает в депрессивное со¬стояние, в котором угнетающие ребенка эмоции, исходящие от плохой матери, преодолеваются благодаря восстанавливающему и исцеляющему ощущению хорошей матери. Элевсинские пере-живания были самыми разными. В них объединялись два аспек¬та Великой Богини, но при добровольном желании пожертвовать «великим светом», столь почитаемым Сократом и всеми осталь-ными, смотревшими на Богиню свысока. Вот что жрица Демет¬ры отвечает Сократу: «Это были Малые мистерии Любви, myesis, в которых мог участвовать даже ты, Сократ; но что касается бо¬лее великих и тайных, epoptica…»Ui Причастность к этим мисте¬риям заключалась в том, что человек должен был найти в себе желание следовать присущему Богине лунарному свету, а не яр¬кому солярному видению трансцендентного; очевидно, Сократ не был для него открыт.
Особый путь Элевсина часто упоминается в сочетании с име-нем Геракла, в образе которого, по мнению Рака, «выражена не-удовлетворенность бессмертием, ибо через процесс инициации он познает, что смертельный исход выше вечной жизни»242. И далее:
«Значение инициации Геракла [в Малых и Великих Элевсин-ских мистериях] становится ясным после знакомства с траге¬дней Еврипида «Геракл», в которой приведены две версии личности Геракла: Геракл-герой и Геракл-антигерой, находя¬щиеся между собой в противоречии. Геракл-герой только что возвратился в земной мир из царства Гадеса, захватив с собой пса Цербера и тем самым совершив последний из своих две¬надцати подвигов; тогда как Геракл-антигерой под личиной «человека-волка» Люция направляется обратно, в хтоничес-кий мир своей первозданной сущности, по направлению к мо¬гиле и смерти.
С Гераклом-героем происходит метаморфоза: он превра-щается в антигероя, отравленный ядом, который на него не дей¬ствовал во времена его героического прошлого. Этот яд он за¬хватил из царства Гадеса вместе с Цербером и «бешеной» вол¬чицей – сумасшествием, превращающим собак в волков. Эта метаморфоза представлена в трагедии как парадоксальное до¬полнение к героической личности Геракла и имеет определен¬ную этическую ценность, демонстрируя, что любовь между людьми, неразрывно связанная с конечным сроком человечес¬кой жизни, является гораздо более высоким искусством по сравнению с лишенной любви вечностью, в которой Геракл должен был соединиться со своим бессмертным отцом Зев¬сом»243.
Яд, погубивший Геракла, должен представлять собой ту сто-рону Богини, которая побуждает человека к так называемому дур-ному странствию при употреблении галлюциногенных наркоти¬ков. Этот яд является тем ужасом, с которым сталкивается ребе¬нок и который он пытается побороть в любовном отношении к своей матери. Существенная особенность Элевсинской инициа¬ции заключалась в признании ценности этих мрачных эмоций. Только при воздействии таких растворяющих энергий происходит воплощение души. Иначе мы останемся на пути мистического вос-хождения, лишенного всякой связи с телом.
Энергия Персефоны, отмечает Кереньи, «трансформирует элементы зла в элементы добра»244. Процесс Элевсинских мисте¬рий отличается не только от мистической трансценденции, но и от нарциссических «решений», связанных с идеализацией и подавля-ющим грандиозным контролем. На этом пути ради дионисийско-го воплощения и, следовательно, ради видения малого света при-носится в жертву сила и высота духа. Это путь, на котором при-обретают ценность депрессия и ярость – эмоции, свойственные депрессивному состоянию, – а также ужас и хаос. Но прежде все¬го это путь, на котором познается видение, и оно возобновляется наряду с появлениями и исчезновениями. Постоянство неопреде-ленности, возникшее из трансцендентного решения или из его нарциссической карикатуры, которая часто проявляется в виде стремления к совершенству, приносится в жертву целостности тела и души.
Тем, кто проходил инициацию в Элевсине, следовало оста-ваться пассивными. «Для успешного завершения процесса, – пи¬шет Кереньи, – следовало оказаться в особом состоянии пассив¬ности… Феномен, к которому вело такое пассивное состояние, на¬зывался ellampsis – «вспышка», а также autopsia – то есть боже¬ственное видение…»245
Мистерии не могли существовать без чудесного рождения в царстве Гадеса, следствия союза Персефоны и Диониса. Во время мистерий о рождении потомка провозглашали следующим обра-зом: «Бримо родила Бримоса»246. Это свидетельствовало о том, что новорожденный, который находился в тесной связи с Плутоном и Дионисом, появился из слияния ужасающих эмоций, символизи-рующих темную сторону Персефоны. Новое сознание мужчины рождалось в результате переживания ужаса. Бримо означает «силу, вызывающую ужас… доходящий до ярости»247. Одно из происходивших в Элевсине рождений было рождением пребыва-ющего в ужасе дионисийского сознания, страшного аспекта Пер-сефоны. Другим было рождение самой Богини.
Вселяющие ужас эмоции, которые люди испытывали в Элев-сине, должны были быть такими же, которые рождались, когда Персефона становилась обладательницей огромного цветка нар-цисса. Однако в Элевсине они интегрировались в качество самой Богини.
В замечаниях Отто, касающихся Деметры, которые приведе¬ны в начале этой главы, мы видели, что он называет ее Разгневан¬ной. Но вспомним его убежденность в том, что Персефона и Де¬метра были двойниками. Персефона вступает в мир ужаса, и это является необходимым шагом для ее возрождения. Перед возвра¬щением к матери в нее проникает Дионис/Гадес, оставляя в ней свое семя, и через это проникновение она не только обретает власть царицы подземного мира, но и часть года сохраняет эту власть в земном мире.
Возрожденная и воплощенная фемининность находится в тесной связи со своим теневым аспектом. Она не забывает о совер-шенном над ней насилии. Насилие, совершенное над Персефоной, соответствует общему паттерну «непокоренной богини».
«Самая распространенная ее разновидность появилась в на-чале циклической эпической поэмы Cypria. В ней невеста – по сути своей Кора – называлась Немезидой] женихом и соблаз-нителем был Зевс… Состоялась свадьба, которая походила на насилие… Отношение к богине меньше всего напоминало лас-ковую любовь; она была подвергнута насилию и потому стала вечной богиней мести – Немезидой. Кора, которую она роди¬ла, носила имя Елена… Елена – это вечно юная Немезида, пе-реживающая насилие и после него каждый раз дающая волю
Точно такую же историю, продолжает Кереньи, рассказыва¬ли о Деметре и относили к ее дочери Персефоне. Богини пережи¬вали совершенное над ними насилие, ибо только так они могли преобразиться в собственных мистериях.
Установив связь с внутренней Персефоной, женщина обре¬тает свою проникающую энергию. Ее мужчиной-спутником от¬ныне является Дионис, не имеющий ничего общего с Аполлоном, и теперь ее бытие уходит своими корнями в архетипические глу¬бины, где обитает Богиня. Что касается мужчины, то он избавля¬ется от тяжелого бремени своего героизма и может, подобно Ге¬раклу, стать антигероем. Ригидность отбрасывается прочь, от¬крывается дорога для изменений. Он может вступить на терри¬торию Богини, приняв участие в ее мистерии, и соединиться с дионисийским видением. Теперь он одновременно активен и пас¬сивен, в нем проявляется маскулинность и фемининность, но это происходит иначе, чем у женщины, хотя и не является чуждым ее мистерии.
Интересно отметить, что именно Гермес вернул Персефону обратно в земной мир. Обратив внимание на Гермеса, мы снова приходим к тому типу сознания, который является полной проти-воположностью научно-каузальному подходу и который, исходя из наших предшествующих обсуждений, возникает из соматичес¬кого бессознательного. Однако этот тип сознания прекрасно кон-центрируется в образе Гермеса.
^> 8. Гермес, Персефона и аналитические отношения
Во время работы с соматическим бессознательным мы испы-тываем много переживаний, которые постепенно становятся на-шими верными проводниками, направляющими нас к процессу, происходящему в пациенте, и в конечном счете – к тому подлин-ному «состоянию пассивности», находясь в котором, можно ви-деть. Но почему наши реакции должны нам помогать в этом? По-чему так называемый контрперенос должен иметь потенциальную размерность объективности? И в дальнейшем мы можем проявить особый интерес: почему эта благотворная ситуация может ока-заться уникальной, и ее уникальность не имеет никакого отноше¬ния к каузальности и в существенной степени зависит от текуще¬го момента? Древний грек, современник Гомера, вероятнее всего, ответил бы, что это дело рук Гермеса.
Гермес, пишет Отто, является «баловнем судьбы, который никогда не теряется и мало обеспокоен соблюдением норм мора¬ли и нравственности, но, несмотря на это, остается дружелюб¬ным… Он лучше всех богов относится к людям»249. И разве нельзя назвать дружелюбным такое отношение нашего сознания к миру, при котором вся наша субъективность, лежащая в совер¬шенно иной плоскости по отношению к каузальной критике или порядку, может представлять какую-то ценность? Мы можем легко ошибиться, поскольку все, что мы знаем или говорим, ока¬зывается даром, и каждый из нас несет ответственность за истин¬ное понимание происходящего. Огромное облегчение приносит способность видеть, как глупо мы можем себя вести в процессе контрпереноса, но с точки зрения Гермеса наша реакция может быть принята с легким сердцем, ибо в ней отсутствовал злой умысел.
Отто задает вопрос: «Какие идеи скрываются за концепцией Гермеса?» И, отвечая на него, продолжает описание изумительных качеств этого бога:
«Из всех богов он самый дружелюбный по отношению к лю-дям и при этом самый великодушный даритель. Но как же он преподносит свои дары? Чтобы это понять, нам следует вспом-нить о его волшебной палочке… Он является обладателем вол-шебной палочки.
Гермес приносит успех, который можно предвидеть и про¬считать, но чаще – совершенно непредвиденный. Это, пожа¬луй, лучше всего его характеризует…
Гермес к тому же хорошо умеет это делать. Некоторых богов очень выразительно называют «дающими наслаждение»… Но что это значит, мы можем понять из праздненств Гермеса Харидотского на Самосе, во времена которых допускались во¬ровство и мошенничество. Однако Гермес покровительствует не только прямому воровству, но и любому искусству и ухищ¬рению… Чудесный бог, который неожиданно приводит страж¬дущего человека к сокровищам, может так же неожиданно за¬ставить эти сокровища исчезнуть»250.
Гермес представляет собой архетипическую основу вообра-жаемого. Он возникает как дар, и при увеличении доступа к нему мы действительно становимся очень зависимыми от умения и ис-кусства, особенно в аналитических отношениях. Представим себе, что терапевт пытается объяснить, каким образом он использует в процессе анализа свои субъективные реакции. Например, очень трудно объяснить, что он делает со своим чувством ненависти к пациенту. Часто задают вопрос: «Вы что, так и говорите, что не-навидите его? Или вы подавляете в себе эту ненависть?» Что вы делаете для того, чтобы помочь себе понять, насколько он себя не-навидит, и как это может дать ему свободу, чтобы узнать, что он тоже может ненавидеть? И как вам следует относиться к любви, составляющей часть открывающегося наслаждения? Это поисти¬не дар Гермеса; он может появиться, а в следующий момент исчез-нуть, заставляя нас сесть в отвратительную лужу субъективного контрпереноса.
«Гермес – это добрый дух, который по утрам выводит стада из загонов и заботливо сопровождает их обратно.
Но и здесь добрые дела – лишь одна сторона его деятель-ности. Этот проводник может ввести в заблуждение; с той же легкостью он может позволить сокровищам потеряться и ис-чезнуть»251.
Гермес – это дух, управляющий реакциями переноса-контр-переноса, а также динамикой их интерпретации, из которой может появиться сокровище, то есть видение. Но так же внезапно мы можем очутиться на совершенно другом пути и будем по нему сле-довать, может быть, несколько недель, пока вновь не почувствуем его помощь и снова не увидим, что обладаем сокровищами, кото-рые так легко потеряли. Часто это сокровище является дитем на-слаждения, которое можно видеть, дитем Персефоны, которое можно легко потерять из виду, как только мы отвлечемся в сторо¬ну. Гермес увлекает нас в разные тупики. Но вместе с ним мы мо¬жем это принять как часть необходимой работы.
«В сфере любовных отношений Гермес живет как у себя дома… Приравнивать его эротизм к эротизму настоящих богов люб¬ви – значит недопонимать главное. В удаче, которую он при¬носит, также имеется доля любви; по существу, она целиком зависит от момента…»252
В аналитических отношениях любовь не подчиняется зако¬нам «истинных богов любви». Это любовь, которая приходит и уходит и полностью подчиняется моменту. Непонимание этого вызывает ужасную осечку в конкретизации, но и она является шуткой Гермеса. Такая любовь зависит от случая; скорее, можно отнести ее к явлениям синхронизма, чем к любви, которая разви¬вается из реальных отношений. Конечно, она существует и в ана¬литических отношениях, но при этом никогда не играет главной роли. Знание этого позволяет нам добровольно освободиться от реакции любви в любое время, тем самым позволив каждой сессии быть первой, и так же открыто приветствовать ненависть, как и любовь.
Отто подчеркивает, что «это постоянное и жуткое покрови-тельство на все накладывает отпечаток деятельности Гермеса»253. Наша вовлеченность в процесс переноса-контрпереноса, особенно в его взаимно проникающие формы сознательного воображения, всегда зависит от этого «жуткого покровительства». Она совсем не свойственна аполлонической духовной ясности.
Гермеса также можно отличить по скорости, с которой он по-является и исчезает:
«Скорость, которая его отличает, связана с наличием крыльев на его шлеме. Он носит золотые сандалии, с помощью которых «может лететь подобно ветру над морем и сушей». Это очень точный образ, отражающий его сущность»254.
Скорость появления Гермеса характеризуется той энергией, с помощью которой вся множественность образов, разные психи-ческие мелочи и соматические ощущения связываются между со-бой. Он соединяет все вместе, выходя при этом далеко за пределы возможностей нашего сознания. Гермес – это мастер на все руки.
«Ночная мистерия, видимая при дневном свете, магическая темнота в ярком солнечном свете – это епархия Гермеса… В распространенном чувстве это ощущается как многозначитель¬ное молчание, которое может внезапно установиться в самый разгар беседы; раньше говорили, что в такое время в помеще¬нии появляется Гермес»253.
Молчание – это жизненно важная часть видения. Умение молчать и ждать, пока в дневном свете появится нечто присущее ночи, – такова метафора появления Элевсинского состояния ви-дения. Именно Гермес возвращает Персефону в наземный мир; обычно это происходит, когда мы молчим и очень редко – когда думаем или разговариваем.
Гермес – это дух приобретений и одновременно дух потерь. Мы всегда теряем наше видение возвращающейся души; такова его природа и природа зрения, позволяющего это видеть, словно видение направляет Гермес. Он символизирует архетипическую энергию, преимущественно акаузальную и связанную с синхро-низмом. Мы учимся обретать и терять. Таков путь Гермеса и та¬кими же были переживания людей, проходивших инициацию во время Элевсинских мистерий.
Именно Гермес и наше герметическое сознание могут помочь Персефоне вернуться в земной мир. Это сознание уходит своими корнями в сознание тела, в материю. Оно происходит из сомати-ческого бессознательного, и протекающие в нем процессы, напо-минающие путь Деметры, имитировали те, кто проходили иници-ацию во времена Элевсинских мистерий.
«Войти в образ Деметры означает подвергнуться преследова-нию, ограблению, насилию, перестать понимать, испытывать скорбь и ярость, но затем все это отбросить и вновь возродить-ся… Что же тогда остается образу Персефоны? Без сомнения, в этом образе отражается структура человеческого существа, отстоящая отдельно от этой бесконечно повторяющейся дра¬мы прихода к бытию и ухода обратно, а именно – уникальность личности и ее очарование не-бытием»256.
Человек становится уникальным, принимая участие в про¬цессе исцеления духа, которое происходит в области между пси-
хическим и соматическим бессознательным. Проводником здесь является Гермес и присущий ему особый тип сознания; этот путь лежит через образное видение, видение царицы подземного мира, архетипа отделенной или потерянной души каждого человека.
Гермес вызывает крылатые души из урны (Аттическая похоронная урна).
УК
Глава 5
Вторая стадия трансформации: клинические аспекты
> 1. Введение
Возвращение расщепленной фемининной Самости нарцисси-ческой личности на второй стадии трансформации происходит в почти в полном соответствии с мифическим паттерном, который обсуждался в предыдущей главе. Появление мифологемы Демет-ры-Персефоны во многом оказывается вполне естественным: про-цесс словно постоянно развивался в соответствии с ней, но при этом она находилась вне поля зрения, скрытая сдерживающей за¬щитной силой нарциссических переносов. Как только эти перено¬сы в существенной мере теряют свою прежде необходимую функ¬цию – подобно тому, как в гимне Гомера Персефона теряет покро-вительство и защиту своего идеализированного отца Зевса, – от-крывается абсолютно новая размерность.
Этот процесс ощущается как резкое изменение энергетичес-кого поля в реакциях переноса-контрпереноса. Состояние с отно-сительно стабильной динамикой контроля-идеализации внезапно изменяется так, что становится чрезвычайно трудно концентриро-ваться на личности пациента и на самом процессе. Появляются некоторые сдвиги, например, внезапно внимание может на чем-то сконцентрироваться и так же внезапно стать рассеянным. Точно так же может появиться и исчезнуть способность вслушиваться в то, что говорит пациент. Вместе с пациентом мы можем, наконец, узнать, что мы переживаем архетипический динамический про¬цесс насилия, совершающегося над Персефоной, и ее последующе¬го возвращения, но сначала этот процесс выглядит так, словно вся работа с нарциссическими структурами привела лишь к более глу¬бокому шизоидному или пограничному расстройству личности.
Фактически мы и достигаем шизоидного уровня личности, но его сущность оказывается совершенно иной по сравнению с шизоидной личностью. В последнем случае расщепленная Са¬мость (названная Гантрипом регрессированным Эго)257 оказывает¬ся пассивной. Она уходит в сон, напоминающий смерть, в котором совершенно отсутствует сердце, и когда появляется, вся наполня-ющая ее энергия быстро иссякает. Но существует шизоидная ди-намика, напоминающая характерную черту «появления-исчезно-вения» шизоидной личности258, которая является симптоматичной для разных видов расщепления Самости. Эйген относит к таким случаям следующие.
«Регресированное Эго, в соответствии с описанием Гантри-па, является совершенно пассивным. Оно ищет материнскую утробу. [Но в данном случае] эго-структура живет интенсив-ной жизнью и обладает сконцентрированной активностыо,Это ощущается как энергетическая аура – у человека создается ощущение, что из него выделяется энергия. Здесь передышка заключается не в пассивном замирании в утробе, не в засыпа-нии, а в активном спокойном созерцании, согласованном и электризующем. В этом случае оказывается, что в схеме Гант-рипа отсутствует понятие, которое точно описывает это состо¬яние Эго»259.
Говоря об эго-структуре, живущей интенсивной жизнью и создающей ощущение выделяющейся энергии, Эйген пользуется психоаналитической терминологией. В контексте наших рассуж-дений следовало бы говорить о расщепленной Самости, воссоеди-няющейся с Эго, о приобретении Эго нового качества. Так все и происходит, но при этом Эго остается прочно связанным с вели¬кой, характерной для Богини архетипической размерностью. Именно поэтому оно живет «интенсивной жизнью» и обладает «энергетической аурой», которую само же и выделяет. И по той же причине считается, что оно пребывает в активном спокойном со-зерцании. Оно видит, ибо связано с этой архетипической энерги¬ей, вызывающей образное видение, и пребывает в молчании и по¬кое, ибо только в молчании оно способно видеть и только в мол¬чании может стать видимым.
Основная клиническая проблема, которая появляется на вто-рой стадии трансформации, находится в прямом соответствии го-мерову гимну: расщепленная Самость соединяется с создающей наслаждение архетипической энергией, она проникается радостью и наслаждением, а затем почти моментально приходит упорное ожидание нападения260. Такой драматический процесс разыгрыва-ется в бессознательном пациента, о котором он зачастую не имеет ни малейшего представления. Но на этом этапе вспыхивает его собственное сознание, и если его внутренний мир становится ви-димым, он также приобретает способность видеть.
Можно ошибиться в том, какие характерные шизоидные чер¬ты в этот момент проявляются в виде сопротивления переноса, ибо на первой стадии трансформации их появление всегда свиде-тельствует о сопротивлении образованию нарциссического, и прежде всего идеализированного переноса. Но в данном случае главное отличие заключается в том, что к этому времени нарцис-сические переносы уже давно сформировались и были проработа¬ны, что привело к видимым изменениям в поведении и образова¬нию новой психической структуры. Далее природа нового перено¬са, который только-только начинает формироваться, преимуще¬ственно обусловлена характерным для нашего восприятия свой¬ством «появления-исчезновения»; при этом она не имеет ничего общего с индуцированной природой нарциссического переноса.
Нам приходится иметь дело с архетипическим динамическим процессом, который только выглядит шизоидным. Правильнее было бы говорить о новом проявлении Меркурия, уделяя особое внимание его феноменологической особенности бегущего оленя, который периодически скачет туда-сюда, то появляется из леса (бессознательного), то снова скрывается в нем261. Говоря на языке алхимии, это состояние можно назвать «неустойчивым», летучим; оно требует устойчивости – и тела, и сознания, – а содержанием этого состояния-сосуда являются аналитические отношения пере-носа.
Чтобы помочь возвращению персефоноподобной человечес-кой души, нам следует принять на себя пассивную роль иниции-рующегося в Элевсине и, будучи вовлеченными в шизоидную ди-намику, подобно Деметре, пережить эмоции ярости и скорби. Как только наша энергия уносится уходящей вглубь душой, мы чув-ствуем скорбь и, оказавшись покинутыми, испытываем ярость. Мы почти неизбежно отождествляем себя с насильником, ибо ожидание пациентом садистского нападения является столь силь-ным, что легко индуцирует у нас соответствующие эмоции; таким образом мы стремимся войти в родительский образ, который ког-да-то участвовал в нападении, реализуя свою завистливую потреб-ность в обладании Самостью.
Иногда такое завистливое нападение является чисто субъек-тивным: когда пациент испытывает радость, это всегда выглядит превосходно, поэтому порой бывает очень трудно преодолеть же-лание испытать такую же радость самому, то есть в процессе вос-произвести роль насильника, испытывая завистливое возбужде¬ние к пациенту. Но на практике субъективные факторы всегда смешиваются с объективными; искусство и смысл анализа заклю-чаются в том, чтобы их разделить.
>> 2. Мотив двойника и появление Самости
Главные Элевсинские божества имели двойников. Вот что по этому поводу пишет Кереньи:
«Каждый, кто изучает элевсинскую мифологию, должен обре-сти особого рода двойное видение, если надеется иметь полное представление обо всей традиции – как буквальное, так и об¬разное, при всех противоречиях, которые существуют между ними.
Двойное видение, которое я имею в виду, не является субъективным: два одновременных видения имеют своих ми-фологических персонажей, соответствующих двум мифологи-ческим этапам, на которых одна и та же божественная фигура появляется в разных ролях, а иногда в одной и той же роли. Прежде всего это касается Персефоны, которая является ца-рицей подземного мира, оставаясь при этом дочерью своей ма¬тери…
„Ты можешь уйти, – говорит Гадес, – только к своей мате-ри… Но когда ты здесь [в подземном мире], ты будешь править всеми, кто ходит и ползает по земле! Тебя будут почитать выше всех бессмертных богов“»262.
Такое дублирование элевсинских божеств, и прежде всего Персефоны, с клинической точки зрения можно представить как феномен возвращения когда-то расщепленной души. Когда возни-кает шизоидная динамика, свидетельствующая о переходе на но¬вый уровень трансформации, она часто проявляется в образах двух детей. Они не являются абсолютными двойниками: один из них более жизнеспособен, чем другой, он гораздо более «архети-пичен», он истинное дитя наслаждения, тогда как другой более пассивен, несколько депрессивен и, в общем, склонен к мазохиз¬му. Как мы увидим, «ребенок-мазохист» действительно создал себе место, где он может жить, и это место заменяет ему мать.
Глубинный образ ребенка, который купается в радости, по-является гораздо реже, чем образ другого ребенка, который обычно бывает немного старше. Эти два образа во многом соот-ветствуют паттерну, отразившемуся в гомеровом гимне: одна Персефона является царицей подземного мира и там властвует надо всеми, «кто ходит и ползает по земле». Другая Персефона, которая возвращается к своей матери, хотя и оказывается более жизнеспособной, чем была до совершенного над ней насилия и возвращения, все-таки обладает существенно меньшей нуминоз¬ной силой богини, чем в подземном мире. Все, что можно уви¬деть с помощью обычного зрения, которому недоступно образное видение, всегда менее жизнеспособно по сравнению с тем, что открывается через образ Деметры. Несмотря на то, что в Элев-синских переживаниях определенно встречались феномены, не-соизмеримые по масштабу с явлениями, с которыми мы сталки-ваемся в клинической практике, оказывается, что между ними существует определенная связь, которая, наверное, не слишком отличается от связи между макрокосмом и микрокосмом. Элев-синские переживания не вытекают из индивидуальной психоди-намики, но явно говорят о ней, и оба феномена следуют одному и тому же паттерну.
Прежде чем продолжать обсуждение феноменологии двух «внутренних младенцев», очень важно сделать еще один шаг в рефлексии природы изменений, происходящих в энергетическом поле отношений переноса-контрпереноса.
ПРОНИКНОВЕНИЕ ОБРАЗОВ
Главным переживанием, сопутствующим растворению (в по-зитивном смысле этого слова) нарциссических структур, являет¬ся растущее осознание индивидуальной непроницаемости. Чело¬век перестает себя ощущать заключенным в рамках этих структур здесь-и-теперь, исчезает склонность к потере осознания своего тела.
Хотя такие явления происходили во время нарциссических переносов, их было очень легко потерять из виду во время борь¬бы со стремлением к контролю и другими реакциями, индуциро-ванными переносом. Часто, когда эти переносы становились силь-ными, было трудно ощущать связь – в лучшем случае можно было эмпатически отзеркалить то, что происходит с человеком, почему у него появляется необходимость в том или ином переносе, и уже после такой рефлексии составить соответствующее представление о происходящем и сформировать недирективный подход к его ма-териалу. Но совершенно другое дело – принимать активное учас¬тие в глубинных переживаниях человека, которые с ним происхо¬дят в данный момент. С помощью нарциссических защит он от¬страняет нас от этих переживаний, и нам следует уважать ту дис¬танцию с нами, которую он устанавливает. Даже незначительное сокращение этой дистанции он ощущает как психическое насилие, словно мы слишком близко подошли к некой весьма драгоценной для него части.
Это совершенно не тот случай, когда переносы уже в доста-точной мере растворились. Все происходит иначе: появляется не просто осознание того, что мы не работаем на глубине, но что это вообще возможно. Тогда отказ от активного проникновения и тщательной работы в данный конкретный момент и присутствие, которое может ощущаться только в поверхностной воплощенной форме, могут привести к характерному садистскому отчуждению. Если на первой стадии трансформации была совершенно необхо¬дима отчужденная, рефлексивная позиция и слишком глубокое проникновение могло стать пагубным, то теперь ситуация стано¬вится прямо противоположной: сохранение дистанции, рефлексия и недостаточно надежное присутствие, которое «ощущается внут¬ри» в качестве материального образа, теперь воспринимаются как садистское отчуждение.
СНИЖАЕТСЯ ПОДОЗРИТЕЛЬНОСТЬ
Во время нарциссических переносов у пациента всегда парал-лельно развивается спектр негативных чувств по отношению к аналитику. В результате идеализирующего переноса они экрани-руются и становятся незаметными, но всегда внезапно вторгают¬ся в процесс, и тогда появляются враждебность и зависть, прини¬мая форму сомнения: «Действительно ли он понимает, что дела¬ет?» Или: «Неужели он действительно обо мне заботится?» Но обычно пациенты об этом умалчивают; сомнения остаются темной частью нарциссических переносов. Когда происходит существен¬ное растворение этих переносов, то форма завистливых сомнений исчезает. Это происходит из-за того, что теперь Эго пациента об-ладает достаточной силой – прежде всего благодаря установлению связи с появляющейся Самостью, которая позволяет пациенту ощутить в себе мужество. Теперь у него есть достаточно энергии, чтобы видеть и знать, и тогда исчезает необходимость в параной-яльном защитном процессе. В этом заключается кардинальное субъективное изменение, происходящее с пациентом, при котором изменяется сама природа переноса. Однако это вовсе не означает уменьшение зависимости.
Потребность в новом переносе ни на йоту не стала меньше -наоборот, пациент испытывает в нем очень большую необходи-мость. Это такой тип возникающего в переносе союза, при кото¬ром и у аналитика, и у пациента активизируются архетипические элементы. Я пока не буду называть его архетипическим перено¬сом, так как в столь чистой форме он просто не существует. Од¬нако у него имеется архетипический аспект в том смысле, что за-висимость, которая развивается в процессе этого переноса, связа¬на с потребностью аналитика в установлении контакта со своей собственной Самостью.
Способность аналитика устанавливать связь со своей Само-стью в ситуации здесь-и-теперь в данном случае выходит на пер-вый план, ибо пациент знает, что, не достигнув такого уровня глу-бины, он не сможет продолжать развиваться. Здесь отличие от нарциссического переноса заключается в том, что аналитик для пациента является реальным «Другим»; его реальность, особенно достоинства и недостатки, становятся хорошо видны. Вот почему на этом этапе трансформации пациенты говорят не только о том, что они знают о своей вовлеченности в отношения переноса; они знают, что видят аналитика таким, какой он есть на самом деле, а не только как повторение ранних интроекций или же объект для идеализирующей проекции. Пациенты настаивают на том, что ви¬дят его реальные достоинства, основанные на его ценностях, и осо-бенно на архетипической связи. Совершенно ясно, что в таких случаях всегда присутствует некоторая доля проекции и некото¬рая идеализация. Но вместе с тем существует именно то, о чем они говорят, и в отличие от стадии с характерным нарциссическим переносом, этот уровень точности восприятия чувствуется очень хорошо.
В результате возрастания силы Эго и архетипической связи, а также снижения эффективности паранойяльных защит пациент обретает способность «смотреть и видеть» и безошибочно узна-вать, когда у аналитика есть связь с Самостью, а когда нет. Паци¬ент может начать доверять своему взгляду: на первых порах очень мало, а затем все больше и больше. На этой стадии аналитические отношения приобретают, как считает Юнг, диалектический харак-тер263, хотя на более ранних стадиях трансформации они могли бы стать пагубными.
В возникающей у пациента способности видения нет ничего особенно чудесного. Она представляет собой лишь то, что прису¬ще каждому ребенку: ребенок видит души своих родителей, он видит, «откуда они приходят». Он часто видит психотические элементы, от которых затем пытается излечиться ценой отверже¬ния собственной Самости. И он видит, если его ненавидят, ибо в нем существует Самость. Видеть все это часто означает для ребен¬ка превышение всякой меры, и тогда его образное видение обры-вается.
^> 3. Радостный ребенок и ребенок-мазохист
Основной характерной особенностью расщепленной Само¬сти, которая начинает проявляться при растворении нарциссичес-кого и преимущественно идеализирующего переноса, является ра¬дость и наслаждение. Каждый новорожденный по своей сущности является «чадом Божиим». Но одно из самых ранних пережива¬ний нарциссической личности – и в какой-то мере это относится к каждому из нас – связано с тем, что Самости пришлось испы¬тать психическую интервенцию. Последствие такой интервенции заключается в том, что Самость ребенка вынуждена скрываться, а вместо нее у ребенка развивается мазохистское отношение, на-правленное на то, чтобы вызвать к себе жалость. За феноменоло-гией «двух детей» кроется причинно-следственная связь, соответ-ствующая архетипическим двойникам Элевсина.
В этом случае очень важно не сводить архетипический уро-вень до этиологии личности. Нам приходится иметь дело с двумя разными взглядами на психику, и путь Элевсина не может быть низведен до каузального паттерна. «Две Персефоны» представля¬ют собой тот путь, по которому следует возродившаяся душа. То, что мы переживаем эти аспекты в рамках причинно-следственных отношений, обусловлено лишь тем, что мы испытываем это в мас-штабе исторического времени, а не во вневременной размерности, присущей архетипу. Появление «двух детей» следует рассматри-вать как великое чудо, но и психическое насилие совершается над радостным ребенком через бессознательное его родителей.
ПРИМЕР ПСИХИЧЕСКОГО ВТОРЖЕНИЯ
Приведенный ниже клинический случай может послужить иллюстрацией природы этого взаимодействия, и хотя в данном случае идет речь о двух взрослых людях, точно такие же динами-ческие процессы наносят ущерб отношениям между родителями и ребенком.
Мужчина пришел на аналитическую сессию с жалобой на то, что в предыдущий день его жена вела себя странно. Он просто не мог понять, почему она так сильно расстраивалась из-за сущих пустяков. Она сказала, что ее психическое состояние сильно изме-няется, но не стала много распространяться на эту тему. Жена пребывала в состоянии депрессии и при этом была сильно возбуж-дена. Он дал ей одно поручение, а потом очень расстроился, по-скольку она даже не сказала, что не хотела его выполнять, а отнес-лась к нему совершенно равнодушно. Он жаловался: «Почему я могу сказать, когда это нужно, а она нет?»
Ночью, после частично описанных мной вечерних событий, его жене приснился следующий сон, содержание которого пациент рассказал мне. «Я нахожусь в помещении с женщиной, которая является ассистенткой моего мужа. Она прижигает мне руку си-гаретой». На самом деле жена не была знакома с его ассистенткой по работе. Сон показал, как бессознательное мужа, которое симво-лизировала незнакомая женщина, садистски вторгалось в психи¬ку его жены. Такова была его бессознательная реакция, тогда как «сознательно» его просто выводило из себя «сумасшествие» жены – именно так он называл ее состояние.
Когда он пришел на сессию, ему было понятно настроение своей жены, но на самой сессии для него совершенно проясни¬лось значение ее сна: он отказался эмпатически войти в ее пси¬хическое состояние, хотя в принципе мог это сделать, но был слишком рациональным и отчужденным, и такое его поведение, по сути, было садистским нападением, обусловленным его без¬личной установкой.
Такой же атаке подвергается новорожденный младенец; чаще всего это случается в возрасте одного-двух месяцев; эта атака чув-ствуется, когда он, чрезвычайно связанный с матерью, купается в радости и внезапно сталкивается с тем, что на какое-то время его вдруг перестают узнавать и общаться с ним. Но здесь речь уже идет не только о прижигании руки; он чувствует, что подвергает¬ся серьезному нападению, угрожающему его Самости. Позже та¬кой ребенок пойдет почти на все, чтобы избежать повторения ран-• них психических травм, вызванных совершенным над ним наси¬лием. Основная травма обычно со временем исцеляется и прояв¬ляется в виде своей бледной копии, окрашенной в сильный мазо¬хистский чувственный тон.
РЕБЕНОК-МАЗОХИСТ
Отношение с другим аспектом появляющейся Самости, ре-бенком-мазохистом, всегда связано с некоторой сложностью из-за сильных садистских чувств, которые индуцируются у аналитика.
Очень важно не интерпретировать эту динамику, по крайней мере, ее последствия, зачастую даже по прошествии определенно-го времени после их появления. Вместо этого следует стать ро-дителем, то есть установить родительское отношение к этой дет-ской сущности, которая открылась у пациента. Стать родителем -не значит давать советы. Это значит войти в чувственное состоя¬ние, в котором возможно бессознательное общение с пациентом. Оно говорит о том, что аналитик может войти в состояние род¬ственной близости с пациентом, чтобы видеть и понимать все, что с ним происходит в его эмоциональной сфере. То есть он вопло¬щает для пациента образ хорошей заботливой матери или хороше¬го отца, которого тому так не хватало в жизни и с которым тот может идентифицироваться. Поэтому не следует давать интерпре¬тации периодически выходящей на поверхность садомазохистской динамики, несмотря на возникшее желание это сделать.
Превращаясь в родителя, мы создаем возможность для конт-ролируемой регрессии. Часто пациент начинает чувствовать себя существенно моложе, в возрасте около семи-восьми лет, и прибли-зительно так и выглядит. Эта не слишком сильная регрессия со-ответствует той энергии, которая содержится в нашем образном видении. В этот момент нам следует говорить о том, что мы видим, а вовсе не то, что следует из теории интерпретаций.
Если мы ошибемся, определив трансформацию, происходя-щую в поле переноса-контрпереноса как скрытое пограничное со-стояние или же как некую новую проблему, в таком случае при-нятие на себя родительской роли может оказаться не очень под-ходящим264. Тогда мы можем продолжать интерпретировать, не обращая внимания, что такой подход может только возбуждать зависть265. Мой собственный опыт говорит о том, что это становит¬ся чрезвычайно пагубным для процесса трансформации, особенно для отношений переноса, в которых присутствует радостный бо-жественный младенец и которые в конечном счете становятся у пациента эго-синтонными.
На этой стадии пациенту необходимо пережить образ роди-теля, который на него не нападает, а наоборот, оказывает поддер-жку. Слишком легко интерпретировать предполагаемый садизм или невнимание аналитика как неизбежное следствие возникшей у него тоски или же интерпретировать смещение энергетического поля, которое может ощущаться как отторжение, свидетельствую¬щее о ярости, возникшей у пациента. Здесь возможен широкий диапазон интерпретаций на уровне шизоидного или погранично¬го состояний, особенно с точки зрения возникающего страха ос¬таться покинутым. Все подобные интерпретации являются пра¬вильными, и в конечном счете их следует давать. Но сначала нуж¬но «накормить» вниманием и заботой «внутреннего ребенка», ко¬торый чувствует себя отвергнутым, и, следовательно, яростным и голодным. Часто это может означать повторение одного и того же объяснения до тех пор, пока существует садомазохистское энерге¬тическое поле. Это то же самое, что иметь дело с реальным ребен¬ком, но без мощной регрессии до состояния ребенка. Детскую часть необходимо видеть и чувствовать, и если мы будем точны¬ми, пациент, как правило, признает наличие этой части. Должен добавить, что в своей практике я испытываю постоянную потреб¬ность в том, чтобы на том же самом материале, характеризующем процесс интеграции, перейти на новый уровень: всегда существо¬вало нечто, не совсем понятное.
Но поскольку мы видим и проявляем заботу и поскольку по-дозрительность пациента начинает снижаться, очень часто важные фантазии, в которых участвуют оба ребенка, становятся взаимны¬ми. В такой же мере, в какой в аналитических отношениях на предшествующей стадии трансформации были взаимными гран-диозно-эксгибиционистские фантазии или фантазии, вызываю¬щие стыд, на более поздних стадиях процесса на поверхности по-являются другие фантазии.
РЕБЕНОК-МАЗОХИСТ,
СОЗДАЮЩИЙ ОЩУЩЕНИЕ БЕЗОПАСНОГО МЕСТА
В процессе видения и вчувствования в ребенка-мазохиста, существующего внутри пациента, часто бывает трудно себе пред-ставить, почему Эго человека продолжает так бессознательно цеп-ляться за идентификацию с этой частью личности. Один мой па-циент установил связь следующей своей фантазии, которая у него возникла в процессе активного воображения, со своим ребенком-мазохистом, и ощущал частичную идентификацию с ним.
«Я нахожусь на тротуаре. Здесь у меня есть свое определенное место, и никто не может у меня его отнять. На меня могут пле¬вать, бросать в меня всякую дрянь, делать со мной все, что угод¬но, но эта часть тротуара все равно остается моей. Никто не может ее у меня отнять. Здесь я ощущаю тепло».
Ребенок-мазохист имеет собственную территорию; это про-странство можно сравнить с материнскими объятиями. Человек, отождествляющий себя с этой частью, обычно чувствует себя об-деленным жизнью; такое ощущение в значительной степени бес-сознательно, каким оно было у пациента, который в своей фанта¬зии чувствовал себя в безопасности на тротуаре. И в самом деле, я получил замечательную возможность увидеть, как другие тера-певты и пациенты отнеслись к этой фантазии. Она прекрасно со-гласуется с изображенной Гантрипом системой верований шизо-ида: «Лучше плохой объект, чем никакого объекта вообще» 266. Она также имеет сходство с «награждающей частью объекта», описан-ной Мастерсоном267, которая возникает в бреду у пациента, нахо-дящегося в пограничном состоянии.
Исключительно важно не делать попыток извлечь Эго с этой территории, а позволить ему там быть и почувствовать ее цен¬ность. Ибо покинуть ее – значит не только пойти на риск, уве¬личив свою ответственность до ответственности взрослого, но и прийти к серьезному отношению к другой стороне детского об¬раза – радостному ребенку. Формирование такого отношения представляет серьезную угрозу, связанную с ощущением напа-дения, похожего на то, которое в гомеровом гимне испытала Пер-сефона; в результате такого ощущения в очень раннем возрасте разрушается энергетическое поле, окружающее божественного младенца.
Вот почему жалующийся ребенок-мазохист так боится по-кинуть свою территорию. Человеку необходимо «испить свой комплекс до дна», чтобы оставаться в нем и ощущать его в вооб-ражении в жизни ничуть не хуже, чем при переносе. Поэтому данный процесс должен продолжаться ровно столько, сколько необходимо.
РЕБЕНОК-МАЗОХИСТ И ДЕПРЕССИВНОЕ СОСТОЯНИЕ
Наряду с определением функции территории ребенка-мазо-хиста становится очевидным, что живущий на ней ребенок явля¬ется частью человеческой личности, застывшей в депрессивном состоянии. Когда пациент может чувствовать гнев своего покину-того «ребенка», начинается важный этап развития, на котором па-циент больше сосредоточивается на своем гневе, чем на отчужде-нии и депрессии.
Одна моя пациентка смогла описать гнев своего «ребенка», почувствовав его на аналитической сессии. Я не мог одновремен¬но видеть ее «внутренних детей» и удовлетворять частые просьбы пациентки объяснить смысл ее сновидения268. Однако интерпре-тация сновидения была также очень важной и достоверной, и по-этому ее следовало сделать. Но во время сессии пациентка стала осознавать, что ее «внутренний ребенок» (или дети) разозлился. Она смогла мне об этом сказать, а я смог это почувствовать. Ког¬да в следующий раз я почувствовал требования ее «внутреннего ребенка» и стал настаивать на том, что просто буду находиться рядом, ее «внутренний ребенок» начал злиться, так как не мог мной управлять.
Гнев, возникающий из-за потери ощущения всемогущества, является, по мнению Элкина269, аспектом, относящимся к этио¬логии депрессивного состояния. Ярость ребенка, которая во вре¬мя депрессии обращается на Самость, появляется из-за призна¬ния того, что в настоящий момент его психическая энергия слишком «низкая», а материальность его родителей – слишком «высокая», и, следовательно, его собственное всемогущество ста¬новится ограниченным. Как отмечалось в предыдущей главе, пе¬реживание депрессии всегда беспокоило нарциссическую лич¬ность, чьи защитные механизмы прежде всего предохраняют ее от чувств, соответствующих депрессивному состоянию. По опи¬санию Кляйн, успешное переживание депрессии совершенно не¬обходимо для интроекции проекций Самости270. Несмотря на то, что Кохут не уделяет этому достаточного внимания, я считаю, что данный аспект процесса интеграции является весьма суще¬ственным, но при этом он должен протекать именно на второй стадии трансформации.
Переживание потери ощущения грандиозности – которое все-таки является полным после трансформации грандиозно-экс-гибиционистской самости, – продолжается в депрессивном состо-янии на второй стадии процесса трансформации и, как мы впо-следствии убедимся, проходит через эдипов комплекс. Но снача¬ла рассмотрим другое важное чувство, которое выходит на поверх-ность в процессе того, как в аналитических отношениях начинает возрастать доверие.
НЕНАВИСТЬ К БОЖЕСТВЕННОМУ МЛАДЕНЦУ
Пациенты с повышенной чувствительностью часто приходят к осознанию своей ненависти к маленькому божественному мла-денцу, который впервые дает о себе знать в описанной выше ди-намике «появления-исчезновения».
Когда я спросил одну женщину, почему она ненавидит это¬го младенца, она ответила: «С ним я всегда попадаю в беду». Он вызывал у нее слишком острые и мучительные приступы завис¬ти. Другой пациент (мужчина, фантазировавший про место на тротуаре) встретился со своим ребенком во сне: «Я перехожу улицу, и в это время ко мне приближается маленький мальчик. Он держит стакан с водой. Но я начинаю его мучить, обливая водой. У него начинается истерика, он злится и бросает на мос¬товую стакан, который разбивается вдребезги». Когда пациент впервые пересказал содержание этого сновидения, то был доста¬точно отчужден от него, почти не осознавая того, насколько ужасно описанное им внутреннее состояние. В процессе перехо¬да на вторую стадию трансформации образ рассерженного ребен¬ка из сна все больше вызывал у него болезненные ощущения, напоминавшие о его садистской установке по отношению к этой части своей личности.
Избегание «дурного глаза», то есть сильных приступов зави-сти, которые обычно доминировали в окружении нарциссической личности в детстве, приводит к тому, что ее покидает какая-то, даже самая драгоценная ее часть. Ощущение покинутости, которое на второй стадии трансформации становится вполне реальным, приводит к страданиям, связанным именно с тем, что больше все¬го отвергалось нарциссической личностью, и это относится даже к людям, которые прошли через изменения, характерные для пер¬вой стадии.
Это происходит так, словно человеку приходится скрывать свою самую драгоценную часть, и он делает это так успешно и долго, что либо теряет к ней доступ и забывает о ней, либо нахо¬дит ее заключенной в столь неприступной и недостижимой крепо¬сти, что даже сам не может ее вернуть.
На этой стадии я часто ободряю своих пациентов, предлагая им смотреть на меня, чтобы им удалось хорошо сконцентриро-ваться на своих телесных ощущениях и доверять тому, что они в это время видят во мне. Часто это вызывает страх. Один паци¬ент, сам по профессии психотерапевт, смотрел на меня присталь¬но и внимательно, а потом сказал, что увидел четырехлетнего мальчика. Он был совершенно прав: этот образ существовал в моем сознании – он появился из накануне увиденного мной сна. Но на следующей нашей встрече он доверительно сообщил, что в прошлый раз умолчал о целой истории. Дело было в том, что увиденный им ребенок находился в депрессии – и это было су¬щей правдой! Но пациент побоялся об этом сказать. Почему? Как оказалось, это должно было придать ему сил, что в данном контексте означало, что ему следовало вырасти самостоятельно, стать взрослым по отношению к самому себе, самому за себя от¬вечать и самому заботиться о своем «ребенке». Вместо этого у него возникло видение, в котором все еще проявлялась потреб¬ность идеализировать меня, по-прежнему сливаясь со своим «ре-бенком-мазохистом». На самой глубине оказалось воспроизведе-ние его потребности в исцелении своей депрессивной матери. К этому моменту он оставил свое видение; с помощью такого ана-литического упражнения можно было начинать постепенно вос-станавливаться.
4. Дионис и эротический перенос
Другое важное изменение в переносе, которое происходит в связи с ростом доверия и способности к видению, заключается в появлении сильной эротической энергии. Его можно неправильно понять – например, как эротизацию нарциссического перено¬са271, – или же использовать как подкрепление другой широко рас-пространенной точки зрения, которая основана на том, что нар-циссические структуры возникают только для защиты от тревож¬ности, присущей эдипову комплексу и слишком жесткому Супер-Эго.
Как существует некая правда в том, чтобы видеть элементы шизоидного или пограничного состояний в формирующейся структуре Самости, так есть и определенная достоверность в ма-териале, касающемся эдипова комплекса, и в данных наблюдени¬ях. Весь вопрос заключается не в его наличии, а скорее в том, что феноменология возникающей Самости в меньшей степени отно-сится к личным эдиповым конфликтам. Отношение очень заря-женного эдипова комплекса можно сравнить с тем вкладом тене¬вой части Самости, который может быть назван шизоидным или пограничным состоянием. Часто эта структура оказывается едва сформированной, если вообще может сформироваться, и тогда она принимает вид эдипова комплекса. Пациенты боятся этой энер¬гии, опасаются отыгрывать ее вовне, и этот страх основан на из¬вестном факте, что эдипова сексуальность является всемогущей движущей силой. Пациенты верят в то, что если они рискнут ощу¬тить в себе эту энергию, то впоследствии не смогут ей сопротив¬ляться.
Зачастую такой страх находит поддержку в истории жизни пациента, иногда он связан с пережитым в детстве сексуальным насилием, а еще чаще – с рядом переживаний, когда людей очень быстро привлекала сексуальная энергия пациента. Но для под-крепления всемогущей системы убеждений не нужен и такой спо-соб; она существует даже у пациентов, никогда не имевших ни взрослых, ни детских переживаний, в которых отыгрывание или же привлекательность оказывались реальной проблемой.
К сожалению, очень легко отождествить энергию глубинной Самости – появляющийся ребенок, который часто оказывается младенцем или капризным чадом, по-настоящему напуганным своей архетипической связью с наслаждением, – с этой ^транс-формированной сексуальностью. Строго говоря, этот уровень со-ответствует Тени возникающей Самости, и с точки зрения содер-жания анализ следует проводить на эдиповом уровне. Это означа¬ет восстановление при переносе вытесненного или никогда преж¬де не существовавшего эдипова конфликта. Однако не означает символического истолкования конфликта как стремления к воз-рождению.
Очень важно, чтобы любая интерпретация на уровне эдипо¬ва комплекса получала взаимное осознание: фантазии какого именно ребенка являются в данный момент предметом исследова¬ния. Иначе глубинная Самость, принимающая образ божественно¬го младенца, почувствует себя растерзанной.
Две части возникающей Самости: одна – обладающая архе-типической связью и другая, более ранняя часть, содержащая ос-таточные элементы процесса, который до сих пор никогда в пол¬ной мере не раскрывался, – соединяются в аналитическом сосуде через взаимодействие с эротическими энергиями переноса. Но это означает, что в итоге возникает архетипическое переживание этих энергий, и они становятся выразителями характерного качества, носителем которого в греческой мифологии является Дионис. И все, что выражается как эротическая привлекательность, можно представить как архетип мистического единения на уровне проник-новения через образное видение. Такое соединение возникает при влиянии энергетического поля, цель которого состоит в форми-ровании связи через образное видение, не имеющей ничего обще¬го с материальной связью. Дионисийская религия, которая, по всей вероятности, возникла на древнем Крите, была религией ви¬дения272.
На этой стадии дионисийская природа становится терапевти-ческой реальностью. До сих пор перед формированием и интегра-цией нарциссической энергии переноса и соответствующих нар-циссических структур сексуальность могла являться неким со-блазняющим элементом контроля, тогда как теперь она представ-ляет собой часть архетипической констелляции. Дионисийские энергии, свойственные этому паттерну, на ранней стадии, как пра-вило, считались исключительно негативными. Нарциссическая защита отвергает близость и все остальное, как-то связанное с проницаемостью, необходимой для проникновения этой архетипи-ческой энергии, так как позитивных структур, помогающих соби-рать и удерживать дионисийскую энергию, пока еще просто нет. Во время своего возвращения к нарциссической травме человек переживает только некую часть Диониса, «сумасшедшего бога», которая сослужила ему такую плохую службу273.
В качестве злой силы Дионис проявляется в расщепленных, обезличенных состояниях, в бреду, в паранойяльных чувствах и т.п. Именно эти проявления, которые долго приписывали диони-сийскому миру, имеет в виду Кохут, описывая состояния, близкие к психотическим; нарциссическая личность впадает в такие состо¬яния, но может выйти из них, обратившись к соответствующей нарциссической травме, которая их вызвала. Вполне возможно, что негативный взгляд на Диониса сформировался в результате появления этого бога в психике людей – и, соответственно, в об-щественных формациях, – отягощенных неизменными нарцисси-ческими проблемами. Но когда этот бог появляется после того, как нарциссические переносы уже сформировались и трансфор-мировались, дионисийское переживание становится совершенно иным274. Поле его энергий может быть в высшей степени эротич-ным, но вместе с тем его появление одухотворяет и открывает путь воображению.
На второй стадии процесса трансформации у пациента и аналитика открывается возможность позволить дионисийским энергиям влиться в аналитический сосуд, не рискуя, что возник¬нет или возобновится отыгрывание. Это обусловлено тем, что уже сформировалась внутренняя структура, вполне достаточная для того, чтобы служить естественным сдерживающим фактором для такого отыгрывания. В данном случае речь идет вовсе не о том, что мы полностью застрахованы от того, что пациента боль¬ше не будут подавлять эмоции, угрожая потерей контроля над собой. Но теперь этот процесс не является патологическим, вы¬зывающим страх, а представляет собой переживание архетипи¬ческих энергий, которые, как отмечает Юнг, всегда сулят пора¬жение Эго275.
Видение в воображении, рассматриваемое как взаимное виде-ние, очень помогает, не позволяя идентифицироваться с существу-ющими на этом уровне энергиями соблазна. Знание того, что мы совершенно не осознаем всего, что не видим, и трепетное ожида¬ние взаимного познания этого видения, часто приводят к тому, что аналитические отношения оказываются во власти архетипи-ческого образа Богини. Когда это становится видно, отыгрывание очень быстро делается явным, ибо оно и должно быть определен¬ным действием, подчиняющимся теневым аспектам личности.
Дионис вместе со своей женой, царицей Персефоной, симво-лизируют энергии, управляющие второй стадией трансформации. Любые попытки заключить эти энергии в сосуд индивидуальнос¬ти, независимо от того, насколько далеко они зашли, обречены на провал.
В только что описанном типе взаимного энергетического поля часто развивается процесс, который можно назвать транс-формацией переноса в смысле появления определенного срод-ства276. И аналитик, и пациент вместе идут по пути открытия, и для каждого из них этот путь оказывается одинаково эффектив¬ным. Такой союз может не снижать потребности пациента – он ощущает ее очень остро, – но и аналитик тоже может изумиться тому, насколько его собственный личностный рост связан с лич¬ностным ростом пациента.
^> 5. Интеграция двух внутренних младенцев
В формировании позитивного союза с отверженным ребен¬ком в отношениях переноса может помочь творчество пациента. Если человек может получить энергию благодаря реализации сво¬их творческих возможностей, он также может обрести мужество поделиться этой энергией и рисковать дальше. Женщине, отверг-нутый ребенок которой капризничал со мной при переносе, при-снился такой сон:
«Очень яркий и творчески одаренный мальчик входит в ком-нату и начинает трогать кучу лежащей на полу одежды, кото-рая, по всей видимости, никому не нужна. Но как только он к ней прикасается, бесформенная куча начинает шевелиться и превращаться в желудок беременной женщины. Там действи-тельно скрывалась женщина. Я боюсь войти в комнату и спе-шу позвать туда множество других детей».
Беременность часто символизирует формирующиеся отно-шения переноса. Эта пациентка должна была завершить некую творческую работу, но постоянно откладывала решение своей задачи. По ее словам, ей было необходимо сделать работу «выше всяческих похвал», и при этом она была абсолютно уверена, что все, в том числе и я, будут ее донимать своей завистью. Поэтому союз, который развивался при переносе, принял вид пренебре-жительного разбазаривания ее одаренности на самые незначи-тельные занятия (много разных детей, которых она приглашает войти в комнату).
Другая женщина, у которой перенос соответствовал этой же стадии трансформации, видела многочисленные сны с ребенком или детьми, находящимися вне комнаты. Иногда это был в точно¬сти мой офис. Из всех сновидений, которые ей приснились в те¬чение года, два почти полностью совпадали: два ребенка, одетых в красное, сидели с внешней стороны дома на оконном карнизе. В точно таком же сне дети сидели на подоконнике в комнате, а за¬тем – в офисе, в помещении, где проходил анализ. При этом их присутствие было очень реальным и ощущалось и пациенткой, и мной. Ребенок-мазохист вопринимался как третья часть, и если на него не обращали внимания, то возникало очень острое ощущение энергии, связанной с его отчужденностью, депрессией и яростью. Иногда в поле зрения попадали оба ребенка, и тогда в глубине струилось светящееся наслаждение одного, тогда как другой зас-тывал в беспомощности и депрессии, исполненный страха перед возможными изменениями.
Эта женщина удивлялась: «Как я могу отличить этих детей от себя?» Сначала в ходе аналитических сессий этому помогало мое видение ее ребенка и то, что я привлекал к нему ее внимание, так что она могла обрести ощущение его чувственного тона. В ито¬ге пациентка обрела способность управлять этим процессом – сна¬чала вместе со мной, а затем самостоятельно. Это происходило следующим образом: прежде всего она смогла почувствовать свою тревогу. Пациентке следовало отнестись к ней объективно, то есть просто признать за ней право на существование, не отождествляя себя с ней. После того, как у нее развилась способность к объек-тивизации, – которая приобретается в работе с активным вообра-жением, например, когда можно нарисовать картину, изображаю-щую свою тревожность, – было совсем нетрудно просто подож¬дать некоторое время, пока появится ребенок. Без творческого на-пряжения, существующего в поле, возникшем вследствие отчуж-дения от тревоги (или любой другой эмоции), образ ребенка по-явился бы спонтанно. И в таком случае иногда приходит осозна¬ние того, что ребенок был тревожным.
С этим можно было работать дальше. Например, выяснить, были тревожными оба ребенка или только один из них? Обычно такой бывает эмоция, связанная в данный момент только с одним ребенком или же с самим пациентом. Глубинный, «архетипичес-кий» или радостный божественный младенец мог быть удовлетво-ренным при полном молчании, тогда как более депрессивный ре-бенок был ужасно встревожен, боясь остаться покинутым. В дру¬гое время, когда перед женщиной появлялся божественный мла¬денец, который, как ей казалось, хотел сыграть в ее жизни какую-то роль (которая, возможно, заключалась в формировании пози¬тивной, жизнеутверждающей установки), очень часто тревожной была сама пациентка, и ее беспокойство было обусловлено стра¬хом, что на нее набросятся, если с ней случится что-то хорошее.
^> 6. Трансформация и процесс индивидуации
Исключительная важность второй стадии трансформации заключается в том, что аналитический процесс принимает вид классического паттерна индивидуационного процесса, описанного Юнгом277. Как правило, на первой стадии трансформации интер-претации субъективного уровня, то есть подход к образам снови-дений и фантазий исходя из личности пациента, не приносят су-щественной пользы278. На этом этапе подавляющее большинство интерпретаций должно относиться либо к переносу, либо к вне-шним объектным отношениям, либо – что тоже возможно – к реф-лексии творческой деятельности, в которую вовлечен человек.
Но основная суть продолжающейся трансформации состоит в том, что процесс принимает все более субъективную, класси-ческую форму. Так, например, женщина, о которой шла речь в предыдущем параграфе, наконец, смогла увидеть собственную Тень в образе своей матери, который появлялся во многих ее снах. Его обязательно следовало распознать и интегрировать, иначе радостного «внутреннего ребенка» этой женщины продол¬жала бы преследовать ее собственная садистская Тень, как это происходило в ее детстве из-за недостаточной материнской эм¬патии.
При работе с этим аспектом личности пациентке приснился такой сон: «Двое детей лежат на постели: один – чуть младше, другой – чуть постарше. Появляется няня и льет на старшего ре-бенка какую-то черную жидкость». Черная жидкость символизи-рует некое подобие крещения, которое происходит в содержании Тени: ребенок-мазохист должен интегрировать свою садистскую природу, обернувшуюся против него самого. Единственный спо¬соб это сделать для пациентки заключался в том, чтобы интегри¬ровать свою садистскую энергию, воплощенную в образе ее мате¬ри. Темной жидкостью был ее садизм, и его проявление в снови¬дении в такой форме несет в себе смысл некоего возрождения. И оно случилось. Ибо ребенок-мазохист стал весьма уверенным и соединился со своей божественной половиной279.
Сначала эта женщина с большим трудом могла себе пред-ставить, что образ матери должен был оказывать на нее какое-то воздействие. Даже на более ранних стадиях процесса трансфор-мации от нее требовались значительные усилия, чтобы реально смотреть на свою мать. Это означало увидеть, что она всегда слу-жила объектом для чудовищной материнской зависти, увидеть, как быстро портила эта зависть все, что хотелось иметь дочери. Во избежание «дурного глаза» она успокоилась, идентифициру¬ясь с ребенком-мазохистом. Это отождествление принимало мно¬жество разных форм, одна из которых заключалась в том, что пациентка отдавала своей старшей сестре все хорошее, что име¬ла сама. Настоящая боль от переживаний завистливых нападок матери была столь сильной, что она смогла взглянуть на реаль¬ное положение вещей только спустя много лет. Многие из нас любой ценой стараются избежать ощущения того, что их ненави¬дят, особенно если эту ненависть человек постоянно на себе ис¬пытывает в раннем детстве.
Но после растворения нарциссических переносов, в соответ-ствии с тем, как я уже описывал, появилась возможность прямо подойти к образу матери – как носителю собственной зависти па-циентки и ее садизма. Как правило, она записывала на магнито¬фон наши сессии, и после первой моей интерпретации ей при¬снился сон, в котором магнитофон самопроизвольно остановился! Затем последовали многочисленные сны, отражавшие ее сильное сопротивление тому, чтобы открыть глаза на то, как поступала с ней мать. По словам пациентки, это было «слишком ужасно». На-конец, спустя много месяцев она смогла это принять. То же самое произошло с другим образом – очень властного мужчины. В ре-альной жизни это был ее друг, и когда он у нее появился в начале анализа, интерпретации всегда имели объективный смысл, так как отражали их взаимоотношения. В них также произошли измене¬ния; теперь она смогла вступить в контакт со своим властным Анимусом, который подавлял ее душу.
Другой важный сдвиг был связан с выбором подхода в рабо¬те с Персоной280. Каждая нарциссическая личность очень иденти-фицируется с Персоной и, как правило, надеется быть принятой, поэтому часто ее Персона вызывает жалость. Иногда в Персоне преобладают другие крайности, например, эстетическое одиноче-ство и отчуждение. (Установка на уединение фактически всегда является господствующей, будь она сознательной или бессозна-тельной.) Человеку необходимо прежде всего отделить себя от Персоны, но на второй стадии трансформации появляется воз-можность ее повторной ассимиляции. В случае с женщиной, на который я уже ссылался, она могла «надевать и снимать» Персо¬ну очарования и великодушия и при этом могла защитить себя от завистливого окружения. Перед тем ей приходилось полностью идентифицироваться с той Персоной, и тогда у нее возникало ужасное ощущение, что ее «продают». То, что раньше было ядом, стало весьма полезным инструментом. Такое воссоединение с Персоной через объективизацию отношения к ней очень часто происходит в процессе трансформации нарциссической личности. Основное отличие заключается в сознании: теперь человек знает, что он носит эту Персону, а не живет, слившись с ней воедино и тем самым разрушая свою личность.
Другое серьезное изменение было связано с появлением эдипова материала. Работа на этом уровне психики не характер¬на для классического индивидуационного процесса, но она очень существенна при трансформации нарциссической личности. Только сначала ни в коем случае не следует переходить на сим¬волический уровень. Наоборот: на этапе слабой регрессии Эго ребенка-мазохиста нужно дать возможность испытать чувства, присущие эдипову комплексу, и особенно проявлять их при пе-реносе.
Здесь главным аспектом является трансформация ощущения грандиозности. Ибо, как я уже отмечал, эдипова проблема просле-живается в фантазиях о всемогуществе как скрытое глубинное ощущение того, что если пациент действительно начнет чувство-вать свою сексуальность, это вызовет слишком большое напряже-ние у окружающих. Эту фантазию о всемогуществе, которая не
ограничивается только сексуальностью, затем можно интерпрети-ровать символически – как стремление к возрождению в момент перехода в бессознательное.
ПОЯВЛЕНИЕ АРХЕТИПИЧЕСКОЙ РЕАЛЬНОСТИ
Нуминозность архетипа Самости и его судьбоносная энергия, как уже упоминалось в самом начале этой книги и следует из все¬го ее содержания, являются источником огромного страха для нарциссической личности. Мы часто видим, что позитивная радо-стная связь с Самостью – и здесь я делаю акцент на радости, ибо именно в ней заключается сущность восстановления расщеплен¬ной Самости, – на ранней стадии оказалась утерянной вследствие ее магического устранения, необходимого для исцеления локаль¬ного родительского сумасшествия282. Пациенты говорят о том, что они ощущали родителя как «черную дыру» или как «вакуум», и это было для них так ужасно, что они старались, как могли, их за-полнить. Такие образы всегда связаны с неотзеркаливающими об-разами родителей.
На второй стадии трансформации воссоединение с «радост-ным ребенком» представляет собой столбовую аналитическую до-рогу по направлению к архетипической реальности. Энергии ре-бенка проникают в Эго, наполняя его символическим ощущением целостности, заложенным в Самости и в отношениях с окружаю-щими, и вместе с тем ведут Эго к архетипической реальности так, как это происходило в Элевсинских церемониях. Таким образом, Эго становится радостным и оживленным во взаимоотношениях с людьми, вместе с тем получая осознание владений Богини, по¬чти полностью исчезнувшее в нашей культуре. Жизнь приобрета¬ет двойную реальность: с одной стороны, она начинает отражать важность социальной жизни и человеческих отношений, с дру¬гой – в ее основе лежит «невидимый» мир, в котором совершилась инициация.
Прелесть власти, которой обладает Богиня, заключается в том, что она не ценит одно выше другого, и даже не дает ему пра¬во существовать в глубине жизни, не дополняя другого. Жизнь и психика становятся единым целым.
Примечания
CW – полное собрание сочинений К.Г. Юнга
1. „А Descriptive Catalogue of Pictures,“ in Geoffrey Keynes, ed., The Writings of William Blake, vol. 3, p. 108.
2. См.: Rosemary Gordon, „Narcissism and the seif: Who am I that I love?“
3. Jung, „The Problem of the Attitude-Type“, Two Essays, CW 7.
4. Harry Guntrip, Schizoid Phenomena, pp. 67, 82.
5. См.: Hyman Spotnitz and Phyllis Meadow, Narcissistic Neuroses, p. 99.
6. Harvey Cox, Turning East, pp. 81 ff.
7. Jung, „Psychology and Religion“, Psychology and Religion, CW 11, par. 6.
8. H. Schoeck, Envy, p. 31.
9. Jung, Psychology and Alchemy, CW 12, pars. 247,249.
10. Jung, „On the Nature of the Psyche“, The Structures and Dynamics ofthe Psyche, CW 8, pars. 388 f.
11. D.W. Winnicott, The Maturational Process, p. 185.
12. Jung, Nietzsche Seminars, part 3, lecture 5.
13. Jung, Symbols of Transformation, CW 5, par. 612.
14. Edith Jacobson, The Seif and the Object World, p. 22.
15. Winnicott, p. 188.
16. Jung, „Synchronicity: An Acausal Connecting Principle“, CW 8, par. 858.
17. См.: Marie-Louise von Franz, CG. Jung: His Myth in Our Time, глава 4, в которой обсуждается зеркальная симметрия сознания и бессозна¬тельного.
18. Heinz Kohut, The Restoraäon oftheßelf, pp. 310f.
19. Mario Jacoby, „Reflections ofthe Kohufs Concept of Narcissism“.
20. Kohut, „Forms and Transformation of Narcissism“, pp. 243ff.
21. Kohut, The Restoration ofthe Seif, pp. 183f.
22. См.: James Hillman, PuerPapers, and von Franz, Puer Aeternus.
23. См.: Michael Fordham, The Seif and Autism, pp. 90ff.
24. Edward F. Edinger, Ego and Archetype, pp. 6ff.
25. Harold F. Searles, „The Seifand the Countertransference“.
26. Jung, Mon, CW 9ii, par. 76, and CW 8, par. 10.
27. Jung, CW 9ii, par. 75.
28. Jung, Nietzsche Seminars, part 6, lecture 2. Эти семинары проходили в Цюрихе с 1934 по 1939 год. Несмотря на то, что до настоящего вре¬мени их материалы официально не публиковались, они были восста¬новлены участниками по памяти и в такой форме их можно найти в большинстве библиотек Института К.Г. Юнга. Поскольку существу¬ют разные версии этих материалов, я буду ссылаться на раздел и лек¬цию, не указывая номера страниц.
29. Jung, „Principles of Practical Psychotherapy“, The Practice of Psycho-therapy, CW 16, pars. 8ff.
30. Winnicott, p. 185f.
31. Otto Kernberg, Borderline Conditions, pp. 227f.
32. Там же, pp. 228f.
33. Там же, pp. 233.
34. Там же, pp. 237.
35. Там же, pp. 229.
36. Там же, pp. 310f.
37. В психоаналитической литературе расщепление относится к более примитивным защитам по сравнению с вытеснением. Оно, как пра¬вило, соответствует феномену, который аналитические психологи называют диссоциацией, но прежде всего обозначает состояние, в котором два противоположных эмоциональных состояния суще¬ствуют параллельно, не влияя друг на друга. Пациент может гово¬рить с любовью и тут же с ненавистью и не видеть в этом никакого противоречия. Точно так же состояние покорности существует па¬раллельно с проявлениями величия. На архетипическом уровне это состояние соответствует ситуации, в которой противоположности, которые символизируют «родители мира», расщепляются на части и закон компенсации на какое-то время перестает действовать. (См. Erich Newmann, The Origins and History of the Consciousness, pp. 102ff.).
38. Kohut, The Analysis ofthe Seif, pp. 16f.
39. Paul Ornstein, „The Psychology of the Seif, pp. 18f.
40. Searles, „The Seif in the Countertransference“, pp. 49f.
41. См., например, обсуждение E.S. Wolf статьи Серлза (Searles, р. 40): «Когда я начинаю распознавать [свои реакции контрпереноса] и ви¬деть их в рамках психологии Самости, [они] для меня проясняются и кажется, что они исчезают» (с. 50).
42. Kernberg, рр. 264f.
43. Bela Griinberger, Narcissism, pp. 13f.
44. Там же, рр. 105f.
45. Там же, рр. 108.
46. Там же, р. xviii.
47. Ernest Jones, Papers on Psychoanalysis, pp. 194 f.
48. Grünberger, pp. 227f.
49. Там же, pp. 102f.
50. Jung, „On Psychic Energy“, CW 8.
51. Grünberger, p. 280.
52. Jung, „On Psychic Energy“, CW 8, par. 10
53. Jung, „The Spirit Mercurious“, Alchemical Studies, CW 13, par. 284.
54. Jung, CW 7, par. 122.
55. См., например, обсуждение R.C. Zaehner in Mysticism, Sacred and Profane, p. 12f.
56. Это исключение, в котором символический подход может стать не¬оценимым, связано со смешанной формой переноса с усиленной иде¬ализацией. (См. параграф 6 главы 1.)
57. Например, пожилой человек, который всю свою жизнь страдает от нарциссического расстройства личности, увидел во сне, что проходит испытание: он должен взвалить на себя «бремя истории». Когда он это сделал, то почувствовал, что вес оказался намного больше, чем был в действительности, и, следовательно, он не выдержал испыта¬ния. Как и у всех нарциссических личностей, его реальные возмож¬ности оказались слишком глубоко в тени из-за тревоги о том, что он не сможет выдержать следующее испытание. И, как большинство нарциссических личностей, он продолжал жить, реализовав лишь небольшую часть своего потенциала.
58. Описание Юнгом Анимы и Анимуса можно найти в книге «Aion», CW 9ii, pars. 20ff. Анима и Анимус являются архетипами, и любая психология идентичности, которая не использует эти понятия, глу¬боко увязнет в исключительно индивидуалистичном подходе.
59. Там же, par. 94.
60. См.: Schoek, Envy, где дано исключительно социологическое описа¬ние зависти.
61. Некоторые нарциссические личности обладают высоко развитой ду-ховностью. Так получается вследствие успешной интеграции идеали-зированной проекции или архетипических переживаний. Но если ак¬тивность их Анимы или Анимуса примет духовный характер, духов¬ность останется неразвитой и архаичной и в человеческих взаимоот¬ношениях, и в отношении отрицательных эмоций. Это особенно хо¬рошо понятно при воздействии эксгибиционистских энергий, кото¬рые, как правило, прочно сдерживаются из-за страха инфляции.
62. См.: Jung, „The Phenomenology of the Spirit in Fairytales“, The Arche-types and the Collective Unconscious, CW 91, pars. 384ff.
63. См.: Kohut, The Analysis of the Seif pp. 260 ff, где обсуждается реак¬ция аналитика на идеализированный перенос.
64. В «Двух эссе» (Two Essays) Юнг вспоминает случай из практики, где существовал идеализированный перенос (хотя он не пользуется этим термином) и описывает, как у него усиливалась фрустрация. Так он пришел к открытию архетипической проекции, которая в конечном счете была интегрирована пациентом (CW 7, pars. 206 ff).
65. Если аналитик опасается проявления собственного эксгибиционизма из-за возможного появления инфляции или из страха перед своими эксгибиционистскими потребностями, он может перейти в другую крайность: оказаться в тупике, чувствовать себя отчужденным, а иногда испытывать раздражение. Недостаточная реакция аналитика может оказаться столь же травмирующей, как и стремление к тому, чтобы «его видели».
66. Jung, Nietzsche Seminars, part 1, lecture 4.
67. Jung, „The Answer to Job“, CW 11, par. 685. См. также: von Franz, CG. Jung, pp. 77ff.
68. См.: Nathan Schwartz and Sandra Ross Schwartz, „On the Coupling of Psychic Entropy and Negetropy“.
69. См.: Kohut, The Analysis of the Seif pp 27 ff.
70. См.: Erich Newmann, The Origins and History of Consciousness, „The Uroborus“, pp. 5 ff и далее.
71. Kohut, The Analysis ofthe Seif pp. 270 ff.
72. Ослабление Эго возникает вследствие определенного феномена, ко¬торый Эрик Ньюманн относит к матриархальной кастрации (Origins, pp. 384).
73. См.: Guntrip, pp. 245 ff, где обсуждается неопубликованная статья Винникотта (Winnicott) „The Split-off Male and Female Elements to be Found Clinically in Men and Women“.
74. Kernberg, p. 279.
75. См.: Jung, CW 12, par. 403.
76. Этот вопрос будет обсуждаться ниже, в параграфе 3 главы 2.
77. Jung, CW 12, par. 306.
78. Jung, там же, par. 96.
79. Здесь под Анимусом имеется в виду элемент структуры женской психики, который придает ей, среди некоторых других свойств, спо¬собность к объективности («наблюдающее Эго») и дискриминации, духовность и способность к дискриминации. Таким образом осуще¬ствляется позитивная деятельность Анимуса, выполняющего функ¬цию внутреннего зеркала, которое помогает женщине рефлексиро¬вать свои идеи и действия в качестве составляющих ее собственной психики, а не интроецированных мнений окружающих. (См. также выше, п. 58.)
80. Изображение „писающего человечка“ в Jung, CW 12, fig. 121.
81. Jung, „Flying Saurcers: A Modern Myth“, Civilization in Transition, CW 10, pars. 589 ff.
82. См.: M. Esther Harding, The Way of All Women, chapter 1, „All Things to All Men“.
83. См., например, „The Sea-Hare“, Grimms Fairy Tales, pp. 769 ff.
84. См.: Raphael Patai, The Hebrew Goddess, pp. 219 f.
85. См.: von Franz, CG. Jung, p. 229.
86. Neumann, The Child, pp. 137 ff.
87. Цитируется в: Edgar Wind, Pagan Mysteries in the Renaissance, p. 77n. Wind помещает эту ссылку, указывая на то, что речь идет о Комнате Фонтанов (Fountain Room) в Шато д’Анэ (Chateau d’Anet), тогда как мои исследования говорят о том, что пары противоположностей дей¬ствительно находятся в Зеркальной Комнате (Mirror Room).
88. См.: Neumann, Origins, pp. 102 ff.
89. См.: H. Segal, Introduction to the Work of Melany Klein, pp. 27f.
90. Neumann, The Child, p. 98.
91. См.: Kohut, The Analysis ofthe Seif, p. 22.
92. Louise Vinge, The Narcissus Theme in Western Literature up to the Early Nineteenth Century, pp. 7-11.
93. Neumann, The Child, p. 98.
94. См.: Edith Hamilton, Mythology, p. 30.
95. Мой краткий пересказ сказки, взятой из John Bauer, Great Swedish Fairy Tales, pp. 123 ff.
96. Kohut, The Analysis ofthe Seif, p. 33, and Neumann, The Child, p. 156.
97. Vinge, р. 88.
98. С. Kerenyi, The Heroes of the Greeks, p. 100.
99. Vinge, p. 100.
100. Там же, р. 75.
101. Там же, р. 147.
102. Там же.
103. Там же, рр. 149 f.
104. Gerado Reichel-Dolmatoff, Amazonian Cosmos, p. 93.
105. Vinge, p. 208.
106. Там же, р. 168.
107. Там же, р. 20: «В Теспии, в Беотии [город, находящийся неподале¬ку от Геликона] жил мальчик Нарцисс, очень красивый собой, но при этом очень гордый и высокомерный по отношению к Эросу и тем, кто его любил. Все любовники оставили его, один Аминий на¬стойчиво умолял проявить к нему благосклонность. Но Нарцисс от него отвернулся и даже послал ему меч, и тогда Аминий убил себя этим мечом перед домом Нарцисса, умоляя богов отомстить за него. Когда Нарцисс в ручье увидел отражение своего лица и фигуры, он странным образом стал своим собственным любовником, первым и единственным. Запутавшийся юноша, узнав о том, что он страдал только потому, что пренебрег любовью Аминия, покончил с собой. После этого теспийцы стали бояться Эроса и всенародно воздавать ему почести, и кроме того, делать личные жертвоприношения. Жи¬тели этой местности верят в то, что цветок нарцисс вырос и распро¬странился в округе из почвы, на которую попала кровь Нарцисса.
Версия мифа Канона была проанализирована Споницем (Sponitz) и Резниковым (Resnikoff), и результаты анализа подтвер¬дили основную идею авторов, что за нарциссическими защитами при соответствующих расстройствах личности кроются агрессия, ненависть к самому себе и садизм (Psychotherapy of Preoedipal Conditions, pp. 94-100).
108. Schoeck, pp. 122f.
109. Vinge, p. 166.
НО. Тамже,рр. 12f.
111. J.G. Frazer, The Golden Bough, Part 2, pp. 77ff.
112. Kerenyi, Dionysos, p. 265.
113. Там же, pp. 358f (выделено мной).
114. Там же, р. 270.
115. Там же, р. 25.
116. Там же, р. 37.
117. Там же, pp. 38f.
118. Там же, р. 57.
119. Там же, р. 61.
120. Там же, р. 62f.
121. Там же, pp. 66f.
122. Там же, pp. 67f.
123. Там же, р. 68.
124. Там же, р. 80.
125. Там же, pp. 125f.
126. Там же, р. 127.
127. Там же, р. 170.
128. Там же, р. 186.
129. Lancelot Law Whyte, The Unconscious Before Freud, p. 43.
130. Vinge, p. 187.
131. Там же, р. 189.
132. См.: Benjamin Farrington, The Phylosophy of Franscis Bacon, pp. 53f.
133. Vinge, pp. 183, 182.
134. Там же, pp. 183f.
135. Там же, р. 225/ (Джон Мильтон. Потерянный рай. Перевод А. Штейн-берга.)
136. Kerenyi, in Jung and Kerenyi, Essays of Mithology, p. 125.
137. Vinge, p. 288.
138. Там же, pp. 281f.
139. Там же, р. 283.
140. Там же, р. 286.
141. Там же, р. 287.
142. Там же.
143. Там же, р. 288.
144. Там же, pp. 289f.
145. Там же, р. 290.
146. Murray Stain, „Narcissus“, pp. 48ff.
147. Здесь важно отметить, как это делает Джудит Хаббак (Judith Hubback) в своем обзоре «“Анализ самости“ Кохута», что нарцисси¬ческие переносы не являются архетипическими. Они представляют собой некую гибридную смесь личностных и архетипических фак¬торов (см. ниже в параграфе 3 главы 3).
148. См.: Michael Fordham, The Seif and Autism, pp. 90f.
149. См.: James Hillman, The Myth of Analysis, pp. 63f.
150. Понятие «богиня» используется здесь, чтобы показать признание характерных особенностей фемининной доминанты, которой под¬чинялись древние культуры, пока ее не подавила развивающаяся патриархальность. Иногда предпочтительно непосредственно обо¬значать архетипическую фемининность, ибо она создает образное видение и аффект, позволяющие вернуться далеко назад, в те вре¬менные эпохи, которые недоступны концептуальному мышлению. Это также позволяет избежать ловушки, заключающейся в том, что¬бы рассматривать такую доминанту человеческих переживаний как находящуюся „внутри психики“, – данная проблема уже была обо¬значена мной во введении. Энергия богини никогда «не интегриру¬ется в психику» и, по крайней мере, совершенно точно не интегри¬руется в Эго. В лучшем случае соответствующие образы и аффект ассоциировались с ее воскресением, что приводило к тому, что ее на символическом уровне признавало Эго, включая осознание обшир¬ной размерности ее существования. Сама богиня непознаваема по своей сути. Разумеется, это только воспроизведение предостереже¬ний Юнга, касающихся того, что мы никогда не можем познать сущ¬ность собственно архетипа, а только исследовать его образное вы¬ражение.
152. Sylvia Brinton Регега, в Decsent to the Goddess, – исследовании, на-правленном на переосмысление фемининных инстинктов и образ¬ных паттернов, называет эту энергию «женский Ян» (pp. 39ff).
153. См., например, Michael Fordham et al., Technique in Jungian Analysis.
154. Rosemary Gordon, „Narcissism and the seif, p. 251.
155. Jung, CW 7, pars. 8f.
156. G.R.S. Mead, Thrice Greatest Hermes, vol. 1, pp. 178ff.
157. Hillman, The Myth of Analysis, pp. 258ff.
158. Claude Levi-Strauss, The Savage Mind, pp. 17ff.
159. См.: Schwartz and Ross Schwartz, pp. 74 ff.
160. Levi-Strauss, pp. 20, 22.
161. Там же, р. 17.
162. Там же, р. 36.
163. Mead, pp. 197f.
164. Там же.
165. См. выше, п. 28.
166. Это общая склонность, хотя верно и то, что Юнг иногда относился к телу только как телу, а не как символу чего-то еще. Например, в CW 13, раг. 242 он пишет, что Самость и бессознательное сосредоточены в теле; точно такой же взгляд на тело прослеживается в процессе всех Ницшеанских семинаров. Примеры символической интерпрета¬ции тела можно найти в: CW 14, pars. 295 ff, где мотив нисхождения в тело обозначает возвращение в «прочную реальность»; в CW 16, раг. 478, где труп интерпретируется как «наследие прошлого»; в CW 7, раг. 35, где тело является символом Тени; в CW 16, раг. 501, где тело символизирует Эго. Разумеется, такой способ интерпретации становится достоверным лишь в контексте, но он позволяет видеть образы лишь психического, а не соматического бессознательного.
167. Jung, CW 16, раг. 486.
168. Jung, CW 8, раг. 10.
169. Norman О. Brown, Life Against Death, p. 313.
170. Nietzsche Seminars, part 3, lecture 5.
171. Jung, „Synchronicity: An Acausal Connecting Principle“, CW 8, pars. 818ff.
172. Nietzsche Seminars, part 3, lecture 8.
173. Jung, CW 8, pars. 408ff.
174. Marie-Louise von Franz, Number and Time, part 4.
175. Например, Nietzsche Seminars, part 1, lecture 4.
176. Например, CW 16, par. 486.
177. Nietzsche Seminars, part 1, lecture 4 и далее.
178. Там же, part 5, lecture 9.
179. Там же, part 3, lecture 2.
180. Там же, lecture 5.
181. Jung, Mysterium Coniunctionis, CW 14, pars. 654ff.
182. Это выражение часто использует Парацельс, в нем содержится тот же смысл, что и в выражении «телесные муки», которое обсуждает Юнг в CW 13, pars. 439f.
183. См.: Donald Lee Williams, Border Crossings: A Psychological Perspective on Carlos Castaneda’s Path оf Knowledge, chapter 4, „The Way of the Seer“.
184. См.: Jung, CW 12, par. 360.
185. Там же, par. 394.
186. Levi-Strauss, p. 15.
187. Kohut, Restoration ofthe Seif, p. 306.
188. Jung, Psychological Types, CW 6, par. 784.
189. Mead,p. 210.
190. W.F. Otto, Dionysius, p. 195.
191. См.: Rundle Clark, Myth and Symbol in Ancient Egypt, chapter 3.
192. Там же, р. 158.
193. См.: Otto, The Homeric Gods, p. 78.
194. См.: Kerenyi, Eleusis, p. 40 и James Hillman, The Dream and the Underworld, p. 45.
195. Clark, p. 121.
196. См.: Kernberg, pp. 248ff.
197. Определение индуцированной реакции как «заражающей» (Sponitz, рр. 47 ff) или как «проективной идентификации» (Segal, р. 27; Rosemary Gordon, «The Concept of Projective Identification») явля¬ется общим местом в психоаналитической мысли. Тот же самый процесс Юнг описывает как мистическую сопричастность (parti-cipacion mystique) или архаичную идентичность (CW 6, par. 781). Вне зависимости от названия она представляет собой форму психи¬ческой инфекции.
198. Clark, р. 111.
199. Там же, р. 167.
200. Hillman, The Myth of Analysis, р. 275.
201. Clark, р. 157.
202. D.P. Walker, Spiritual and Demonic Magic, pp. 159f.
203. См.: Jung, „A Psychological View of Conscience“, Civilization in Transition, CW 10, pars. 850-851: «Если один человек говорит с дру¬гим, у которого содержание бессознательного оказывается «кон-стеллированным», в его бессознательном возникает параллельная констелляция. В нем появляется сходный или точно такой же архе¬тип, а поскольку один человек менее бессознателен, чем другой, и не имеет причин для вытеснения, у него все больше возрастает осознание чувственного тона… Психоидный архетип имеет тенден¬цию вести себя так, словно он не локализован в одном отдельно взятом человеке, а проявляется в целом окружении».
204. См.: Hillman, The Myth of Analysis, р. 275, and Brown, p. 308.
205. Mead,vol. 1, p. 196, n. 1.
206. См.: H. Elkin, „On Selfhood and the Development of Ego Structures in Infancy“, p. 399, and M. Eigen, „Instinctual Fantasy and Ideal Images“, pp. 131 f.
207. САР. Ruck et al., The Road to Eleusis, pp. 35ff and 75ff. См. также: Kerenyi, Eleusis, pp. 177ff.
208. Winnicott, p. 176.
209. Segal, pp. 67ff.
210. Winnicott, p. 45n.
211. Kerenyi, in Jung and Kerenyi pp. 123f.
212. Kerenyi, Eleusis, p. 38.
213. Частное сообщение.
214. Otto, „The Meaning ofthe Eleusinian Mysteries“, pp. 15ff.
215. Примером является случай А., приведенный в параграфе 7 главы 1.
216. Vinge, р. 72.
217. Там же, р. 74.
218. Там же, р. 75.
219. Там же, р. 96.
220. Там же, р. 99.
221. Там же.
222. Там же, р. 18.
223. См. выше, п. 107.
224. Vinge, р. 20.
225. Там же, р. 34.
226. Перевод Danny Staples в Ruck et al., р. 59 (выделено мной).
227. Hillman, The Myth of Analysis, pp. 2581
228. Kerenyi, Dionisos, pp. 110 ff.
229. Там же и Otto, Dionysus, р. 202.
230. Phylis E. Slater, The Glory ofHera. Несмотря на абсолютно редуктив-ный взгляд Слейтера (по его мнению, греческая культура отожде¬ствлялась со своей тенью, а не просто ее теневые качества представ¬ляли собой некую темную сторону, сопутствующую любому исклю¬чительно творческому достижению), его исследование вносит ос¬новной вклад в наше понимание нарциссических структур, суще¬ствовавших в древней Греции.
231. До тех пор, пока это будет происходить, эффект эмоционального подавления останется слишком серьезным и будет часто приводить к бесполезной регрессии или/и к укреплению защит.
232. Eigen, „Instinctual Fantasy“, pp. 131f.
233. См., например, Otto, Dionysus, р. 56, где он описан как „радостный“.
234. Kerenyi, Eleusis, р. 39.
235. Jung, Nietzsche Seminars, part 3, lecture 2.
236. Kerenyi, Eleusis, p. 35ff.
237. Segal, chapter 6 and Elkin, pp. 123f.
238. См., например, von Franz, Numberand Time, pp. 144f.
239. Kerenyi, in Jung and Kerenyi, pp. 123f.
240. Kerenyi, Eleusis, p. 98f.
241. Там же, р. 45.
242. Ruck et al., р. 104.
243. Там же, р. 106.
244. Kerenyi, Eleusis, р. 114.
245. Там же.
246. Kerenyi, in Jung and Kerenyi, p. 143.
247. Там же, р. 142.
248. Там же, р. 122.
249. Otto, Homeric Gods, pp. 105, 107.
250. Там же, pp. 107f.
251. Там же, р. ПО.
252. Там же, р. 111.
253. Там же, р. 112.
254. Там же.
255. Там же, р. 118.
256. Kerenyi, in Jung and Kerenyi, р. 123.
257. Guntrip, pp. 163f.
258. Там же, pp. 36f.
259. Eigen, „Abstinence and the Schizoid Ego“, p. 497.
260. Это часто происходит вследствие переживания родительской зави¬сти (см. параграф 5 главы 1).
261. Jung, CW 12, par. 187.
262. Kerenyi, Eleusis, р. 148.
263. Jung, CW 16, par. 8f.
264. Kernberg, pp. 264f.
265. Там же, pp. 157f.
266. Guntrip, pp. 202f.
267. J.F. Masterson, The Borderline Adult, pp. 57f.
268. Это было устранено в соответствии с комплементарностью психо-
сомы, описанной в главе 3.
269. Elkin,p.405.
270. Klein, р. 75.
271. Kohut, Analysis of the Seif p. 234.
272. Kerenyi, Dionisos, pp. 5 ff.
273. Otto, Dionysus, pp. 133ff.
274. См.: Hillman, The Myth of Analysis, pp. 283ff, где обсуждается диони-сийское сознание; прекрасной карикатурой на него является нар-циссическое расстройство.
275. Jung, CW 14, par. 778.
276. Jung, „Psychology of the Transference“, CW 16, par. 445.
277. Jung, „Individuation“, CW 7, pars. 266ff. Но следует заметить, что на второй стадии трансформации появляющаяся Самость и идентич¬ность не совсем согласуются с точкой зрения Юнга, согласно кото¬рой индивидуация считается раскрытием уже существующей цело¬стности, ожидающей своего открытия. Ощущается нуминозная ре-
альность, которая всегда существует и «вне» Эго и психики в це-
лом, и «внутри», как символической реальности.
278. Jung, CW 6, par. 812f.
279. Иногда божественный аспект ребенка будет появляться сначала, а уже потом – теневые черты, подобные чертам ребенка-мазохиста. Очевидно, нам приходится иметь дело с двумя аспектами одной и той же реальности; появление архетипического младенца всегда обязательно сочетается с переживаниями в младенчестве и раннем
детстве.
280. 281. 282.
Jung, CW 6, par. 800f.
См.: Robert Stein, Incest and Human Love, p. 30. Searles, Countertransference, pp. 56f.
BAUER, John, Illus, Great Swedish Fairy Tales. Trans. H. Lundbergh. Delacorte, New York, 1973.
BROWN, Normann O. Life Against Death. Weslean, New York, 1959.
CLARK, Rundle, Myth and Symbol in Ancient Egypt. Thames and Hudson, London, 1959.
Сох, Harvey, TurningEast. Simon & Schuster, New York, 1977.
EDINGER, Edward F. Ego and Archetype, Putnam, New York, 1972.
EIGEN, M. „Abstinence and the Schizoid Ego“ International Journal of Psychoanalysis, vol. 54 (1973), no 4.
„Instinctual Fantasy and Ideal Images“, Contemporary Psychoanalysis,
vol. 16 (1980), по 1.
ELKIN, H. „On Selfhood and the Development of Ego Structures in Infancy.“ The Psychoanalytic Rewiew, vol. 59 (1972), no 3.
FARRINGTON, Benjamin, The Phylosophy of Francis Bacon. U. of Chicago Press, Chicago, 1966.
FORDHAM, Michael. The Seif and Autism (Library of Analytical Psychology, vol. 3). Heinemann, London, 1976.
„Defences ofthe Seif‘.Journal ofAnalyticalPsychology, vol. 19 (1974),
na 2.
In New Developments in Analytical Psychology, Routledge & Kegan Paul,
London, 1957.
et al. Technique in Jungian Analysis (Lybrary of Analytical Psychology,
vol 2). Heinemann, London, 1973.
FRAZER, James George. The Golden Bough (Part 2: Taboo and the Penis ofthe Soul). St. Martin’s, New York, 1963.
GORDON Rosemary. „The Concept of Projective Identification“. Journal of Analytical Psychology, vol. 10 (1965), na 2.
„Narcissism and the seif: Who I am that love?“ Journal of Analytical
Psychology, vol. 25 (1980), na 3.
Grimm’sFairy Tales. Routledge & Kegan Paul, London, 1975.
GRUNBERGER, Bela Narcissism. Trans. J. Diamanti. International Universities Press, New York, 1979.
GUNTRIP, Harry. Schizoid Phenomena, Object Relations and the Seif. Internatio¬nal Universities Press, New York, 1969.
HAMILTON, Edith. Mythology. New American Library, New York, 1969.
HARDING, M. Esther. The Way of All Women. Putnam, New York, 1970.
Woman’s Mysteries, Ancient and Modern. Harper & Row, New York, 1976.
HILLMAN, James. The Myth of Analysis. Northwestern U.P., Evanston, 1972.
PuerPapers. Spring Publications, Dallas, 1979.
The Dream and the Underworld. Harper & Row, New York, 1979.
HUBBACK, Judith. Review of The Analysis of the Seif (Kohut). Journal of Analytical Psychology, vol. 18, (1973), na 1.
HUMBERT, E. „The Seifand Narcissism“. Journal оf Analytical Psychology, vol. 25, (1980), na 3.
JACOBY, Jolande. The Way of Individuation, Trans. R.F.C. Hull. Putnam, New York, 1973.
JACOBSON, Edith. The Seifand the Object World. International Universities Press, New York, 1964.
JACOBY, Maria „Reflections on Kohufs Concept of Narcissism“. Journal of Analytical Psychology, vol. 26 (1981), na 1.
JONES, Ernest. Papers on Psychoanalysis (4th ed.) William Wood, Baltimore, 1938.
JUNG, CG. The Collected Works (Bollingen Series XX). 20 vols. Trans. R.F.C. Hull. Ed. H. Read, M. Fordham, G. Adler, Wm. McGuire. Princeton U.P., Princeton, 1953-1979.
Nietzsche Seminars, 1934-1939 („A Psychological Analysis of Nietzsche’s
Zaratustra“). 10 pars. Mimeographed seminar notes. Unpublished.
Psychology ofthe Unconscious. Trans. Beatrice M. Hinkle from 1911
German edition. Moffatt Yard, New York, 1916.
and Kerenyi. Essays on a Science оf Mythology: The Myth ofthe Divine
Child and the Mysteries of Eleusis. Harper and Row, New York, 1949.
KALSCHED, Donald. „Narcissism and the Search for Inferiority“, Quadrant, vol. 13(1980), na 2.
KERENYI, С. The Heroes ofthe Greeb. Thames and Hudson, New York, 1962.
Eleusis (Bollingen Series LXV-4) Trans. R. Manheim. Princeton U.P.,
New York, 1967.
Dionisos (Bollingen Series LXV-4) Trans. R. Manheim. Princeton U.R,
New York, 1976.
KERNBERG, Otto. Borderline Conditions and Pathological Narcissism. Jason Aronson, New York, 1975.
KEYNES, Geoffrey, ed. The Writings of William Blake. 3 vols. London, 1925.
Конит, Heinz. The Analysis ofthe Seif International Universities Press, New York, 1971.
The Restoration ofthe Seif International Universities Press, New York,
1977.
„Forms and Transformations of Narcissism“, Journal ofthe American
Psychoanalytic Association, vol. 14 (1966).
LEVI-STRAUSS, Claude. The Savage Mind. Weidenfeld and Nicolson, London, 1962.
MASTERSON, J.F. Psychotherapy of the Borderline Adult. Brunner-Mazel, New York, 1976.
MEAD, G.R.S. Thrice Greatest Hermes. Watkins, London, 1964.
NEUMANN, Erich. The Origins and History of Consciousness (Bollingen Series XLII) Trans. R.F.C. Hull. Pantheon Books, New York, 1954.
The Child, Trans. R. Manheim. Harper, New York, 1976.
ORNSTEIN, Paul, „The Psychology ofthe Seif, Issues in Ego Psychology, vol. 2 (1979), na 2.
OTTO, W.F. Dionysus. Indiana U.R, Bloomington, 1965.
„The Meaning of the Eleusinian Mysteries“. In The Mysteries: Papers
from the Eranos Yearbooks (Bollingen Series XXX-2). Ed. Josepf Campbell. Princeton U. P. 1955.
The Homeric Gods. Thames and Hudson. New York, 1979.
PATAI, Raphael. The Hebrew Goddess, Avon, New York, 1978.
PERERA, Sylvia Brinton. Descent to the Goddess: A Way of Initiation for Women. Inner City Books, Toronto, 1981.
REICHEL-DOLMATOFF, Gerada Amazonian Cosmos: The Religious and Sexual Symbolism ofthe Tukano Indians. U. of Chicago Press, Chicago, 1971.
RUCK, C.AP, R.G. Wasson and A Hoffman. The Roadto Eleusis. Harvest, New York, 1978.
SATINOVER, Jeffrey. „Puer Aeternus: The Narcissistic Relation to the Seif.
Quadrant, vol. 13 (1980), na 2. SCHOECK, H. Envy. Trans. Seeker & Warburg Ltd. Harcourt Brace, New York,
1969.
SCHWARTZ, Nathan. „Narcissism and Narcissistic Character Disorders: A Jungian View“. Quadrant, vol. 12 (1979), no. 2; and vol. 13 (1980), na 2.
„Personal and Archetypal Factors in the Transformation of the
Narcissistic Character“. Journal of the Modern Psychoanalysis, vol. 5 (1980), na 2.
„Entropy, Negentropy and the Psyche“. Unpublished Diploma Thesis,
CG. Jung Institute, Zürich, 1969.
and Sandra Ross Schwartz. „On the Coupling of Psychic Enthropy and
Negenthropy“. Spring 1970.
SEARLES, Harold F. „The Seif in the Countertransference“. Issues in Ego Psychology, vol. 2 (1979), no. 2.
Countertransference, International Universities Press, New York, 1979.
SEGAL, H. Introduction to the Work of Melanie Klein. Hogarth, London, 1964.
SLATER, Phyllis E. The Glory ofHera. Beacon Press, Boston, 1968.
SPOTNITZ, Hyman, and Philip Resnikoff. Psychotherapy of Preoedipal Conditions. Jason Aronson, New York, 1975.
and Phyllis Meadow, Narcissistic Neuroses. Modern Psychoanalytic
Publications, New York, 1976.
STEIN, Murray. „Narcissus“. Spring 1976.
STEIN, Robert. Incest and Human Love. Penguin, Baltimore, 1974.
VINGE, Louise. The Narcissus Theme in Vestern Literature up to the Early Nineteenth Century. Trans. R. Dewsnap. Lund, Gleerups, 1967.
VON FRANZ, Marie-Louise. CG. Jung: His Myth in Our Time. Trans. Wm. H. Kennedy. Putnam, New York, 1975.
On Divination and Synchronicity: The Psychology of Meaningful Chance.
Inner City Books, Toronto, 1980.
Alchemy: An Introduction to the Psychology and the Symbolism. Inner
City Books, Toronto, 1980.
Puer Aeternus (2nd ed.) Sigo Press, Santa Monica, 1981.
Number and Time. Northwestern U.P., Evanston, 1974.
WALKER, D. P. Spiritual and Demonic Magic. U. of Notre Dame Press, Notre Dame, 1975
WHYTE, Lancelot Law. The Unconscious Before Freud. Basic Books, New York, 1960.
WILLIAMS, Donald Lee. Border Crossings: A Psychological Perspective ort Carlos Castaneda’s Path оf Knowledge. Inner City Books, Toronto, 1981.
WIND, E. Pagan Mysteries in the Reneissance, Norton, New York, 1968.
WINNICOTT, Donald W. The Maturational Process and the Facilitating Environment International Universities Press, New York, 1965.
WOLF, E.S. Discusion of „The Seif in the Countertransference“ (Searles). Issues in Ego Psychology, vol. 2 (1979), na 2.
WOODMAN, Maroin. The Owl Was a Baker’s Daughter: Obesity, Anorexia Nervosa, and the Repressed Feminine. Inner City Books, Toronto, 1980.
ZAEHNER, R.C. Mysticism, Sacred and Profane. Oxford U.P., New York, 1957. ZIMMER, Heinrich. The King and the Corpse (Bollingen Series XI). Ed. Josepf Campbell. Princeton U. P. Princeton. 1955.
Глоссарий юнгианских терминов
Анима (Anima) (лат. душа) – бессознательная, женская часть лич-ности мужчины. В сновидениях Анима воплощается в образе женщин. Спектр персонажей очень широк: от про-ститутки и соблазнительницы до духовной путеводи-тельницы (Премудрости). Анима несет в себе закон Эро¬са и подчиняется ему, поэтому развитие мужской Анимы отражается в отношении мужчины к женщине. Иденти¬фикация с Анимой может проявляться в подверженно¬сти перепадам настроения, в изнеженности и чрезмерной чувствительности. Юнг называл Аниму архетипом самой жизни.
Анимус (Animus) (лат. дух) – бессознательная, мужская часть личности женщины. Он подчиняется закону Логоса. Идентификация с Анимусом проявляется у женщины в жесткости, стремлении отстаивать свою точку зрения и склонности к аргументации. Говоря о позитивной сторо¬не Анимуса, можно представить его как внутреннего мужчину, который, подобно мосту, соединяет Эго жен-щины с творческими ресурсами ее бессознательного.
Архетипы (Archetypes) – понятие, которое трудно представить конкретно, но их воздействие проявляется в сознании в качестве архетипических образов и идей. Это универ-сальные паттерны или мотивы, которые всплывают из коллективного бессознательного и являются основой ре-лигий, мифов, легенд и сказок. В психике человека они возникают в снах и видениях.
Ассоциация (Association) – спонтанный поток сцепленных меж¬ду собой мыслей и образов, имеющих отношение к опре¬
деленной идее, обусловленной сетью бессознательных связей.
Комплекс (Complex) – эмоционально заряженная совокупность идей и образов. В «центре» комплекса находится архетип или архетипический образ.
Констелляция (Constellation) – о констелляции (возбуждении, активном состоянии) комплекса свидетельствует силь¬ная эмоциональная реакция на человека или ситуацию.
Эго (Ego) – центральный комплекс, существующий в поле созна-ния. Сильное Эго может объективно относиться к воз-бужденному содержанию бессознательного (т.е. к другим комплексам), а не идентифицироваться с ними, впадая в состояние одержимости.
Чувство (Feeling) – одна из четырех психических функций. Это рациональная функция, с помощью которой человек оце-нивает отношения и ситуации. Чувство следует отличать от эмоций, возникающих при наличии возбужденного комплекса.
Индивидуация (Individuation) – осознание человеком своей ре-альной психологической уникальности, включающее в себя как его возможности, так и ограничения. Индивиду-ация приводит к тому, что регулирующим центром пси-хики становится Самость.
Инфляция (Inflation) – состояние человека, которое характеризу-ется далеким от реального завышенным или занижен¬ным (негативная инфляция) ощущением идентичности. Наличие инфляции свидетельствует о регрессии созна¬ния в бессознательное, что обычно происходит, если Эго вбирает в себя слишком много бессознательного матери-ала и теряет способность к его различению.
Интуиция (Intuition) – одна из четырех психических функций.
Это иррациональная функция, помогающая нам увидеть возможности, скрытые в настоящем. В отличие от ощу-щения (Sensation – функции, связанной с восприятием существующей реальности опосредованно через органы чувств), через интуицию реальность воспринимается бессознательно, т.е. через проблески инсайтов неизвест-ного происхождения.
Мистическая сопричастность (Participation mistique) – понятие, введенное антропологом Леви-Брюлем и обозначающее примитивные психологические связи, приводящие к сильному бессознательному единению с объектами или между людьми.
Персона (Persona) (лат. «маска актера») – социальная роль чело-века, обусловленная его воспитанием и общественными ожиданиями. Сильное Эго устанавливает связи с вне¬шним миром при посредстве меняющейся Персоны. Идентификация с конкретной Персоной (врач, школь¬ник, артист и т.п.) тормозит психологическое развитие личности.
Проекция (Projection) – процесс, в котором качество или харак-терное свойство субъекта воспринимается и переживает¬ся им как качество или свойство внешнего объекта или другого субъекта. Проекция Анимы или Анимуса на женщину или мужчину переживается как состояние влюбленности. Фрустрированные ожидания указывают человеку на необходимость возвращения проекций, что¬бы устанавливать отношения с реально существующими людьми.
Вечный юноша (лат. – puer aeternus) – определенный тип муж-чины с характерной, слишком затянувшейся подростко-вой психологией, которая связана прежде всего с силь¬ной бессознательной привязанностью к матери (реаль¬ной или символической). Позитивными чертами такого типа мужчин являются спонтанность и способность к из-менению. Его женская противоположность (puella) -«вечная девушка» имеет соответствующую привязан-ность к отцовскому комплексу.
Самость (Seif) – архетип целостности и регулирующий центр личности. Он переживается как трансцендентная Эго трансперсональная энергия и т.п., как Бог.
Старик (лат. – Senex) – свидетельствует о привязанности к уста-новкам, соответствующим более старшему возрасту. Не-гативные стороны проявляются в виде цинизма, жестко¬сти и чрезмерного консерватизма. Позитивными чертами являются ответственность, признание субординации и самодисциплина. Хорошо сбалансированной личности соответствует весь спектр деятельности, адекватной в рамках существующих полюсов: puer-senex.
Тень (Shadow) – часть личного бессознательного, характеризую-щаяся как позитивными, так и негативными чертами и установками; сознание Эго имеет тенденцию к отверже-нию или игнорированию этой части. В сновидениях Тень символизируют образы людей того же пола, что и сам сновидец. Сознательная ассимиляция Тени человеком приводит к возрастанию его психоэнергетических воз-можностей.
Символ (Symbol) – максимально возможное выражение некой ма-лоизвестной сущности. Символическое мышление нели-нейно, имеет отношение к правому полушарию и комп-лементарно линейному логическому мышлению, относя-щемуся к левому полушарию.
Трансцендентная функция (transcendent Function) – примиряю-щий «третий», возникающий из бессознательного (в виде символа или новой установки) после того, как кон-фликтующие противоположности были сознательно дифференцированы и между ними сохранилось опреде-ленное напряжение.
Перенос и контрперенос (Transference and Countertransference) –
особые разновидности проекций, которые обычно ис-пользуются для описания бессознательных эмоциональ-ных связей, возникающих в аналитических или терапев-тических отношениях между аналитиком и пациентом.
Уроборос (Uroboros) – мифический змей или дракон, заглатыва-ющий свой собственный хвост. Он является символом индивидуации как самодостаточного циклического про-цесса, а также символом нарциссического самопоглоще-ния.
Содержание
7 Предисловие к русскому изданию
п Предисловие
13 Введение
13 1. Нарциссизм и проблема идентичности
16 2. Идентичность и самость
20 3. Нуминозность Самости
26 4. Имманентная и трансцендентная Самость
29 5. Психоаналитическая и юнгианская концепции самости
32 6. Ядерная самость по Кохуту
36 7. Два этапа трансформации
37 8. Нарциссизм и страх перед Самостью
40 9. Феномен нарциссизма и юнгианская психология
43 10. Краткое резюме
47 Глава 1. Первая стадия трансформации:
клинические аспекты
47 1. Психоаналитический и архетипический подходы
61 2. Профиль нарциссической личности
67 3. Проблема зависти и ярости
70 4. Идеализация при переносе и контрпереносе
74 5. Зеркальное отражение и зеркальный перенос
81 6. Смешанный перенос
86 7. Влияние архетипических факторов на трансформацию
96 8. Эксгибиционизм и его трансформация
103 9. Страх нарциссической личности
перед бессознательным
105 10. Трансформация нарциссической Самости
111 Глава 2. Мифология на первой стадии процесса:
трансформация маскулинности
111 1. Введение
114 2. Миф о Нарциссе: версия Овидия
120 3. Изначальная структура мифа
129 4. Нарцисс и Эхо
134 5. Проклятие зависти
137 6. Нарцисс и его отражение
142 7. Исторический взгляд на толкование эпизода
об отражении Нарцисса
166 8. Достижения и недостатки,
характерные для первой стадии
171 9. Проникающая фемининная энергия
176 Глава 3. Разновидности связи с бессознательным:
соматическое и психическое бессознательное
176 1. Введение
178 2. Сбор соматической информации
185 3. Представление о теле
в материалах семинаров Юнга, посвященных Ницше
190 4. Психосоматическая комплементарность
192 5. Осирис, Дионис и соматическое бессознательное
195 6. Телесное зрение
198 7. Психическая и соматическая эмпатия
205 8. Магическая сила воображения
209 Глава 4. Мифология на второй стадии
процесса трансформации: появление фемининной энергии
209 1. Введение
217 2. Цветок нарцисс
221 3. Миф о Нарциссе в изложении Павсания
225 4. Нарцисс и дух Диониса
229 5. Гимн Гомера, посвященный Деметре
232 6. Депрессивное состояние и идентификация с Деметрой
234 7. Возвращение Персефоны
239 8. Гермес, Персефона и аналитические отношения
244 Глава 5. Вторая стадия трансформации:
клинические аспекты
244 1. Введение
247 2. Мотив двойника и появление Самости
251 3. Радостный ребенок и ребенок-мазохист
259 4. Дионис и эротический перенос
262 5. Интеграция двух внутренних младенцев
264 6. Трансформация и процесс индивидуации
268 Примечания
281 Библиография
286 Глоссарий юнгианских терминов
Длительные обучающие программы
ПО СПЕЦИАЛИЗАЦИИ:
• ПСИХОДРАМА
• НЕЙРО-ЛИНГВИСГИЧЕСКОЕ ПРОГРАММИРОВАНИЕ
• ЭРИКСОНОВСКИЙ ГИПНОЗ И ТЕРАПИЯ
• ПСИХОСОМАТИКА
• ЮНГИАНСКАЯ ПСИХОТЕРАПИЯ
• СИСТЕМНАЯ СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ
Любую из этих программ Вы можете заказать в Ваш город. А для этого Вам нужно набрать группу людей (около 20 человек), разделяющих Ваши интересы и готовых учиться методу или самосовершенствовать¬ся. Группа оплачивает работу тренера, его проезд, питание и прожива¬ние, а также Ваши организационные усилия.
Если у Вас в городе набирается несколько „заинтересованных“ лиц, но для целой группы их недостаточно, мы предлагаем вам пройти обучение в формате учебных декадников:
КОМПАКТ-КУРСЫ
• ПСИХОДРАМА
• ПСИХОСОМАТИКА
• СИСТЕМНАЯ СЕМЕЙНАЯ ТЕРАПИЯ
• ЭРИКСОНОВСКИЙ ГИПНОЗ И ТЕРАПИЯ
• ОСНОВЫ ТРЕНЕРСКОГО МАСТЕРСТВА
m
S m
Программы адресованы как специалистам в области помогающих профессий (психологам, врачам, педагогам, социальным работникам), так и любознательным и заинтересованным в благополучии семьи, близких и коллег.
Приглашаем Вас присоединиться к сообществу профессионалов, обученных по международным стандартам и уверенно чувствующих себя в психотерапии.
(495) 624 1807, 624 1776
www.igisp.ru E-mail: igisp@igisp.ru
и О
m
UI
5
X
О
§
к
О
S ui
>s О
CS
О
Мастерские
по работе с семейной историей
Ведущие: Е. Михайлова, А. Сучкова, 0. Петровская С семейной историей работают многие. Хорошо бы еще и научиться этому. Заставить нарисовать клиента геносоциограмму – дело нехит¬рое. Но что с ней делать потом? Эта мастерская для тех, кто:
• хочет уметь работать с тем, что вызывает вопросы даже у опытных коллег, опираясь на знание и понимание значения для человека истории его семьи, рода;
• не закрывает глаза на странные и необъяснимые для непосвященного человека повторения в роду судеб, катастроф, а иногда болезней и смертей;
• считает, что это могло бы быть полезным в дальнейшей работе;
• слышал об этом, но еще никогда не видел; В программе мастерской:
разбор случаев из практики участников, теоретические основы работы с геносоциограммой и, разумеется, демонстрация психодраматического метода работы с семейной историей.
с^ксотым расстройс^МПТСР)
Ведущая: Ольга Петровская В программе:
• Диагностика травмы и оценка ее тяжести
• Длительная и краткосрочная работа с травмой
• Травма в контексте семейных историй
• Эффективность разных методик в работе с ПТСР
• Работа с травмой „вслепую“ (когда неизвестна причина травмы)
по работе с эмоциональной зависимостью
Ведущие: Александра Сучкова, Ольга Петровская Эмоциональная зависимость – это то, с чем сталкивается каждый, кто работает с людьми. По каким приметам можно увидеть и отличить эмоциональную зависимость, не дать ей себя запутать? Как помочь клиенту распознать ее „голос“?
Типичные уловки зависимости и способы общения с окружающими, которые она диктует своим „носителям“.
Мы приглашаем всех, кто готов расширить диапазон своих профессиональных возможностей и чувствует в себе силы для работы с „трудными“ случаями.
(495) 624 1807, 624 2060
www.igisp.ru E-mail: igisp@igisp.ru
Психологический тренинг
Сундук с наследством
Работа с семейной историей Авторский тренинг Екатерины МИХАЙЛОВОЙ
„Те, кто не знают своего прошлого, не имеют будущего“ „Без корней и дерево – бревно!“ Когда мы говорим, что мы почти ничего не знаем о своем роде – это означает, что нам бы хотелось знать о нем больше. На самом деле у каждого из нас есть свой „сундук с наследством“, и если начать его ворошить – вспоминать семейные байки, фразочки, оставшиеся в се¬мье, фотографии из семейного альбома – оказывается, что знаем мы не так уж мало. Но до тех пор, пока все эти знания лежат разрозненно, мы никак не можем ими воспользоваться.
История нашего рода – это не то, чему надлежит пылиться в памяти, это наши неиспользованные возможности, и если бы мы могли узнать об этом больше, мы бы лучше поняли источники своих проблем, на¬шли новые способы их решения, смогли многое узнать о себе, о своем прошлом – и своем будущем, обрели силу для совершения каких-то поступков.
Наш тренинг – это не вызывание духов, это – работа с памятью и фан¬тазиями о прошлом, которые есть у каждого!
Какие же проблемы можно решать на этом тренинге? Вот только некоторые из них:
• „Хочу чувствовать свое право на успех“
• „Не хочу повторять семейную традицию „
• „Почему я всегда выбираю не того мужчину?“
• „Раскол в семье“
. „Семейное проклятие “ – есть ли оно?
• „Неоплаканные могилы. Прощение, прощание, примирение“
. „Кто ты, предок?“ g
и многие, многие другие вопросы. О
НАШИ ПРОБЛЕМЫ-В НАШЕМ ПРОШЛОМ! m
В НАШЕМ ПРОШЛОМ – ЗАЛОГ УСПЕХОВ БУДУЩЕГО! 3
Давайте переворошим наши „сундуки с наследством „! g
(495) 924 1807,924 2060 |
www.igisp.ru E-mail: igisp@igisp.ru
Натан Шварц-Салант
НАРЦИССИЗМ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЛИЧНОСТИ Психология нарциссических расстройств личности
Перевод В. Мершавки
Редактор И.В. Тепикина Компьютерная верстка Л. С. Масаев Главный редактор и издатель серии Л.М. Кроль Научный консультант серии ЕЛ. Михайлова
Изд. лиц. № 061747 Гигиенический сертификат № 77.99.6.953.П.169.1.99. от 19.01.1999 г. Подписано в печать 05.05.2007 г. Формат 60×88/16. Гарнитура Петербург. Печать офсетная. Усл. печ. л. 18,5. Уч.-изд. л. 14,7. Тираж 3000 экз. Заказ № 888
М.: Независимая фирма «Класс», 2007. – 296 с. 103062, ул. Покровка, д. 31, под. 6. E-mail: igisp@ igisp.ru Internet: http://www.igisp.ru
ISBN 978-5-86375-142-8 (РФ)
Электронный вывод и печать в ППП «Типография «Наука» 121099, Москва, Шл ~“некий пер., 6
«Изначально понятие «нарциссизм» в аналитических подходах имело негативный смысл, который заключался в проявлении человеком патологической любви к самому себе, а также связанной с этой любовью эмоциональной непроницаемостью. Быть нарциссической личностью фактически означало быть плохим. Считалось, что такая личность не только поглощена собой, но и недоступна для психоТерапии. А нарциссические расстройство личности неизлечимы из-за непроницаемого барьера, называемого нарциссической защитой, который служил пациенту главным препятствием для установле-ия с аналитиком любых эмоциональных отношений (переноса).
Когда же было установлено, что у пациентов с нарциссическими расстройствами возникают очень сильные переносы на аналитиков, которые оказывают на них очень мощное воздействие (вызывая реакции контрпереноса), нарциссизму стало уделяться гораздо больше внимания в психоаналитической литературе. Затем этот термин в основном начали использовать применительно к отношениям и понятию идентичности, так как к тому времени стало совершенно ясно, что все особенности защитных механизмов личности, страдающей нарциссическими расстройствами, несут характерный отпечаток защит от травм, обусловленных уже имеющимся недостатком в ощущении идентичности».
Натан Шварц-Салант
ISBN 978-5-86375-142-8
9785863751429
:лпсс
независимая фирма
103062, Москва, ул. Покровка, д 31, под № 6 Щ, (095) 917-8291, 917-8020, 917-8028 http://www.igisp.fu http://www.p5yb00ks.nj
